Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

***

LXIV

— Нефритовые ворота, — объявил Сартак. С одной стороны зеленые фронтоны крепости вырисовывались на фоне заснеженных гор Цилианьшань. Треугольные изумрудные и белые флаги трепетали на бунчуках на стенах. С другой стороны возвышалась цепь черных холмов, которые их спутники называли Конской Гривой.

Пьяница указал на руины стены, которую цзиньцы построили между своей землей и степями для защиты от предков Чингисхана.

— Можете сами судить, насколько хорошо она им послужила, — сказал он, смеясь.

Вдалеке они увидели лоскутное одеяло полей и рощи тополей.

— Отсюда, — сказал Сартак, — равнина сужается до долины, что пролегает между Цилианьшанем и Конской Гривой. Здесь мы прощаемся с Такла-Маканом. — И он сплюнул на песок.

Жоссеран перевел Уильяму слова татарина.

— Значит, мы выжили, по милости Божьей, — отозвался монах.

Жоссеран кивнул.

— Так где же мы теперь, по его словам?

— Он называет это место Срединным царством. Полагаю, мы направляемся в Катай, где и начинается Шелковый путь.

Уильям оправился от побоев, полученных при похищении, и, казалось, ничуть не смутился переменой в их судьбе. Он указал на глинобитные храмы и барабанные башни идолопоклонников, что возвышались над приземистым и унылым городком внизу.

— У нас здесь много работы, — сказал Уильям. — С твоей помощью я принесу этим людям слово Божье. Я призываю тебя помочь мне в этом. Мы — часть великого замысла.

— Я исполню свой долг так, как сочту нужным, — ответил Жоссеран и пришпорил коня, последовав вниз по склону за Сартаком и их татарскими похитителями.

В медной чаше горели бумажные подношения. Из угла на них скалился миндалеглазый бог; его черная борода ниспадала на позолоченные доспехи. У его ног лежали подношения — фрукты и цветы.

Алтарь вздымался почти до самого потолка меж двух киноварных колонн. В дарохранительнице, скрестив ноги, сидел пузатый бронзовый бог с мочками ушей до самых плеч и с веселой ухмылкой оглядывал их. Жоссеран узнал в нем бога, которого Хутулун называла Борканом. Он был покрыт сусальным золотом, потускневшим от векового ладана. Другие изображения бога, вырезанные из бронзы и дерева, были расставлены по храму на постаментах или в нишах в стенах.

Стояла тишина, нарушаемая лишь нежным звоном медного колокольчика.

Перед святилищем на коленях стоял монах; у ног его лежали книга мантр и медный молитвенный колокольчик. Его бритая голова блестела в полумраке, как полированная сталь. Он услышал, как они вошли, и поднялся, чтобы их поприветствовать. На его лице не отразилось ни удивления, ни страха.

— Кто он? — спросил Уильям Жоссерана.

Жоссеран заговорил с мужчиной на татарском.

— Он — настоятель, — перевел Жоссеран. — Он слышал о нашем приближении и ждал нас. Говорит, что мы здесь желанные гости.

— Ждал нас? Как он мог нас ждать?

— Не знаю. Но так он говорит.

Настоятель снова что-то сказал, кивнув в сторону Уильяма.

— Он спрашивает, сколько тебе лет, — сказал Жоссеран.

— Скажи ему, что мне тридцать три года. Столько же, сколько было нашему Господу, когда он умер за нас на Кресте.

Жоссеран передал эту информацию настоятелю. Последовал еще один короткий обмен репликами, Жоссеран непристойно рассмеялся, и лицо настоятеля расплылось в беззубой улыбке.

— Что теперь? — спросил Уильям.

— Он сказал, ты выглядишь намного старше. А потом спросил, не вел ли ты очень распутную жизнь.

— И что ты ему ответил?

— Я сказал ему, что вы известный блудник.

Уильям с шипением втянул воздух. Он окончательно потерял терпение со своим тамплиерским соотечественником. Всю дорогу от Акры он подвергался потоку насмешек и кощунств. Он всегда подозревал, что доверие Папы к ордену Храма было неуместным. Эти люди были сплошь еретиками и смутьянами, а этот конкретный рыцарь не выказывал ни капли благочестия. Однажды, пообещал он себе, придет час расплаты. Божья правда восторжествует.

