— Не смей такое говорить, Натаниэль Фримен, — сердито велела мать. «Ты мой сын, единственный… — она расплакалась и прошептала: «Они там с Россией воюют. Не смей ходить в армию, я тебе запрещаю…»
— Не собираюсь, — уверил ее Нат. «Буду посещать лекции, и готовить супы, вот и все. Не расстраивайся, мамочка, все будет хорошо».
Когда корабль отплывал, и они махали Нату, что стоял на корме, Дэвид тихо спросил у Теда: «Потом Элайджа нас всех заберет на озера, в августе, да? И мама твоя с нами поедет?»
— Да, — Тед кивнул и озабоченно пробормотал: «Вот только твой отец…»
Дэвид помолчал и неожиданно жестко ответил: «А мне наплевать. Я имею право увидеть сестру. И вообще, — он искоса взглянул на взрослых и сплюнул на пирс, — мой отец всегда был слишком занят, чтобы обращать на меня внимание. А теперь он вообще вице-президент, ему не до таких мелочей, — Дэвид вздохнул и Тед крепко пожал ему руку.
Проводив семью в Рокпорт, Тедди пешком дошел до конторы. Он, как член Верховного Суда, не имел права заниматься частной практикой, контора была переписана на номинального владельца, — тот получал процент от прибыли, за свои услуги.
Тедди все равно приходил почти каждый день — по вечерам, он любил работать в тишине. Клерки складывали ему на стол почту, он писал решения, сам варил себе кофе в подвальной кухне. Иногда, выходя на большой, кованый балкон, с которого виден был весь Бостон и сверкающая гладь моря, он курил сигару и вспоминал о Марте. Но чаще он думал о Мораг. Жена, со времени своей болезни, изменилась, стала спокойной, немного грустной, возилась с сыном и племянником, хлопотала вокруг Тедди. Он стал ждать возвращения домой. Там было тепло, уютно, Мораг советовалась с ним о благотворительности, выслушивала, как прошел день у него в суде, они играли с сыном в карты, Тедди делал с ним домашнее задание. Они с Мораг засыпали — улыбаясь, обнимая друг друга.
Тедди открыл дверь своего кабинета. Присев в кресло, — за окном был светлый, июньский вечер, — он увидел на стопке конвертов письмо без марки. «Теодору Бенджамин-Вулфу» — прочел он. Почерк был незнакомым. Тедди вскрыл конверт. Пробежав первые строки, он улыбнулся: «Мама».
В порту было шумно. Тедди, пройдя к постоялому двору, сразу увидел мать — она стояла, облокотившись на деревянное ограждение набережной, маленькая, в темном платье, с прямой спиной. Марта держала скромный, потертый саквояж. Он помялся и вспомнил: «Мама просила, чтобы я к ней не подходил. Я человек в Бостоне известный».
Мать повернулась, и он заметил ласковый взгляд прозрачных, зеленых глаз. Она чуть махнула головой в сторону южной дороги. Тедди пошел за ней.
На кладбище было тихо, пустынно, трава блестела под нежным солнцем начала лета. Тедди осмотрелся — тонкая фигурка матери виднелась у беломраморного надгробного камня. Он подошел и Марта, ласково, сказала: «Молодец, мой хороший. В полном порядке могила».
— Теодор де Лу, — было высечено на красивом надгробии. Марта, потянувшись, положила руку на локоть Тедди — до плеча она не доставала. «Жалт, что ты его не знал, — мать помолчала. «Ты на него похож, очень. Глаза у тебя такие же, сыночек».
— Мамочка… — он наклонился, чтобы поцеловать ее нежные, без колец, пальцы. Марта потрепала его по голове и велела: «Пройдемся».
Она говорила, а Тедди думал: «Господи, зачем? Ей шестой десяток. Это ведь опасно, Дэниел ее может арестовать, интернировать…»
Мать, будто услышав его, ободряюще заметила: «Пока война не началась — он меня тронуть права не имеет, дорогой мой. Торговое эмбарго не имеет отношения к свободе передвижения частных лиц».
— У тебя поддельный паспорт, — угрюмо ответил Тедди, — и ты нелегально пересекла границу.
Мать только развела руками: «А как бы я это сделала легально? Британские суда к вам с весны не ходят, еще с той поры, как твой брат и Мэдисон ввели это самое эмбарго, дорогой мой. Не волнуйся, я просто хочу с ним поговорить, вот и все».
