Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

— Верно, мы путешествовали шесть месяцев и претерпели лишения, которые, я не верил, что смогу вынести. Но не стоит забывать, что мы все еще лишь на полпути. — Он снова повернулся, чтобы взглянуть на раскинувшуюся перед ним захватывающую панораму. — Нам еще предстоит вернуться. Помни об этом.

Земляная насыпь образовывала оборонительный периметр вокруг города. За ней лежал сам город, зеленые знамена развевались на каменных стенах, бронированные стражники смотрели на них сверху из сторожевых башен.

Они въехали через арку в Южных воротах, и их тут же ударил в нос смрад. «По крайней мере, в этом, — подумал Жоссеран, — Шанду мало чем отличается от Сен-Дени или Рима». Они пробирались сквозь толпу и тесные деревянные дома. Жоссеран заметил, как шум утихал по мере их приближения ко дворцу. Когда они достигли самих дворцовых стен, никто на улице не повышал голоса выше шепота.

Они остановились перед двумя огромными, окованными железом воротами.

Стража на башне узнала форму императорской гвардии, и ворота распахнулись.

Внутри царила полная тишина. После убожества улиц это место было святилищем: мощеные дворы и взмывающие ввысь пагоды с загнутыми карнизами и черепицей из лакированного бамбука павлиньей синевы и нефритовой зелени, глазурованной так, что она сияла на солнце, как стекло. Стражники в таких же золотых шлемах и плащах из леопардовых шкур, как и у их эскорта, надзирали за этим безмолвием. Павильон Великой Гармонии высился перед ними на обширной земляной платформе, шириной, пожалуй, в десять родов и длиной до тридцати. Он был ошеломляющ в своей симметрии и размерах. Лакированные киноварные колонны поддерживали тройную крышу. Золотые драконы и змеи обвивали колонны и извивались вдоль карнизов высоко наверху; плывущие белые облака создавали впечатление, будто сами драконы движутся, их золоточешуйчатые крылья несут их ввысь.

Дворец был окружен огромной террасой, обнесенной балюстрадой, все из чистого белого мрамора. В бронзовых котлах, в каждом из которых помещались сотни свечей с благовониями, воздух был приторно-сладким от их аромата. Под ними раскинулся выложенный плиткой двор, тихий и пустой, затененный вековыми соснами и кипарисами.

По приказу Сартака они оставили лошадей и поднялись по мраморным ступеням на вершину.

Два огромных каменных льва, каждый размером с татарского пони, охраняли вход. Была там обитая медью дверь и две двери поменьше по бокам.

Их прибытия ждали. Камергер, одетый в шляпу-таблетку и халат из багряного шелка, был тут как тут, чтобы провести их через порталы в Зал для аудиенций.

Жоссерану и Уильяму велели снять сапоги. Камергер протянул им белые кожаные башмаки, которые они должны были надеть, чтобы не испачкать шелковые и золотые ковры внутри.

— Помните, не наступайте на порог, — прошептал Сартак. Порог был, по сути, ему по колено, так что через него пришлось бы перелезать. — Это считается самым ужасным предзнаменованием, и всякий, кто это сделает, подвергнется суровейшему наказанию.

— Даже посол христиан? — спросил его Жоссеран.

Выражение лица Сартака было ответом. Уильям приготовился к этому знаменательному событию. Он открыл свою кожаную суму, надел белый стихарь и пурпурную епитрахиль, которые вез с собой из самого Рима. В одной руке он держал иллюминированную Библию и Псалтирь, в другой — миссал и серебряное кадило. На шею он надел серебряное распятие.

Жоссеран подумал о дарах, что он привез из Акры: дамасский меч, рубины, кожаные перчатки — все было утеряно во время налета Сартака. Он подумал и о белой мантии с красным тамплиерским крестом ордена Храма. Он намеревался надеть ее на аудиенцию с Великим ханом, но вместо этого предстанет одетым, как любой другой татарин. Он чувствовал себя нищим.

— Ты готов, тамплиер? — фыркнул Уильям.

— Готов, как никогда.

— Тогда предстанем перед язычником.

Жоссеран глубоко вздохнул. Уильям пошел впереди него; он вошел в великий двор Хубилай-хана, распевая «Salve Regina».

