Викинг. Бог возмездия - Кристиан Джайлс

Крупный воин по имени Гевар подскочил к Браму со спины и обхватил его двумя руками, чтобы помешать подойти к ярлу. Брам нанес сильный удар головой назад, а когда Гевар его выпустил, повернулся и сжал его лицо двумя руками. Глаза несчастного вылезли из орбит, и ноги подогнулись, однако Брам не ослабил хватки.

– Вы все умрете во сне, – прорычал он, – и никто не будет знать, что вы жили.

Его руки дрожали от напряжения, и ему стало интересно, сможет ли он раздавить человеческий череп и брызнет ли из-под его пальцев мозг. Однако он не ссорился с Геваром, поэтому ударил его коленом в окровавленное лицо, и тот опрокинулся на пол.

Ярл вскочил со своего помоста с большим копьем в руках, с каким ходят на кабана, и, наконец, в его глазах появилось какое-то подобие ярости.

– Ну, иди сюда, не знающий клятв сын давно умершей свиньи, – сказал Отригг и поманил Брама к себе сверкающим лезвием копья.

– Я дам клятву тому, кто будет этого достоин, – сказал Брам, легко уклоняясь от выпада ярла и вырвав из его рук копье. – А что до моей матери, – продолжал он, развернув древко и ткнув тупым концом в живот ярла, – она все еще жива, как мне кажется. – Он ударил ярла древком копья в висок, и глаза Отригга закатились; жена бросилась на его тело и прорычала, чтобы Брам оставил ее мужа в покое. – У тебя яйца побольше, чем у мужа, Холлвейг, – сказал он с уважением и остановил руку.

Потом Медведь повернулся спиной к ярлу и его жене и сквозь дым увидел море лиц – всех, кто находился в медовом зале, поразило происходящее. «Да, ночь пошла совсем не так, как я рассчитывал, – подумал Брам. – Интересно, хватит ли у них смелости со мной сразиться».

– Сегодня ты завел себе врагов, – скривившись, сказал Эсберн, белые косы которого походили на выбеленные солнцем корабельные веревки.

Брам кивнул.

– Мужчине необходимы враги, старик, – сказал он и решительно зашагал через зал.

Люди расступались перед ним, точно вода перед носом боевого корабля, пока Медведь не оказался возле своего походного сундучка, наклонился и поставил его на левое плечо. В сундучке лежало все, чем он владел. В правой руке Брам продолжал держать копье ярла.

«Я ужасный глупец, – подумал он, прекрасно понимая, куда собрался. – Пожалуй, следовало подождать пару дней».

Но пробыть овцой еще один день – нет, воин, подобный ему, не в силах это пережить. Так человек, совершающий героические деяния, создавая себе репутацию, уподобляется богу кузнецов Велунду, кующему меч, который послужит ста поколениям.

Брам остановился возле Брака, который, держась за горло, все еще сидел на полу, оперся на копье и протянул поверженному поединщику руку. Однако у того хватило мужества и достоинства назвать его вонючим дерьмом тролля и сплюнуть под ноги – стыд от столь быстрого поражения застыл на его разбитом лице, как руны на камне.

Брам пожал плечами и решительно направился к двери. Мальчишка, нашедший выбросившегося на берег кита, распахнул ее перед ним, глядя на воина так, словно тот упал с небес.

– Запомни меня, мальчик, – сказал Брам.

Тот кивнул, и Медведь вышел в темную завывающую и грохочущую ночь, иссеченную дождем.

Некоторое время он стоял, позволив дождю стегать лицо, быстро промок – от бороды до кос – и стал размышлять, куда ему теперь идти. Наверное, он был мертвецки пьян, если добровольно отказался от горячей еды, пылающего очага и эля.

Потом Брам услышал, как дверь за его спиной открылась, и вздохнул, потому что не любил сражаться под дождем – меч портится, если ты убираешь его в ножны мокрым. Медведь повернулся и увидел мощную фигуру воина, освещенную пламенем очага у него за спиной.

– Давай покончим с этим, Брак, – сказал он.

Руна понимала, почему ярл Рандвер так желал, чтобы «Дубовый шлем», дом ее отца, принадлежал ему, – ведь его собственный, носивший имя Эрн-гард, «Орлиное гнездо», располагался на холме; кроме того, как узнала Руна, ярл считал себя властителем земли и моря, но его дом был, по меньшей мере, на десять шагов короче, а крыша значительно ниже, и дым из центрального очага, не выходивший через специальную дыру, стлался вдоль балок и оставался внутри. Дерево стен уже давно следовало сменить, и с некоторым смущением ярл сказал ей, что намерен заново положить крышу, когда наступит лето. «Орлиное гнездо» было недостаточно внушительным, недостойным саги про ярла, владеющего целым флотом боевых кораблей, снискавшего расположение конунга и ставшего самым могущественным человеком после него на расстоянии десяти дней плавания от Хиндеры до Скуденесхавна.

