На кухне воцарилась тишина и Марта вздохнула. «Она никому ничего не скажет, — торопливо уверила ее Мирьям. «Не волнуйся. Просто я вижу — у нее боль в глазах, у девочки…, Это ее дитя, Марта, пусть хоть посмотрит на него».
— Заберем ее, — наконец, ответила вторая женщина. «Конечно, Мирьям, я ведь тоже мать».
Уже на рассвете, Мирьям, посмотрев на спящую дочь, подошла к штурвалу и встала рядом с Мартой. «Плакала, — вздохнула она, обернувшись на Мораг. «Она после того, как случилось все, изменилась, Марта».
— Я вижу, — Марта вгляделась в темную полоску канадского берега и покрутила штурвал. «Тедди тоже другой стал. Рэйчел я твое письмо передам, конечно. Может, и оправится она, замуж выйдет… Трое детей на руках, им отец нужен». Марта прищурилась: «Дымки видны, над берегом».
Мораг поднялась. Оправив свое платье, женщина закуталась в шерстяную шаль: «Господи, как мне их благодарить, тетю Марту, маму…, Почти четыре года мальчику, хоть увижу, какой он».
Мать погладила ее по плечу и посмотрела на бледное лицо Мораг: «Тетя Марта хочет брата твоего уговорить обратно в горы уйти».
— Не знаю, правда, как — вздохнула Мирьям, бросив взгляд на Марту. Зашумела якорная цепь, и Мораг ахнула: «Их здесь тысячи, мама!»
— Пойдем, — велела Марта, подхватывая саквояж, поднимая подол платья. Плоский берег был уставлен вигвамами, горели костры, и даже сюда, в бухту, доносился запах пороха и жареного мяса.
Мораг незаметно перекрестилась. Спустившись в мелкую воду, она последовала за старшими женщинами.
Собака, — маленькая, рыжая, — залаяла и ринулась по белому песку за палкой, что бросил мальчик.
-Его «Луто» зовут, — улыбнулся ребенок, — это значит, «рыжий», на нашем языке.
— Как хорошо на английском говорит, — подумала Мирьям. Мальчик был невысокий, легкий, в замшевых штанишках и курточке с бахромой. Каштановые, чистые, мягкие кудри украшало белое перо. Серо-синие, большие глаза ласково смотрели на воду озера. «На кого-то он похож, — сказала себе Мирьям, — не могу понять, на кого».
Мальчик тронул ее за руку: «А вы Осенний Лист. Мне о вас папа рассказывал, и женщины тоже. Вы меня принимали, и папу моего».
Мораг сидела, молча, стараясь не смотреть слишком часто на ребенка: «Одно лицо с Натаном. Господи, только бы мама не заметила. И он такой белокожий…, Конечно, у него всего одна бабушка индианка, и все. Мальчик мой, маленький…».
Ребенок подобрался к ней поближе: «И о вас мне папа говорил, тетя. Вы его сестра, у большого моря живете. А вы мою маму знали? Она умерла, когда я родился, — ребенок вздохнул.
— Нет, не знала, милый мой, — Мораг, на мгновение, приложила ладонь к его теплой, нагретой солнцем макушке.
Луто принес палку и потерся головой о руку мальчика. Менева засмеялся и швырнул ее в воду. «Мы с ним купаемся, — гордо сказал ребенок, — каждый день. Папа меня учит на коне ездить, стрелять…, и шить тоже, — мальчик покраснел. «И на языке белых со мной говорит. Хотите, я вам свои игрушки покажу? — Менева взял тетю за руку.
— Вот бы у меня такая мама была, — он незаметно поморгал глазами. «Она красивая, и добрая, и на папу похожа. Ничего, нам и с папой, хорошо».
— Очень хотим, — ответила Мирьям за дочь, заметив тоску у нее в глазах. «Потом мы тебя на боте покатаем, по заливу».
— У белых есть большие лодки, — заметил ребенок, когда они уже заходили в лагерь. «На океане, мне папа рассказывал. А у нас каноэ, папа меня грести учит».
Мораг шла, как во сне, не обращая внимания на ржание лошадей, на людей, что складывали вигвамы. Они очень вовремя добрались сюда с южного берега. Брат сказал им, что еще несколько дней, и здесь бы никого не осталось. Женщины и дети ушли бы в леса, а мужчины, во главе с ним и Текумсе, — отправились бы на север, соединяться с британскими войсками.