Настоятель пристально смотрел на него слезящимися глазами. Он был одет, как и многие идолопоклонники в этих землях, в шафрановые одежды, но не носил никаких других украшений. Он был очень стар. Гладкая кожа туго обтягивала его череп, но свисала складками под челюстью, а высокие скулы и жиденькая бородка придавали ему вид печальной и любопытной обезьяны.

— Скажи ему, я пришел принести ему благую весть о нашем Господе, — сказал Уильям.

Снова приглушенный разговор на странном языке.

— Он говорит, что всегда рад добрым вестям.

— Скажи, что я пришел от Папы, смертного наместника Бога на этой земле, со словом о единой и истинной вере. Скажи ему, что он должен немедленно прекратить свои идолопоклоннические обряды и поклоняться Богу, чей сын, Господь Иисус Христос, пришел на эту землю, чтобы умереть за грехи людские. Если он этого не сделает, он попадет в ад и будет вечно страдать от рук Вельзевула.

— Он старик, брат Уильям. Для него это может быть слишком много, чтобы воспринять сразу.

— Просто делай, как я прошу.

Долгий разговор. Уильям следил за лицом старого монаха, ища знак, что тот понял важность сказанного. Наконец Уильям потерял терпение.

— Что он отвечает?

— Он задал мне много вопросов об аде. Я постарался объяснить ему, как мог.

Уильям стиснул зубы. Теперь тамплиер возомнил себя богословом!

— Было бы лучше, если бы ты переадресовывал все подобные вопросы мне. Ты не вправе говорить об аде с какой-либо авторитетностью. По крайней мере, пока, — добавил он с кислой улыбкой.

— Я оговорил, что это лишь мое мнение, брат Уильям.

— О чем он тебя спрашивал?

— Его очень заинтересовал ад как место, и он хотел знать, не находится ли он где-нибудь рядом с Такла-Маканом.

— Скажи ему, что он не от мира сего. Это место, уготованное для душ проклятых.

Жоссеран скривился.

— Я так и сказал. Но он ответил, что уже верит в ад.

Уильям почувствовал прилив надежды.

— Он полагает, что этот мир и есть большая часть такого места, — продолжил Жоссеран. — Он видел, как его отец умирал в агонии от чумы, видел, как воины Чингисхана изнасиловали и выпотрошили его мать, а потом его заставили смотреть, как перерезают глотки всем его братьям и сестрам. Ему любопытно, чем, по-вашему, ваш Дьявол может его напугать.

— Ты должен сказать ему, что на кону его бессмертная душа. Ему не следует быть легкомысленным.

— Уверяю тебя, он не был легкомысленным.

— Скажи ему, что Дьявол в десять раз хуже Чингисхана.

Жоссеран снова вступил в разговор со стариком. Уильям горько жалел, что не обладает тем даром к языкам, которым Бог, в своей премудрости, наделил тамплиера.

Наконец Жоссеран повернулся к нему.

— Он говорит, что если вы считаете Дьявола хуже Чингисхана, то вы не знали Чингисхана.

— Но разве он не желает вечности? — сказал Уильям.

Жоссеран задал вопрос.

— Он думает, что нет, — ответил Жоссеран.

Уильям не мог поверить своим ушам.

— Он говорит, что много лет страдает от подагры, а это боль, не сравнимая ни с какой другой. Лекари говорят ему, что смерть — единственное лекарство. Он также говорит, что у него болят суставы в обоих коленях, и единственный способ терпеть эту боль — это напоминать себе, что страдать осталось недолго. — Жоссеран замялся. — Ему также любопытно, почему вы сами хотите жить вечно, если у вас такая плохая кожа и от вас так дурно пахнет.

Уильям почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Теперь эти варвары его оскорбляют. А он пришел принести им спасение! На мгновение от возмущения он потерял дар речи.

Тем временем старик наклонился и прошептал что-то еще.

— Что он теперь говорит? Еще оскорбления?

— Он утверждает, что нет бога, который мог бы даровать бессмертие плоти. Оглянись вокруг, говорит он. Снег тает, листья падают с деревьев, цветы умирают; всему свое время. Небеса не могут даровать постоянства ничему, так зачем мы его ищем? Империи строятся и рушатся; даже Чингисхан не жил вечно.