Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

Они так и не достигли конца этого поразительного сооружения. Задолго до этого они прибыли в Шанду.

***

LXVII

«Может, и хорошо, что вмешались боги, — думала Хутулун. — Кто знает, на какое безумие я могла бы пойти, если бы не они?»

Я — царевна, татарка, дочь великого вождя; он был варваром, да еще и уродливым. И все же сердце мое замирало всякий раз, когда я смотрела на него. Я никогда прежде не чувствовала ничего подобного, когда была с мужчиной из своего племени, и теперь я жажду снова это почувствовать.

Я уже скучаю по нему. Ночью, когда я буду летать с духами вечного Голубого Неба, я снова буду искать его. Я никогда его не забуду.

Наковальня серой грозовой тучи нависла над горами. Начались летние дожди, и вся округа мерцала от воды. Травяной океан степи был устлан дикими цветами — желтыми, пурпурными, карминовыми и фиолетовыми, а овцы, пасшиеся в долине, уже так разжирели, что ковыляли, как гуси. В каждой юрте, в каждой долине кожаные бурдюки, висевшие у входа, раздулись, набухнув от кумыса.

Из юрт, разбросанных по равнине, показывались лица, люди прикрывали глаза от яркого солнца, глядя, как мимо проносятся чужаки. Пастушьи собаки с воем бросались им навстречу, какое-то время бежали рядом, а потом снова отворачивали и возвращались домой.

Над солнцем пролетела стая диких гусей. Пустыня была всего лишь сном.

Но каким сном! Сном, стоившим жизни шестнадцати ее братьев, а также Одноглазого, их погонщика верблюдов, с горлом, вспоротым копьем всадника. Дюжину вырезали там, на равнине, конники Хубилая, еще четверо умерли от ран за время долгого пути обратно через Такла-Макан.

После засады, устроенной воинами Хубилая, она подумывала немедленно вернуться к отцу в Фергану. Но отложила эту неприятную перспективу, решив, что сначала о предательстве Хубилая следует доложить лично Хану ханов, Ариг-Буге.

В Кашгаре она обменяла уцелевших верблюдов на лошадей и повела остатки своего отряда вскачь через северную степь. После гибели стольких товарищей она находила утешение в самой скачке, в том, чтобы забыть о случившемся в пустыне. Так было легче забыть и то, что сказал ей Жосс-ран у озера-полумесяца, и то, как крепко он обнимал ее во время бури.

Такие воспоминания теперь должны были принадлежать другой Хутулун.

Однажды они осадили коней на высоком хребте и посмотрели вниз на Каракорум, Город Черных Песков, столицу Синих Монголов. На сочных пастбищах внизу по всей равнине были разбросаны тысячи и тысячи войлочных юрт. В центре этого огромного становища в лучах предзакатного солнца сверкали нефритом и золотом затейливые крыши нескольких деревянных пагод. В синее небо упирались ступы дюжины храмов, а среди них приютился купол единственной магометанской мечети. За городом в затопленных пастбищах отражалось белое ожерелье гор.

«И пустыня была всего лишь сном», — снова напомнила она себе, ведя потрепанные остатки своего отряда вниз по холмам к Каракоруму. — Всего лишь сон».

Укрепления города были чисто символическими, ибо власть Великого хана Монгольской Орды над всей Азией была неоспорима. Земляные валы вокруг города едва достигали человеческого роста, ров был не глубже.

Вход в город охраняли две каменные черепахи. Здесь были установлены императорские указы Великого хана, яса Чингисхана, высеченные на каменных плитах высотой в два человеческих роста, с драконами, вырезанными на навершии стелы. Они были написаны плавной уйгурской вязью, которую татары позаимствовали у одного из своих вассальных народов.

Силою Вечного Неба и по велению Вселенского Правителя Империи Монголов…

Хутулун бывала здесь лишь однажды, с отцом, на курултае, избравшем Мункэ Ханом ханов. Тогда она была еще ребенком, и ее воспоминания о городе были смутными, его чудеса — преувеличенными детским воображением. Тогда он казался ей невероятно огромным.