— Мальчик мой, — все думала Мораг, когда Менева показывал им искусно вырезанные из дерева игрушки, — собак, лошадей, маленькие каноэ. «Сыночек мой…, Ничего, он ухоженный, здоровенький, Менева его любит, и всегда о нем заботиться будет. Только бы тете Марте удалось его уговорить, не воевать…»
Они, вместе с собакой, вернулись на берег, Луто звонко лаял, паруса надувались ветром и малыш, держась за борт, смеялся: «Как хорошо, тетя! Спасибо, спасибо вам большое!».
Мораг наклонилась. Женщина на одно мгновение, быстро, прижалась щекой к его волосам — от мальчика пахло дымом костра и еще чем-то — детским, сладким. «Будь счастлив, — попросила она. «Будь счастлив, мой хороший».
Марта и Менева сидели на поваленном дереве. Она усмехнулась, следя за ботом: «Ты не бойся, они его на юг не увезут. Сам понимаешь, — женщина развела руками, — это мать…, Пусть хоть так на сына посмотрит».
Мужчина сосредоточенно, не поднимая глаз, набивал трубку. Марта покосилась на ее головку — она была сделана из красного камня. Менева сказал: «У нас, на западе, за озерами, есть каменоломня. Туда все индейцы ходят. Там запрещено воевать, это священное для нас место. Там их, — он ласково погладил трубку, — и делают». Менева чиркнул кресалом и предупредил: «Вы не затягивайтесь, миссис Кроу, очень крепкий табак».
Марта посмотрела на сизый дым и бережно приняла трубку. «Констанца писала, — вспомнила она, — писала, как она, то есть, мистер Констан, выкурил с Черным Волком трубку мира».
— Это честь для меня, — тихо сказала женщина, — спасибо тебе.
Они сидели, молча, передавая друг другу трубку. Менева вздохнул: «Я с ней тоже…, курил ее, миссис Кроу. С Рыжей Лисой. Я ведь любил ее, когда-то. Как ее дети?»
— Дочь замуж вышла, за сына Осеннего Листа, — Марта коснулась рукой широкого плеча в замшевой куртке, — а сына, Дэвида — мой сын опекать будет. И сестра твоя.
Над их головами, где-то в кроне сосны, пели птицы, озеро тихо шуршало совсем неподалеку. Менева, выбил трубку: «Он мне все сказал…, тот…, человек, миссис Кроу. То есть не человек. Он стрелял ей в спину, безоружной. Сказал, что его послал мистер Вулф, что ее, Рыжую Лису, обвиняют в шпионаже, в том, что она передавала мне сведения…, Мы о книгах друг другу писали, она мне новые издания везла, — смуглое лицо Меневы исказилось, — это все ложь, ложь, миссис Кроу. Мне надо было отомстить за нее, потому я и стал воевать».
Марта помолчала: «Это не твоя война, милый. И за Констанцу отомстили, не волнуйся. Забирай дитя и уезжай в горы». Марта раскрыла саквояж и протянула Меневе выпуск National Intelligencer с некрологом по Дэниелу.
Мужчина пробежал его глазами и упрямо сжал красивые губы: «Это не месть, миссис Кроу. Я должен сам…»
— Уже некому, — Марта забрала у него газету. «Мертвым не мстят. Его убили, — спокойно добавила Марта.
Менева молчал, искоса глядя на нее.
— Не я, — Марта отдала ему трубку.
Она порылась в саквояже и чуть не добавила: «Бабушка сына твоего, мать человека, которого ты искалечил». Она сразу узнала эти серо-синие, красивые глаза. Маленький Менева был похож на отца и деда. «Пусть увозит его, — сказала себе Марта. «Так безопасней, для всех».
— Атлас вам купила, в Питтсбурге, — она улыбнулась и протянула Меневе книгу. «Небольшого формата, удобная книга. Пусть малыш о других странах узнает. И уезжайте, сегодня же».
Менева осторожно уложил атлас и трубку в походную суму, что стояла рядом. «Мои воины останутся». Он наклонил голову и коснулся губами руки Марты: «А мы отправимся на запад. Спасибо вам, миссис Кроу. Довести вас до Порт-Тальбота, там ведь британцы… — предложил Менева.
— А я кто? — Марта подняла бровь и потрепала его по голове. «Здесь три мили, дорогой, дорога на восток прямая. И я слово одно знаю, особое, услышав его — начальник любого британского гарнизона обязан мне оказать всемерную поддержку. Так что пошли, — она поднялась, — сестру твою проводим».
Бот уже стоял на якоре, качаясь на легких волнах. Менева, кинувшись к отцу, закричал: «Меня тетя Мораг и Осенний Лист по озеру катали, мне понравилось!»
