Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

Кадмос удивленно обернулся. С той минуты, как на горизонте замаячил Карфаген, он стоял на носу и не отрывал глаз от проступавших все отчетливее очертаний города. Ему уже казалось, что он различает тесно стоящие дома квартала Мапале, где жила Кериза. Она ведь говорила когда-то, что с верхнего этажа видно даже море. Ах, как тащится эта галера! А теперь еще Тридон велит останавливаться. Зачем? Ведь еще светло, вход в порт свободен. А там, на берегу, может, Кериза уже ждет.

Внезапно он осознал, что находится на чужом корабле, что Кериза не может его узнать и ждать, а слова Тридона вернули его к действительности. Старый пират тихо смеялся.

— Ближе мы не подойдем. У меня, хе-хе, бывали разные встречи с карфагенскими галерами, и я полагаю, что здоровее будет не лезть в лапы какому-нибудь Клейтомаху, Седьяфону, Абдмелькарту или прочим богачам. Карфагенские биремы старые и неповоротливые, в море я над ними издеваюсь, но в порт лучше не соваться.

— Как это? Как это, вождь? Мы не пристаем к берегу? Но ведь это… ведь я…

— Вот именно ты. Ты мне и понадобишься. Ибо ты можешь туда плыть. Так что бери нашу лодку, двух своих друзей на весла и плыви. Ты должен добраться до самих суффетов и сказать им так: «У нас римские пленники. Сам командующий флотом, Фульвий Флакк. Мы уступим его Карфагену, но за хорошую цену». Никакого торга, пятьдесят талантов за мужчин без оружия. А оружия, доброго римского оружия, у нас на сотню человек. За это заплатят отдельно. Потом пойдешь к Бомилькару и скажешь ему про наших девок. Немного уставшие, хе-хе, но товар отборный! Если не даст нам по три таланта за штуку, повезем их в Египет. Там их оценят! Иди и справься с умом.

Кадмос дрожал от нетерпения, но рассудок взял верх, и он не выдал себя. Он указал рукой на солнце, почти уже коснувшееся далеких гор Хутны.

— Я не успею, вождь. Как только солнце садится, порт закрывают, и никто не может выйти в море.

— Тогда вернешься утром. Что ты будешь делать остаток ночи, меня не касается. Лишь бы выполнил мое поручение. Утром найдешь нас где-то здесь.

Оманос протяжно рассмеялся.

— Хорошо складывается! Сегодня моя очередь с той, высокой и стройной! Еще попользуемся этой ночкой!

Тридон грозно взглянул на него.

— Ты, Оманос, запомни и другим скажи: эти девки должны жить и кожа на них должна быть целой! За испорченных никто ничего не даст! Месть местью, а золото золотом! Ну, Кадмос, плыви!

Подгонять его не было нужды.

Трое друзей оставили оружие и поспешно, в радостном возбуждении, прыгнули в лодку. Они гребли так, словно весла ничего не весили, и десять стадиев, отделявших их от входа в порт, преодолели быстро, вода так и пенилась за легким челном. Они замедлили ход лишь у входа в порт. Что-то в его облике встревожило Кадмоса. Вокруг царила пустота. На берегу не было ни души, что-то здесь изменилось. И вдруг он понял и крикнул друзьям:

— Машин нет! Тех, что стояли у входа!

Оглянулся Идибаал, гневно выругался Зарксас. И впрямь, два огромных гелеполя, тяжелые камнеметные машины, установленные у входа в порт, чтобы сокрушать смельчаков, которые посмели бы ворваться сюда силой, — исчезли. Через мгновение они уже отчетливо видели стены с внутренней стороны и повсюду замечали то же самое: места, где стояли машины, а их прежде было много, зияли пустотой. Не было ни машин, ни их обслуги, не было в порту ни таможенников, ни стражи, ни рабдухов — никого.

— Что случилось? Боги, что это? Город вымер, что ли?

— Но машины! Стража!

— Скорее к берегу! Узнаем!

— Правь на наше обычное место!

— Но и в порту пусто! Одна галера, и та повреждена!

— Мелькарт разгневался на город, или что?

— А машины унесли кабиры? Не говори глупостей! Скорее к берегу!

***

Луна, в эту ночь еще более яркая, чем в предыдущую, позволяла видеть далеко, и темное пятно медленно плывущей лодки было замечено сразу. Тридон, которого вызвали на палубу, одним пинком сбросил на пол римскую пленницу, чьими прелестями он скрашивал вечерние часы, и, накинув плащ, нехотя вышел.

