Шелковый Путь (ЛП) - Фалконер Колин

Он снова повернулся к Хубилаю.

— Великий Владыка, мы посланы нашим царем, чтобы предложить тебе союз.

Впервые Император, казалось, очнулся от своего оцепенения. Его глаза моргнули, и он что-то прошептал своему наставнику.

— Сын Неба желает знать больше об этом союзе, о котором ты говоришь, — сказал Пагба-лама. — Союз против кого?

— Против сарацин на западе. Ваш великий царевич Хулагу находит их общим врагом с нами. Мой господин велел мне прийти сюда и предложить объединить наши силы против них.

Император обдумывал это предложение. «Момент может быть удачным», — подумал Жоссеран. Если он действительно борется за свой трон, в его интересах обезопасить свои западные границы, прежде чем посылать этого Хулагу против внутренней угрозы.

Он ждал несколько долгих минут, пока Император обдумывал ответ. А потом услышал громкий храп. Повелитель Повелителей уснул.

— Сын Неба слышит твои слова, — сказал Пагба-лама. — Он говорит, что подумает над ними и поговорит с тобой снова.

И их бесцеремонно выпроводили.

Выходя из Зала для аудиенций, Жоссеран отметил, что правило, о котором так грозно предупреждал их Сартак — не наступать на порог, — стражниками не соблюдалось. Возможно, потому, что почти вся толпа была не в состоянии его соблюдать. Многие из придворных не только наступали на него, но некоторые и вовсе падали прямо на него ничком, мертвецки пьяные.

***

LXXIII

— Он неряха и пьяница, — прошипел Уильям, когда они вышли из зала. — Видишь, как он себя ведет! Они — безбожная чернь!

— И все же это мы шесть месяцев ехали через пустыни и горы, чтобы поговорить с ним.

— Каков был его ответ на мои слова? Ты должен рассказать мне все, что он сказал.

— Его последние слова, прежде чем он провалился в дрему, были о том, чтобы камергеры непременно прислали сегодня ночью в мою спальню девственницу и дюжину кувшинов кумыса.

— Я бы и не ожидал от тебя ничего лучшего, если ты примешь такой дар, — усмехнулся Уильям. — Он упоминал обо мне?

— Упоминал.

— И?

— Когда я сказал ему, что ты монах-доминиканец, он приказал содрать с тебя кожу живьем и повесить ее на свою юрту.

Жоссеран повернулся и пошел прочь. Они проделали путь на край света, бесчисленное множество раз рисковали жизнью, и, казалось, все было напрасно. Он больше не хотел иметь с этим дела. К черту Уильяма. К черту Папу. И к черту Хубилай-хана тоже.

Уильям вышел за ворота, его сердце и разум были в смятении. Он обещал себе не меньше, чем спасение христианского мира и обращение татарской орды. Вместо этого с ним обошлись с позором, а этот тамплиер, который должен был помогать ему в его священной миссии, оказался не лучше самого еретика. Но он найдет способ. Бог избрал его, и он не подведет.

Внутренний город был вотчиной Императора и его двора, но вдали от золотых завитков сам город Шанду был тесным и убогим, как и любой другой великий город, который видел Уильям, будь то в христианском мире, в Утремере или здесь, в Катае. Дома были узкими, лачугами из досок или сырцового кирпича, деревянные балки одного опирались на соседний, так что дома образовывали один длинный фасад вдоль переулков. Окна были затянуты рваными полосами пеньки.

В отличие от придворных, которых он видел во дворце, бедняки Шанду носили простые блузы и штаны из пеньковой ткани, с маленькими матерчатыми тюрбанами на головах и деревянными сандалиями на ногах. Большинство были гладко выбриты, хотя у некоторых были длинные бакенбарды или редкая козлиная бородка.

Переулки были кишащей массой людей и животных. Тяжело навьюченных мулов подгоняли бамбуковыми палками, мимо громыхали воловьи повозки, груженные раздутыми мешками с рисом. Великая дама проплывала сквозь толпу на расшитых носилках, нефритовые шпильки в ее блестящих черных волосах, драгоценные серьги качались у щек. Продавцы сахарного тростника завлекали покупателей, стуча по куску полого бамбука; разносчики на углах улиц и торговцы у крытых брезентом ларьков пытались перекричать друг друга, расхваливая свои товары. Носильщики с плетеными корзинами и глиняными кувшинами на коромыслах толкали его, спеша мимо.

