Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

Было ли искушение неодолимым, или он просто не стал сопротивляться? Едва его руки обвили ее стан, он ощутил жар ее тела и, поддавшись порыву, попытался сорвать с ее губ поцелуй. Он думал, она оттолкнет его, но вместо этого она потянула его на себя. Он застонал, не в силах сдержаться. Его еще не изведавшая женщин плоть стала твердой, как дуб, а промерзшая земля могла с тем же успехом быть медвежьей шкурой и пуховой периной.

И вдруг, к своему величайшему изумлению, он оказался в ней.

Что он помнил теперь об этой встрече? Лишь стук крови в ушах, топот коней, бивших копытами о мерзлую землю, и соленый вкус ее горячего языка во рту.

Она истязала его сладким напряжением своей сокровенной плоти. Ее губы скривились, обнажив зубы в гримасе, в которой было больше боли, чем наслаждения. Словно у зверя.

Он пытался сдержать себя на пике, но его унесло волной, и он проклинал свою молодость и неопытность. Он быстро излился, и маслянистое тепло опустошило его чрево, оставив после себя лишь слабость и пустоту.

Она грубо оттолкнула его, и он остался лежать на спине, тяжело дыша и глядя в вымытое досиня небо, чувствуя, как холодный иней тает на его батистовой рубашке. Она одернула юбки, прихрамывая подошла к своей лошади и без его помощи взобралась в седло. А затем уехала, оставив его лежать там, с соками их тел, размазанными по бедру.

Будь это одна из служанок, беды бы не было. Но это была не служанка. Когда он наконец заставил себя подняться, в ушах у него звенел дьявольский хохот, а в животе уже осел груз вины, тяжелый, как свинцовый слиток.

На обратном пути через лес он плакал о содеянном. И все же не прошло и часа после его возвращения в замок, как он уже строил планы, как снова сотворить дело Дьявола.

***

V

Уильям из Аугсбурга пробыл в Святой земле всего два дня и уже был возмущен до глубины души.

Акра была частью Иерусалимского королевства крестоносцев, и он прибыл сюда, ожидая найти оплот благочестия, а вместо этого рыцари и сеньоры, коим было вверено защищать это священное место, вели себя ничуть не лучше сарацин.

Несколько дней назад он прибыл на венецианской торговой галере. Когда он стоял на юте рядом с капитаном, глядя, как из моря вырастает громадная крепость, его охватило благоговение. Вот она, Палестина, Утремер — «Заморье», как звали ее франки, — священная земля, где родился наш Господь. Наконец-то он ступит на землю, по которой ходили пророки. Он вцепился в деревянные перила так, что побелели костяшки.

Господь мой, Боже мой, позволь мне служить Тебе. Позволь умереть за Тебя, если на то будет воля Твоя.

Паруса хлопали на ветру, пока рулевой налег на длинный румпель. Матросы карабкались по снастям, занимая свои места на фок-мачте и грот-мачте. Когда они вошли в гавань, он увидел, как волны вздымают брызги пены высоко по стенам великого форта.

За башнями и барбаканами крестоносцев Уильям видел купола магометанских мечетей и минареты. Их присутствие служило напоминанием, что даже здесь Господь в осаде. Залы сарацин давно были освящены как христианские церкви, но лишь толстые крепостные стены отделяли паломников от безбожных орд. После утери Иерусалима Акра стала для всего христианского мира символом надежды, оплотом Господним среди язычников.

И он должен был стать ее спасителем.

Но пьянящие надежды, с которыми он прибыл, не оправдались. Вместо оплота святости город оказался всего лишь очередным зловонным и душным сарацинским городищем. Узкие улочки кишмя кишели язычниками, повсюду мелькали тюрбаны и чадры иудеев и магометан, а переулки задыхались от их нечистот и испражнений; зловоние, поднимавшееся от мощеных булыжником улочек, было почти осязаемым. С рассвета до заката на базарах стоял немолчный гвалт — гомонили зазывалы.

Смуглые горбоносые магометане смотрели на него в ответ из-под своих куфий, и их ястребиные глаза сверкали ядом. Он чувствовал, как их взгляды оскверняют его, хотя и не угрожают — на всех городских воротах несли стражу тамплиеры в своих белых сюрко, выделявшихся красным тамплиерским крестом.

