Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

Принесли еще блюда в керамических чашах: яйца, пиво из проса, сырые овощи, приправленные шафраном и завернутые в блины, и несколько подносов с жареными куропатками. Сартак сказал им, что фрукты и куропатки прибыли свежими тем же утром из Катая по ямской службе.

Жоссеран сунул пальцы в чашу с рисом и зачерпнул пригоршню в рот, так же, как он ел с татарами на протяжении всего путешествия. Сартак отбил его руку и закричал на него. На мгновение ему показалось, что тот даже выхватит нож.

— Что ты делаешь, варвар?

— Я голоден.

— Даже если ты умираешь от голода, во Дворце ты должен есть как Человек. — Сартак взял две заостренные палочки, инкрустированные слоновой костью, и, держа их указательным и большим пальцами, подцепил кусочек курицы из одной из чаш и поднес ко рту. — Вот так, видишь?

Жоссеран взял палочки из слоновой кости и попытался ухватить их так же, как Сартак. И уронил их в чашу с похлебкой.

Сартак сокрушенно покачал головой.

Уильям же, мрачный, сидел в стороне, не притрагиваясь к еде. Было ясно, что все вокруг намерены напиться допьяна.

В центре зала стоял деревянный ларец, шага в три шириной, обитый золотыми листами и украшенный искусной резьбой с драконами и медведями. С каждой стороны были золотые краны, и из них распорядители наливали кумыс в золотые сосуды — каждый такой сосуд мог утолить жажду десятерых. По одному ставили между каждым мужчиной и его соседом. Он и Уильям были, возможно, единственными трезвыми людьми в зале.

Две лестницы вели к возвышению, где трапезничал Император. Полные кубки торжественно несли вверх по одной лестнице, пустые — вниз по другой, и движение это было весьма оживленным. Китайские музыканты в фиолетовых шапочках и халатах, частично скрытые за расписной ширмой, заиграли на своих заунывных гонгах и скрипках. Император поднял свою чашу к губам, и все в зале пали на колени, склонив головы.

— Ты должен сделать то же самое, — прошипел Сартак.

Жоссеран подчинился. Уильям сидел непреклонно, его лицо было бледно от гнева.

— Делай! — выдохнул Жоссеран.

— Не буду.

— Или сделаешь, или я сверну тебе шею и избавлю татар от хлопот!

Уильям вздрогнул.

— Ты не поставишь под угрозу и мою жизнь вместе со своей!

Уильям неохотно опустился на колени.

— Значит, теперь мы воздаем почести дьявольскому пьянству? Да простит меня Господь! Что дальше? Зажжем свечи перед срамным удом этого варвара и будем служить вечерню, пока он лишает девственности одну из своих дев!

— Если понадобится, — проворчал Жоссеран. — Все во имя придворной дипломатии.

Император опрокинул свой кубок, и кумыс брызнул ему на бороду и потек по шее. Когда он осушил его, музыка смолкла — знак для присутствующих придворных возобновить свое обжорство.

Наконец один из камергеров подошел и жестом велел Жоссерану и Уильяму подняться.

— Вы предстанете перед Императором сейчас, — прошептал Сартак.

— Сейчас? — возразил Уильям. Он представлял себе торжественный выход. Если не это, то, по крайней мере, он ожидал, что царь татар будет хоть немного трезв.

Вместо этого их бесцеремонно погнали к центру зала. Жоссерана и Уильяма, словно пленников, едва ли не силой бросили на колени перед великим троном.

Камергер объявил их, и в зале воцарилась тишина.

Император дремал после обильной трапезы. Он неохотно очнулся. Рядом с ним стоял Пагба-лама, его лицо было словно высечено из камня.

Все ждали.

Жоссеран глубоко вздохнул.

— Меня зовут Жоссеран Сарразини, — начал он. — Я послан моим господином, Тома Бераром, Великим магистром ордена рыцарей Храма, из Акры, чтобы принести вам слова дружбы.

Хубилай, казалось, не слушал. Он повернулся к Пагба-ламе и что-то шептал ему на ухо.

Тангут прокашлялся.

— Сын Неба желает знать, почему у тебя такой большой нос.

Краем глаза Жоссеран увидел, как Сартак подавил ухмылку. Он, без сомнения, гадал, исполнит ли он свою угрозу выпотрошить следующего татарина, который упомянет эту его выдающуюся черту.