На самом деле в его сердце было всего несколько зданий: деревянные пагоды дворца да несколько зернохранилищ и конюшен из грубо отесанного камня. Был также тесный квартал из сырцового кирпича и соломы, где в грязных улочках трудились катайские шорники.

Въехав в город, они оказались в гуще суматохи овечьего рынка. Они вели коней по густой, вонючей грязи, слыша гул дюжины разных языков, оглушительное блеяние животных, которых забивали или продавали.

Они миновали большой дом с изогнутыми красными крышами, притолоки которого были украшены золотыми драконами. Впереди виднелись стены дворца. Она слышала пение монахов, рокот шаманских барабанов.

Они подошли к двум массивным деревянным воротам, утыканным гвоздями. Императорская стража шагнула вперед, потребовала их оружие и расспросила о цели их визита. Установив ее личность, офицер стражи проводил Хутулун и ее спутников в таможню — длинное и узкое здание, поддерживаемое толстыми деревянными столбами. В центре комнаты стояла кирпичная печь, у которой стражники грели руки. Они с холодным подозрением разглядывали Хутулун и ее спутников.

Наконец им разрешили пройти через еще одни ворота и войти в безмолвное сердце Каракорума.

Дворец Хана ханов возвышался над болотом на холме из утрамбованной земли. Его архитектура была заимствована у катайцев. По колоннам извивались драконы, его ярусная крыша заканчивалась завитками лакированной черепицы киноварного, нефритового и золотого цветов.

Вокруг него теснились хранилища, сокровищницы и личные покои Золотого рода; меньшие дворцы, где придворные секретари занимались делами империи кагана, были соединены с ним крытыми переходами, словно спицы колеса.

В дальнем конце царского владения она мельком увидела еще один холм, на котором были установлены большие юрты из белого войлока. Днем Хан ханов и его царевичи могли теперь принимать своих гостей в этом великолепном дворце, но, по крайней мере, ночью они все еще спали с дымовым отверстием над головой, как истинные татары.

Катайцы называли его Дворцом Мириад Спокойствий; сами татары звали его просто Карши, Дворец.

Входной зал поддерживался толстыми лакированными столбами, а сводчатый потолок бушевал позолоченными драконами. Хутулун и ее эскорт остановились перед тремя массивными дверьми, сверкавшими сусальным золотом, которые по обе стороны охраняли фигуры медведя и льва.

Хранители дворца, члены личной охраны Великого хана, снова обыскали их на предмет оружия, затем вышел камергер, чтобы проводить их внутрь. Они вошли с южной стороны зала, стараясь не наступить на порог, и были введены в присутствие Силы Божьей на Земле, Повелителя Тронов, Правителя Правителей, Великого хана Синих Монголов.

***

LXVIII

Это было самое захватывающее зрелище, какое ей когда-либо доводилось видеть.

Глазурованная аквамариновая плитка под ее ногами, казалось, мерцала, словно она шла по поверхности озера. Колоннады на гранитных основаниях были выкрашены в багряный цвет и отлакированы до блеска. Золоточешуйчатые драконы извивались вверх к огромному сводчатому потолку, их когти были выпущены, зеленые крылья расправлены.

Дворец был построен в форме креста. С севера на юг тянулся неф, а вдоль трансептов сквозь узорчатые окна пробивались золотые лучи света. Шесть рядов колоннад, по три с каждой стороны нефа, вели к возвышению в северном конце зала, приковывая внимание всех входящих к фигуре, возлежавшей там, во главе двух пролетов мраморных ступеней.

Хан ханов покоился на ложе из цельного черного дерева. Его трон был инкрустирован золотом, жемчугом и нефритом и укрыт шатром из пурпурного шелка. Несмотря на великолепие обстановки, Хутулун отметила, что двор был устроен по традиционному образцу татарской юрты: ниже кагана и справа от него было еще одно возвышение, где сидели его сыновья и братья. Слева — похожая платформа для его жен и дочерей.

Вдоль стен на возвышениях сидели другие члены Золотого рода. Хутулун видела богатые меха и парчу, нутряной блеск рубинов.