Число и наглость язычников поражали его. Но в еще большее замешательство, как и любого доброго христианина, его повергли сами сеньоры Акры. Дворцы, в которых они жили, были отделаны мрамором, стены увешаны шелковыми коврами, потолки — высоки. Они жили в роскоши и упадке, что было оскорблением для любого богобоязненного христианина.

В вечер его прибытия они даже оскорбили его, предложив ему омовение.

Они носили просторные шелковые одеяния, а порой даже тюрбаны, подражая сарацинам. Их жены одевались на мусульманский манер: вуали, расшитые драгоценностями туники и летящие платья; они подводили глаза сурьмой и душились благовониями, словно какие-нибудь гурии из Дамаска.

Едва ли он ожидал увидеть подобное, покидая Рим.

Последние два десятилетия священное дело в Утремере терпело одну катастрофу за другой. Иерусалим, два века назад вырванный у неверных по призыву Папы, вновь был утерян и в 1244 году разграблен ордой турок, нанятых султаном Айюбом. Всего десять лет назад Людовик IX Французский сам принял крест, чтобы спасти Святой город от язычников, но его поход обернулся бедствием в дельте Нила, а сам Людовик попал в плен и был отпущен лишь за выкуп.

Уильям полагал, что осажденные гарнизоны, все еще находящиеся в руках христиан — Акра, Антиохия, Яффа, Сидон, — тратят все свои силы и энергию на отвоевание Святого города. Вместо этого они, казалось, были больше поглощены торговлей, открыто заключая сделки с сарацинами и поддерживая с ними дружеские отношения. Купцы Генуи, Пизы и Венеции даже воевали друг с другом за торговые пути.

Великую мечеть Акры, как и подобало, обратили в христианскую церковь, но, к своему ужасу, Уильям обнаружил, что один из приделов был отведен для молений магометан. Еще больше он возмутился, узнав, что мечеть у Бычьего колодца и вовсе не была освящена, и магометане по-прежнему открыто там молились; христианский алтарь стоял рядом с алтарем язычников.

Этот город не бросал вызов сарацинам, как он того ожидал. На его улицах можно было встретить даже блудниц и торговцев гашишем.

Но он был особым посланником Папы и не мог позволить, чтобы упадок, укоренившийся здесь, отвлек его от поручения. И судя по новостям, которые он только что получил, терять нельзя было ни мгновения.

Иерусалимским королевством правил монарх с помощью совета, состоявшего из ведущих баронов и церковников королевства. Но совет не собирался уже два года, так как государства крестоносцев — Акра и Тир — воевали из-за престолонаследия.

Вот уже три года татарские армии продвигались на запад. Они сокрушили горную цитадель грозных хашишинов в Аламуте, а затем разграбили Багдад, где вырезали бесчисленные десятки тысяч людей, отравив воздух таким смрадом от трупов, что даже их собственным воинам пришлось покинуть город. Теперь под предводительством своего царевича, Хулагу, они подошли к воротам Алеппо в Сирии.

За Алеппо перед ними лежала открытая Святая земля.

Быть может, хоть это заставит иерусалимских баронов вылезти из своих ванн.

***

VI

Мраморный зал со сводчатыми потолками, стены увешаны шелковыми коврами. Он выходил в тенистый внутренний двор, в центре которого журчал фонтан. С другой стороны открывался прекрасный вид на зимнее море. Ветер с берега вздымал белые гребни волн под вымытым досиня небом. В Риме в это время на елях лежал бы снег, а в колодцах стоял лед.

Бароны, развалившись на диванах в своих сарацинских одеяниях, пили шербет, который им подавали из серебряных кувшинов оливковокожие женщины в шелковых камисах, с запястьями и лодыжками, украшенными золотыми браслетами. Для пущего услаждения на столиках стояли медные подносы с дынями и инжиром. В углу зала другие сарацины играли на барабанах и лютнях.

Все они наблюдали, как Уильям решительным шагом пересекает зал — вылитый доминиканец в своем черно-белом облачении, с тонзурой на светлой голове.