Натан помялся, глядя на ласковое лицо матери: «Мы вчера с кузиной Батшевой говорили, мама, когда ты спать пошла…»
— Говорили, — усмехнулась про себя Эстер. «До трех ночи, а то и дольше. И он ее только в шесть утра отпустил. Так уснуть мне и не дали почти. Хоть отдохнул мальчик, даже румянец появился».
— Так вот, — решительно продолжил Натан, — мы друг другу по душе, мама, и я подумал, что….
Натан замолчал. Эстер, погладила его по щеке. Сын не брился, из-за траура, и у него отросла короткая, аккуратная каштановая борода. «Конечно, — она улыбнулась, — конечно, милый. Папа был бы рад. Мы с ним тоже когда-то друг другу по душе пришлись. Он, как умирал, велел тебе о Батшеве позаботиться».
— Тогда тем более, — подумал Натан, — тем более, я обязан.
Двери раскрылись, и он еще успел шепнуть: «Я так и сделаю, мама».
Батшева и Эстер поднимались на женскую галерею. Свекровь остановилась и требовательно, тихо, спросила у девушки: «Сколько?»
Батшева покраснела и сглотнула: «Четыре раза».
— И все время… — свекровь повела рукой. Батшева только опустила изящную, в черной шляпе голову.
— Вот и славно, — одобрительно заметила Эстер. Устроившись на скамье, она взяла молитвенник: «Натан на месте Горовицей сидит. Оно здесь особое, дед его, отец Хаима и Меира, был одним из основателей этой синагоги. Еще до войны за независимость. И в Нью-Йорке, у нас выделенные места, ты видела».
— А в столице нет пока синагоги, — робко сказала Батшева.
— Построим, — уверила ее Эстер. «Обязательно».
Она откинулась на спинку скамьи. Закрыв глаза, улыбаясь, женщина услышала красивый голос кантора:
— Праведник, как пальма, растет, возносится вверх, как кедр ливанский,
Посаженные в Храме Господнем, процветают они во дворах Бога нашего.
И в старости будут приносить плоды, сохранят соки и свежесть свою,
Чтобы рассказывать, что прям Господь, что нет несправедливости у него…
— Это обо мне, — удовлетворенно подумала Эстер. Община поднялась — начали читать Амиду.
Озеро Эри
Мирьям вышла на пристань и вгляделась в сверкающую водную гладь: «Хорошо, что Стивен мальчишек на рыбалку забрал. Элайджа с Тони на островах, только послезавтра вернутся». Она улыбнулась: «Пусть отдохнут в медовый месяц. А Дэвиду сейчас не надо одному быть».
Почту и газеты привезли из Питтсбурга неделю назад. Тони увела брата на берег озера и долго сидела с ним. В письме от поверенных говорилось, что Дэниел назначил опекуном своего младшего брата. Мораг, подойдя к окну, посмотрев на Тони — девушка обнимала Дэвида за плечи, гладя его по голове, решительно сказала: «Мамочка, я с Тедди поговорю, однако он и так согласится. Незачем Дэвиду в интернате оставаться. Заберем его из Экзетера, и переведем к нам, в Бостонскую Латинскую школу. Они с Тедом лучшие друзья».
Мирьям только кивнула. Дэвид, вернувшись в дом, еще шмыгая носом, услышав Мораг, нерешительно спросил: «Тетя Мораг, мне можно будет у вас жить?»
— Конечно, милый, — улыбнулась женщина, взяв его за руку. «У тебя будет своя комната. Начнешь учиться вместе с Тедом, как он нам сын, так и ты. Разницы нет».
Они сидели у камина. Старший капитан Кроу, раскурив трубку, ласково добавил: «На каникулы, внук, будешь сюда приезжать, на все лето. Здесь твоя сестра, потом, — он подмигнул Тони, — племянники появятся…»
— Всю неделю Элайджа с Тони мальчика от себя не отпускали, — вздохнула Мирьям, перебросив на спину каштановые, подернутые сединой косы. «Хоть отошел немножко. Тони ему сказала, что Дэниел ей не отец, а он только отмахнулся — как Нат мне брат, так и ты сестра. Ах, Дэниел, Дэниел… — Мирьям покачала головой, — не верю я, что он с оружием неосторожно обошелся. Он военным был, знает, как с ним обращаться. Да мальчику, какая разница, умер его отец, какой бы он ни был…»
Мораг сразу написала в Бостон, Салли. Мирьям, обняла ее: «Молодцы вы, что не стали августа ждать, сейчас приехали. Пусть Дэвид подольше с Тони побудет. Ты мне говорила, насчет детей — я знаю, у квакеров пары, у них тоже долго детей не было, а, как взяли сироту — свои появились. Так же и вы».