— Скажи ему, что среди моего народа он не считается таким уж большим.

Снова обмен шепотом.

— Тогда Сын Неба полагает, что вы, должно быть, очень носатый народ. У вас есть дары?

Жоссеран кивнул Уильяму, который понял, что это его выход. Он благоговейно протянул миссал и Псалтирь.

— Скажи ему, что эти дары помогут ему обрести новую и славную жизнь во Христе, — сказал он Жоссерану. Камергеры отнесли священные фолианты к трону, где Хубилай осмотрел их с деликатностью свиньи, разглядывающей сосновую шишку. Он открыл Псалтирь. Ей предшествовала двадцатичетырехстраничная иллюминация жизни Иисуса Христа. Он перевернул несколько страниц, и это, казалось, на несколько мгновений его развлекло. Затем он взял миссал, который был иллюстрирован изображениями святых и сидящей Девы с Младенцем, выгравированными королевской синевой и золотом. Он ткнул пальцем в одну из иллюстраций и сделал какое-то замечание своему волшебнику. А затем отшвырнул обе книги в сторону так небрежно, словно это были куриные кости. Они с глухим стуком упали на мраморный пол.

Жоссеран услышал, как ахнул Уильям.

Было ясно, что ни их вид, ни их подношения не произвели на великого владыку глубокого впечатления. Ему предстояло спасти то, что еще можно было спасти.

— Ты тот, кому Бог даровал великую власть в мире, — сказал он. — Мы сожалеем, что у нас мало золота и серебра, чтобы поднести тебе. Путь с запада был долог и труден, и мы смогли принести лишь немногие дары. Увы, остальные наши подношения мы потеряли… — Он хотел было сказать: «когда нас похитили твои солдаты», но вовремя поправился. — …мы потеряли остальные наши подношения в пути.

Хубилай готов был снова заснуть. Он наклонился и пробормотал что-то тангуту, стоявшему по правую руку от него. Жоссеран понимал этот атрибут власти: царь не унижал свою особу, разговаривая напрямую с просителями, даже если это были послы из другого царства.

— Как солнце рассеивает свои лучи, так и власть Владыки Небес простирается повсюду, — ответил Пагба-лама, — посему мы не нуждаемся в вашем золоте и серебре. Сын Неба благодарит вас за ваши скромные дары и желает знать имя твоего спутника. Он также спрашивает, какое дело привело вас в Центр Мира.

— Что он сейчас говорит? — прошипел Уильям у него за плечом.

— Он спрашивает, кто мы и зачем мы здесь.

— Скажи ему, что у меня есть папская булла. Она должна представить меня, Уильяма из Аугсбурга, прелата Его Святейшества Папы Александра Четвертого, его двору. Она уполномочивает меня основать Святую Римскую Церковь в его империи и привести его и всех его подданных в лоно Иисуса Христа, под власть Святого Отца.

Жоссеран перевел слова Уильяма, но умолчал о том, что Уильям должен был установить власть Папы в Шанду. «Немного преждевременно», — решил он.

Он оглядел тела придворных, грудами лежавшие на полу, как трупы, у некоторых изо рта текло вино. Где-то один из спящих татар пустил ветер. Другой начал храпеть.

— Скажи ему, что он должен очень внимательно слушать то, что я скажу, — продолжал Уильям, — дабы он мог следовать моим спасительным наставлениям от самого Папы, который есть наместник Бога на земле, и так прийти к познанию Иисуса Христа и поклонению Его славному имени.

Жоссеран уставился на него.

— Ты в своем уме?

Уильям не сводил глаз с Хубилая.

— Скажи ему.

«Ты безумец, — подумал Жоссеран. — К счастью, я здесь, чтобы тебя защитить».

— Мы благодарим Бога за наше благополучное прибытие, — сказал Жоссеран Хубилаю, — и молим нашего Господа, имя коему Христос, даровать Императору долгую и счастливую жизнь.

Уильям продолжал, ибо ему и в голову не приходило, что Жоссеран может перевести его слова как-то иначе, чем ему было велено.

— А теперь скажи ему, что мы требуем немедленно прекратить разорение христианских земель и советуем ему, если он не желает впасть в вечное проклятие, немедленно покаяться и пасть ниц перед Иисусом Христом.