У горбатых мостов, где толчея была самой сильной, собирались артисты, чтобы развлекать толпу. Были там акробаты, мужчины, жонглировавшие большими глиняными кувшинами, глотатель шпаг, однорукий человек с дрессированным медведем.

Был даже кукольник, чьи ноги нелепо торчали из-под ящика, покрытого занавесом, и какие-то актеры, разыгрывавшие для толпы бурлески. Уильям не понимал ни слова, но китайцы, громко хохоча, казалось, наслаждались представлением. Развлечение резко прекратилось, когда на мосту появился отряд императорских солдат. Актеры разбежались.

Он прошел мимо окна, увидел группу древних седобородых старцев, услышал пение Корана. Это повергло его в еще большее отчаяние. Неужели здесь не было места для единого истинного Бога?

Он забрел в небольшой дворик с крытой аркадой и наткнулся на чайную, очевидно, излюбленное место богатых купцов и придворных. Окна выходили на улицу. С карнизов свисали фонари из киновари и позолоты; стены были увешаны акварелями и изящной каллиграфией. Группа поющих девушек облокотилась на расписные перила, приглашая прохожих зайти внутрь на чай и сливовое вино. Хихикая, они поманили Уильяма, который отвернулся и бросился бежать. Он наткнулся на глухую глинобитную стену с одной маленькой дверью, выходившей на улицу. На ярусной крыше был грубый деревянный крест. У него перехватило дыхание. Не смея даже надеяться, он отважился войти.

Было темно, воздух был тяжел от пыли и ладана. На алтаре, покрытом золотой тканью с вышитыми изображениями Пресвятой Девы, а рядом с ней — Иоанна Крестителя, горела масляная лампа. Он ахнул и перекрестился.

— Бог здесь, — пробормотал он. — Даже здесь, в сердце такой тьмы!

Он увидел серебряное распятие, инкрустированное нефритом и бирюзой. Рядом с ним стояла маленькая серебряная статуэтка Марии и тяжелая серебряная шкатулка, похожая на те, что он использовал в Аугсбурге для хранения святых даров. Это было чудо, знак, о котором он просил. Он проклинал себя за свои сомнения.

Он упал на колени и прошептал благодарственную молитву. Когда он начал читать слова «Отче наш», из полумрака в задней части церкви появилась фигура.

Уильям поднялся на ноги.

— Меня зовут Уильям, — сказал он на латыни. — Я послан сюда Папой, который есть наместник Христа на земле, чтобы принести вам благословение единой истинной веры и привести вас под защиту Святого Отца.

— Я Мар Салах, — ответил священник на тюркском, — я митрополит Шанду. Я все о вас слышал и не желаю видеть вас в моей церкви. А теперь убирайтесь!

***

LXXIV

Уильям поспешил обратно по улицам Шанду во дворец, одновременно взволнованный и встревоженный своим открытием. Он не смог напрямую поговорить со священником; для этого ему понадобится тамплиер. Но не было сомнений, что этот человек — еретик, зараженный кощунствами Нестория. Он чуть ли не вышвырнул Уильяма за дверь.

Но это его не слишком беспокоило, ибо теперь было ясно, что эти несториане энергично несли слово Иисуса сюда, в Катай. Это значительно облегчит его задачу. Все, что требовалось, — это подчинить эту мятежную церковь Риму, и у них появится опора среди татар.

Это была задача, которую избрал для него Бог. И он был готов.

— Господь здесь, — сказал Уильям.

Жоссеран уставился на него. Что опять с этим проклятым священником? Лицо его раскраснелось и сияло, а в глазах горел странный свет.

— В городе есть дом, — продолжал Уильям. — Над дверью у него крест, а внутри — алтарь и изображения святых угодников. Священники — явные еретики, но это доказывает, что здешний народ знает о Христе. Видишь? Слово Господне достигло даже этих мест. Разве это не чудо?

Жоссеран неохотно признал, что это так.

— И много у них новообращенных? — спросил он. Он гадал, что это может значить для них и для их экспедиции.