Мораг заклеила конверт и озабоченно спросила: «Мамочка, а как же война? Не опасно вам будет? Все же Канада рядом. Может быть, в Бостон вас забрать?»
Отец только отмахнулся: «На озерах у британцев флота мало, дочка. Все хорошо».
Мирьям обернулась и посмотрела на большой, трехэтажный, крепкий дом под черепичной крышей. Тони оказалась на удивление ловкой. Она умела и ткать, и доить. Мирьям, удивленно, спросила: «Откуда?». Тони рассмеялась: «Тетя Мирьям, мама нас каждое лето на территории возила, к оседлым индейцам. Ткать я там научилась, а доить, — девушка развела руками, — мама писала статью об усовершенствованиях в сельском хозяйстве. Мы с ней три недели на ферме прожили, на Лонг-Айленде. Она и сама доить умела».
— Дети у них появятся, — Мирьям поднялась по деревянным ступеням к дому. «Они с Элайджей только что не надышатся друг на друга». Женщина остановилась во дворе. Мирьям оглядела коровник, сыроварню, конюшни, крепкие, из вековых сосен, амбары, и пробормотала: «Только бы и вправду, войны не было».
В гостиной было пусто. Мораг тоже уехала на рыбалку. Мирьям присела к большому, деревянному, выскобленному столу на кухне. Женщина покачала головой, перебирая конверты в шкатулке: «И Марте теперь не написать, в Лондон, раз войну объявили. Бедная Эстер, разом и сына, и мужа потерять. Надо будет в Ньюпорт поехать, когда там памятники ставить будут».
Прочитав письмо от невестки, Мирьям заплакала. Муж, взяв ее за руку, отведя в спальню, уложил в кровать. Стивен провел с ней два дня — гладя ее по голове, принося чай, слушая ее рассказы об их детстве в Бостоне. Он и сам рассказывал, как они с Меиром бежали с Кариб. Когда Мирьям спустилась вниз, сын подошел к ней: «Мамочка…Мы с Тони говорили, и решили сына назвать в честь дяди Меира. Натан пока не женат, у него нет детей, а у нас… — Элайджа замялся. Мать внезапно, сама того не ожидая, улыбнулась: «Спасибо, сыночек. Его на английском Марком звали. Получится Марк Кроу, — Мирьям вздохнула. «Очень хорошо».
Она не знала, что Тони, прошлой ночью, сказала: «Конечно, милый. А Энтони, — она положила голову на плечо мужу, — Энтони будет следующий».
Элайджа стал целовать ее: «Я хочу сначала маленькую Констанцу Кроу, такую же красивую, как ты, любовь моя. Но если будет Марк, тоже хорошо.
В открытое окно их спальни был слышен шорох легких волн на озере, где-то вдали, в лесу, ухала сова, пахло соснами. Тони подумала: «Господи, как я счастлива. Я и не знала, что так бывает».
— Я тоже, — будто услышав ее, отозвался муж. Тони вдруг, нежно, прошептала: «А мы тоже, как твои родители, на острова будем ездить, пока дети не вырастут?»
Элайджа устроил ее на себе и обнял теплые плечи: «И сейчас поедем. Папа мальчиков и Мораг на рыбалку забирает, а мы с тобой тот залив навестим, где сразу по приезду купались».
В свете яркой луны ее волосы отливали серебром. «Я люблю тебя, — сказал он, накрывая ее тканым, индейским одеялом. «А теперь спи, а я буду тебя укачивать».
Тони зевнула и пробормотала, уткнувшись носом ему в плечо: «Так хорошо, Элайджа…»
Она задремала, а капитан Кроу вздохнул: «Флота у британцев на озерах нет. Два корабля всего, как болтают, а вот армия…, Хотя кому мы нужны, деревня и деревня. А ведь у нас всего один военный корабль, «Адамс», и ее перестраивают сейчас. Здесь, конечно, самая хорошая гавань на всем озере, и сосны отличные. Не вовремя мистер Доббинс, что на верфи командует, на озеро Мичиган уехал. Он вернется, скоро, закончим «Адамс» и за новые корабли примемся. А ведь квакеры мы с папой, или нет — все равно воевать придется, если нападут».
Он все вдыхал знакомый с детства, свежий, озерный ветер. Прижав к себе Тони, Элайджа, наконец, заснул. Ему снилась прозрачная, зеленоватая вода Эри и тусклый блеск золотого эфеса шпаги — где-то далеко, на дне.