И все же, несмотря на скромное жилище ярла Рандвера, Руна сомневалась, что люди обвинят его в недостатке щедрости. Весь его хирд, вассалов и их женщин всегда гостеприимно принимали под крышей «Орлиного гнезда». В этот вечер, как и во многие другие, медовый зал наполняли пьяный смех, стук тарелок и ножей, а говор множества голосов, звучавших одновременно, был подобен эху морских волн, ударяющих о скалы побережья Хиндеры. Сам дом был меньше «Дубового шлема», но очаг в два раза больше, а над ним, шипя горячим жиром, готовились убитый лось и четыре громадных гуся. Трое молодых рабов следили, чтобы мясо обжарилось равномерно, и Руне показалось, что они стараются не только из-за возможного наказания за плохую работу – они гордились тем, что им доверили такое важное дело.

Воздух был пропитан дымом и аппетитным запахом мяса, которое непрерывно поворачивали над огнем. На другой стороне скамьи сидел старик, согбенный, как коса, но в его глазах все еще сверкала жизнь, и он играл на козлином рожке. Руна узнала мотив с такой же легкостью, как узнала бы лицо матери. Это была любимая мелодия Гримхильды. Она танцевала под нее в день своей свадьбы, говорила Гримхильда всякий раз, когда мелодия звучала во время пиров в «Дубовом шлеме». Но сейчас знакомый мотив, точно змея своими кольцами, сжимал сердце Руны, и она не могла ему радоваться.

Масляные лампы мерцали, когда кто-то проходил мимо, или из-за сквозняков, что просачивались сквозь стены и гобелены с изображениями богов и чудовищ. И все же, несмотря на боль, которую приносила мелодия, Руна позволила себе мысленно вернуться к похожим вечерам в доме отца, где рекой лился мед, хриплые голоса воинов Харальда были подобны грому, а ее братьев наполняли мечты и надежды. И когда их отец и мать, держась за руки, сидели на помосте в своих креслах, в их глазах сияла гордость.

Возможно, именно из-за того, что Руна погрузилась в воспоминания о прошлом, она сначала не заметила человека, который вошел вместе с ярлом Рандвером и сел на помосте слева от него. Руна сидела рядом с Амлетом на почетном месте, напротив Рандвера, и именно ее суженый привлек внимание Руны к светловолосому незнакомцу, расположившемуся рядом с его отцом. Нет, он не был незнакомцем, Руна хорошо его знала.

– За что Песнь Ворона удостоился такой чести? – спросил Амлет одного из своих копейщиков, высокого жилистого воина по имени Эмбар, пившего мед так, как лосось пьет воду.

Тот пожал плечами и с завистью сказал:

– Я еще не слышал песни или саги из его уст, которые помогли бы ему заслужить такое место.

Именно в этот момент для Руны закончился печальный танец с прошлым, и она обнаружила, что пристально смотрит на скальда Хагала, которого видела в доме отца вечером перед сражением в проливе Кармсунд. Что он делает здесь, рядом, словно клинок и ножны, с ярлом, чьи тэны убили ее мать? Но что может знать о верности скальд? Мысли Руны стали горькими, как старый эль. Люди вроде Хагала Песнь Ворона всегда идут туда, где серебро сияет ярче всего.

– Могу спорить, отец послал за ним, потому что скоро будет свадьба, – с усмешкой сказал Храни, старший брат Амлета, сидевший с другой стороны, и стукнул своим кубком по кубку Амлета. – И Хагал появился с новой историей для пира.

Амлет смущенно заерзал на своем месте, и Руна догадалась, что его смущает мысль об их первой брачной ночи. Она уже достаточно давно поняла, что сын ярла хочет заполучить ее в свою постель, однако он никогда не навязывался и был неизменно к ней добр. Она не сомневалась, что для него важно, как она к нему относится, и была уверена, что не получила бы такую же власть над Храни, если б ей пришлось выйти за него замуж. Он бы давно взял ее – возможно, на одной из скамей, стоящих у стен, где не раз брал других молодых девушек, Руна видела это своими глазами. Храни весь покрывался потом и рычал, и его не беспокоило, кто на него смотрит.