— Что-то плывет, вождь! — крикнул Оманос, дежуривший на корме. — И явно к нам!

— Первое же дерьмо, что показалось! Что ж, само лезет в лапы, так возьмем. Гребцы, на весла! Готовь людей, Оманос!

Но приготовления были излишни, ибо с приближавшейся медленно, словно нехотя, лодки через мгновение их окликнул знакомый голос:

— Эй, на биреме! Это Кадмос! Эй, на биреме!

— Подплывай! — рявкнул Тридон. — Уже возвращаешься? Как ты вышел из порта ночью?

Кадмос рассказал все в каюте вождя, откуда, даже не спросив позволения, с явной яростью и ненавистью вышвырнул римскую пленницу. Важнейшие из пиратов собрались и с любопытством слушали.

Великие перемены, невероятные перемены произошли за то время, что их не было! Карфаген? Это уже лишь труп города. Боги отвернули от него свою милость. Войти в порт? Их галера тоже может, смело! Никто не натягивает цепь, нет ни стражи, ни машин, нет в Котоне военных галер! Даже тех десяти старых бирем! О, Танит, почему ты покинула твой верный город? О, Танит, что будет? Что теперь будет?

— Не ной, а говори! Ничего не понимаю! — прервал его Тридон.

Теперь заговорил Идибаал, а Кадмос, немного остыв, добавлял новые пояснения.

Тридон, которого мало занимало происходящее на суше, наконец начал вникать в суть дела. По словам рыбаков, ситуация выглядела так: Масинисса напал на город, Карфаген пытался защищаться, но его войска были разбиты. Тогда кто-то подстрекнул народ приговорить вождей к смерти. Гасдрубал бежал из города, соединился с остатками своей армии и воюет на свой страх и риск. Нумидийцы атакуют слабо, потому что Масинисса заболел после первой победы, а его сыновья грызутся между собой, думая о престолонаследии. Казалось, что Карфаген вздохнет с облегчением. Гасдрубал двинулся вперед, отбил несколько городов, хотел даже ударить на саму столицу Нумидии, Цирту. Он слал послов к суффетам и в Совет, объясняя, что момент уникален, что в Нумидии смута, войска в беспорядке, что Нумидия — это Масинисса. Близкий конец этого человека — это конец ее могущества. Сейчас можно вернуть утраченные земли, укрепиться, обеспечить себе покой хотя бы со стороны суши. Лишь бы ему дали достаточно денег на войско, на подкуп враждебных нумидийцам племен, лишь бы прислали сколько можно людей.

В городе уже начали склоняться к его настояниям, пронумидийская партия притихла, народ радовался. Но в Риме знали, что происходит, и внезапно прибыло грозное посольство. Оно напомнило, что Карфагену не дозволено вести войн без разрешения Рима, что сама оборона от нашествия Масиниссы — это уже нарушение договора. За это вожди должны быть казнены, а город должен понести наказание: заплатить тысячу талантов золотом, выдать все военные машины, все оружие.

— И консульская армия с обоими консулами внезапно высадилась под Утикой! — вставил Зарксас.

— Так и есть! Римляне уже на нашей земле! О, Танит!

— Хуже! Утика, этот город псов и гиен, завистливый, вечно враждебный, подлейший из подлых, сдалась! Да, Утика приняла римский гарнизон, покорилась, она уже римская колония! Горе ей!

— Горе им, псам-предателям!

— Чего ты орешь? Вышвырнешь римский гарнизон? Нападешь на консульскую армию?

— Что думают делать в городе? — серьезно спросил Тридон.

— Кто? — вскинулся Кадмос. — Каждый думает по-своему, и каждый считает, что прав лишь он один! Суффет Абибаал, сторонник этого старого шакала, болтает, что как раз теперь Масинисса возьмет нас под свою опеку, потому что, говорит, очень зол на римский сенат за то, что тот послал войско и вмешивается в африканские дела. Подкупленные Римом кричат, что это наша, Карфагена, вина, что Рим имел право так поступить! Одни говорят, что теперь будет мир, а другие — что надо последовать примеру Утики и сдаться! Пусть нас римляне защищают от Нумидии, раз мы сами не умеем, а мы будем в спокойствии богатеть!

— А народ? — глухо спросил Оманос. — Ведь были в Карфагене люди, которые не хотели идти ни с Масиниссой, ни с Римом. Что они говорят?