***

LXXII

Буйство красок, сцена немыслимого великолепия, волнующая душу и ослепляющая глаза.

Повсюду был шелк и парча, меха и золото; Жоссеран видел катайцев в железных шлемах-котелках и багряных халатах; тангутских лам с бритыми головами и в шафрановых одеждах; придворных с тонкими, обвисшими усами в нарядах уйгуров — оранжевых халатах с высокими шелковыми шляпами, подвязанными бантом. Здесь были писцы в развевающихся одеждах магометан рядом с татарскими святыми людьми, почти нагими, со спутанными бородами и дикими волосами.

Над их головами со стен свисали зелено-белые треугольные флаги Императора, среди колонн из киновари и позолоты. Вся эта фреска снова отражалась в зеркальном блеске мраморных полов.

Хубилай, Сила Божья на Земле, Повелитель Тронов, Правитель Правителей, сидел на высоком троне из золота и слоновой кости, с позолоченными драконами, обвивавшими его подлокотники. На нем был халат из золотой парчи и шлем в форме чаши с нашейником из леопардовой шкуры. На его поясном ремне была пряжка из чистого золота.

Это был невысокий, коренастый мужчина, отметил Жоссеран, уже в зрелых годах. Волосы его были заплетены в две косы сзади, на татарский манер. В ушах у него были золотые кольца, а усы — тонкие и обвисшие. Лицо его было необычайно бледным, хотя щеки — розовыми. Жоссеран с потрясением понял, что этот эффект был достигнут с помощью румян.

Трон его был обращен на юг, по-татарски, в сторону от северного ветра. Императрица сидела рядом с ним, слева. Справа от него — его сыновья, сидевшие на меньшем возвышении и на такой высоте, что их головы были на уровне его ног. Напротив них — его дочери. Другие царевичи двора сидели ниже них, в порядке убывания привилегий, мужчины — на западе, женщины — на востоке.

Младшие придворные располагались вдоль крыльев зала: министры Хубилая в странных шлемах с полями; китаянки в платьях с капюшонами, с длинными волосами, уложенными на голове в замысловатые прически со шпильками; татарские царевны в пышных головных уборах с перьями; и, вездесущая, императорская гвардия в золотых крылатых шлемах, кожаных кирасах и плащах из леопардовой шкуры.

Но даже среди этой экзотической толпы самым фантастическим зрелищем для его западных глаз были конфуцианские ученые в своих черных шелковых тюрбанах, с двумя косичками, торчавшими сзади, как жесткие уши. Некоторые отрастили ногти почти до длины пальцев, словно когти хищной птицы. Он не мог отвести от них взгляда. Эта мода, как он позже узнал, предназначалась не для устрашения, а как способ отделить себя от простого народа, чтобы продемонстрировать, что они не зарабатывают на жизнь ручным трудом.

Жоссеран отметил, что женщин здесь было меньше, чем при дворе Кайду в Фергане. Присутствовали, казалось, лишь дамы очень высокого ранга, и их было значительно меньше, чем мужчин.

Рядом с Хубилаем, на возвышении, сидел мужчина в дээле татарина, но с бритым черепом тангута.

— Пагба-лама, — прошептал ему Сартак. — Лама, несмотря на его одежду, Императорский Наставник, главный советник и волшебник Императора.

На их появление почти не обратили внимания, ибо шел большой пир. Придворные камергеры провели их в заднюю часть огромного зала и пригласили сесть. За столом, казалось, сидели лишь самые знатные; большая часть двора сидела на ярких шелковых коврах, разбросанных по полу.

Слуги принесли им подносы с вареной бараниной, поданной в красивых глазурованных блюдах оливкового и коричного цветов.

Уильям был оскорблен. Он неудобно присел на корточки в своем стихаре, прижимая к груди привезенные с собой священные реликвии.

— Это невыносимо, — прошипел он Жоссерану. — Мы проделали путь через весь мир, чтобы представиться, а он заставляет нас ждать в самом конце зала!

Жоссеран пожал плечами.

— Нам надлежит быть терпеливыми.

— Но я посланник самого Папы!

— Не думаю, что ему есть дело, будь ты хоть сам святой Петр. Похоже, он голоден.