— Он тебя слушать не будет, — Тедди выругался себе под нос. «У него одно сейчас на уме — сентябрьская инаугурация, и президентские выборы, а они уже в следующем году». Он умоляюще посмотрел на мать: «Посольство-то за тебя вступится, если что?»
Марта помолчала и взяла его под руку: «Я же не существую, милый мой. Я — Марта Мур, американка. Думаешь, мы с твоим отчимом в Париже, во время якобинского террора, как герцог и герцогиня Экзетер жили?»
— Нет, конечно, — Тедди тяжело вздохнул. Нагнувшись, он поцеловал бронзовый висок. «Седины нет, — подумал он. «Только морщины, и все. Больше сорока не дашь».
— Передай наши соболезнования Майклу, — попросил он. «Мораг я ничего говорить не буду, пусть ей тетя Мирьям напишет. Внук твой, — Тедди улыбнулся, — хорошо. В школе преуспевает, говорит, юристом хочет стать».
Марта посмотрела на зеленые кроны деревьев: «Тридцать четыре года прошло, как я тебя сюда привезла. Тетя Эстер тогда вдовела еще, после своего мужа первого, Дэниел только из армии ушел, в отставку, Салли и Нат поженились…, Менева не убивал Констанцу, — вдруг добавила мать.
Тедди нахмурился: «Но сенатская комиссия…»
— Сенатская комиссия, — сочно ответила ему мать, — услышала то, что хотела услышать. Легче всего обвинить в убийстве индейца — вы же к ним, как к скоту, относитесь.
Тедди покраснел и зло сказал: «У Мораг индейская кровь, у нашего сына тоже, и я не позволю, чтобы…»
— Это понятно, что ты не позволишь, — мать указала на кованую ограду: «Пойдем, моя карета скоро отправляется».
Они дошли до ворот. Марта, взяв его за руку, тихо проговорила: «Ты не волнуйся, сыночек. Я, почему приехала — потому, что это моя страна тоже. Как и Британия. Хватит нам воевать, нет в этом никакого смысла. Наполеон сейчас в Россию отправляется, как только он ее на колени поставит — нами, Британией, займется. Тем более у нас войска в Испании, в Португалии. Мы не можем себе позволить два фронта. А что ты думаешь, я знаю — никого из мужчин не нашлось, чтобы сюда отправиться, старую женщину послали?»
Тедди внезапно улыбнулся: «Ты вовсе не старая, мамочка. Но ведь ты… — он покосился на ее саквояж.
— Восемнадцать лет над бумагами сидела, — Марта рассмеялась. «Как стрелять, я не забыла еще».
Тедди побледнел и она добавила: «Не буду я стрелять, разумеется. Это больше для спокойствия. На обратном пути на озера загляну, капитаны Кроу меня до канадского берега доставят».
— Если война начнется, — Тедди почесал каштановую, хорошо постриженную голову, — ни дядя Стивен, ни Элайджа в ней участвовать не будут, они же квакеры. Хоть за это можно быть спокойным.
— Квакеры, — кисло сказала мать, когда они уже вышли за ворота. «Там кровь Ворона, там ни в чем нельзя быть уверенным. Посмотрим, — она перекрестила Тедди: «Не провожай меня, ни к чему это. До Фанейл-Холла сама доберусь. Молодец, — она улыбнулась, — что Нату деньги дал, сыночек».
Тедди откашлялся: «Уволю всех клерков, завтра же. Ты кого из них подкупила, чтобы на мои расходные книги посмотреть?».
Мать безмятежно улыбнулась. Раскрыв саквояж, Марта повертела перед носом Тедди связкой отмычек. «Жан Фурье, седельщик, — спокойно ответила она, — был человек многих талантов, и меня кое-чему научил. А отмычки эти работы дяди Теодора, они — Марта нахмурила лоб, — из стали с добавлением сибирского красного свинца. Не спрашивай меня, что это такое, — мать подняла ладонь, — я не химик. Теодор, во время оно, их в Арсенале сделал. Это самый твердый сплав, который только известен науке. Мне надо было тебе письмо оставить, — Марта погладила его по руке.
— Можно было под дверь подсунуть, — смешливо сказал Тедди. «Клерки бы не выбросили. Ладно, мамочка, я на тебя не в обиде».
Он наклонился и обнял ее — маленькую, хрупкую. Чуть слышно пахло жасмином. Они постояли просто так, а потом Марта шепнула: «Пора мне, сыночек».
Мать уходила по дороге, что вела в город. Тедди все смотрел ей вслед — пока изящная голова, в темном капоре, не скрылась за поворотом.
