«А может быть, он уже и умер». Эта мысль не впервые приходила ему в голову. Ричард Салливан был стар, а вести из Австралии приходили редко. Даже если бы кто-нибудь в Гулагонге и захотел отправить ему послание, то не знал бы, куда его адресовать. Сейчас же, пока Салливан не решит завести почтовый адрес до востребования, он будет оставаться в полном неведении о происходящем на ферме.
Гарри стоял к нему спиной, договариваясь, чтобы гостю позволили переночевать в клубе, поэтому Салливан обратился с вопросом к Шеклтону.
– Значит, это и есть один из знаменитых лондонских мужских клубов?
Шеклтон ухмыльнулся.
– Конечно, старина, это не «Уайтс» или «Будлс», но это тоже клуб. Не думаю, что в более респектабельных заведениях нас пустили бы дальше порога.
– Ну, тебя бы они точно впустили, – сказал через плечо Гарри. – Всемирно известный полярный исследователь и рыцарь-командор Королевского Викторианского ордена.
– При первых же звуках моего ирландского акцента меня вышвырнули бы обратно, – добродушно отозвался Шеклтон и снова обернулся к Салливану. – Это школьный клуб. Мы все учились в Даличском колледже.
– Одна из ваших знаменитых школ-интернатов? – спросил Салливан.
Он почувствовал, как правая ладонь непроизвольно потянулась к лицу, чтобы коснуться шрама, обезобразившего его давным-давно.
Шеклтон покачал головой.
– Старая, но не знаменитая, – ответил он. – Хотя среди ее выпускников немало прекрасных джентльменов, – он обратил внимание на руку Салливана, касавшуюся шрама: – Это сделал кто-то в школе?
На мгновение Салливан онемел от нахлынувших воспоминаний и смог только кивнуть, не отрывая пальца от длинного шрама.
– В Даличе этого бы не случилось, – сказал Шеклтон.
Салливан снова обрел дар речи.
– Я получил его в лучшей школе Австралии. Мой дед думал, что там из меня сделают джентльмена, но они видели во мне лишь внука каторжника. С тех пор я научился лучше владеть клинком. Дерусь не слишком эффектно, но могу постоять за себя.
Гарри отошел от стойки.
– Я нашел для тебя комнату, – сказал он. – Сейчас кого-нибудь пошлют к Еве Ньютон за твоими вещами. Боюсь, мистер Тиллет, человек из народа, не сможет присоединиться к нашему празднику. Он не рискнет быть увиденным в месте, предназначенном для узкого круга.
– Просто удивительно, как он умудряется делать так, чтобы его оперная дива и вторая семья не попали на страницы газет, – произнес Салливан.
– Даже если газетчики что-то и напечатают, им не поверят, – ответил Гарри. – Он популярен среди рабочих, а они не позволят валять в грязи его имя.
– В отличие от сэра Космо Дафф-Гордона, – заметил Шеклтон.
– И поделом ему, – сказал Салливан. – У него в шлюпке было место на сорок человек. Этим сорока не пришлось бы прыгать в воду.
– Я удивлен, что в воде вообще кто-то выжил, – произнес Шеклтон. – Я видел, как человек погиб меньше чем за минуту.
– Это была медленная смерть, – ответил Салливан.
Когда он прыгнул в воду, ледяной холод пронзил его, словно тысяча ножей, и на мгновение парализовал легкие. Нужно было найти что-нибудь, чтобы удержаться на поверхности. Потребовались все остатки сил, чтобы подтянуться и залезть на плавающие обломки лестницы.
Дрожа всем телом, Салливан цеплялся за свой ненадежный насест. Лестница дрейфовала по течению, унося его от предсмертных судорог огромного корабля. «Титаник» медленно погружался в море, но огни еще горели. Кто-то по-прежнему оставался внизу. Какие-то храбрецы все еще поддерживали пар и вырабатывали электричество для ламп и радиостанции, отправлявшей в эфир зов о помощи.
Новая волна захлестнула носовую часть палубы, огни мигнули и погасли, словно опустив занавес, чтобы скрыть последнюю кошмарную сцену. Теперь Салливан был слеп, но не глух. Ночь была наполнена криками и стенаниями, а лестница опасно покачивалась, сталкиваясь с невидимыми в темноте обломками. Глаза постепенно привыкали к темноте. В холодном свете звезд Салливан видел, что он дрейфует среди мертвых тел, а вдали угадывались гигантские темные очертания «Титаника» с погрузившимся в воду носом и медленно задирающейся кормой.
Салливан попытался сосредоточиться на моменте, которым сейчас наслаждался. Он был в тепле и сухости и допущен в мужской клуб – самую священную из британских крепостей. Ему следовало бы чувствовать удовлетворение, но он никак не мог выкинуть из головы мысли о сэре Космо Дафф-Гордоне, сидящем в шлюпке, где было всего двенадцать человек, и подкупающем моряков, чтобы держаться подальше от протянутых рук и криков о помощи. Он понимал, что и сам был на волосок от гибели. Если бы офицер Лоу и Поппи Мелвилл из четырнадцатой шлюпки не подобрали его, он бы тоже погиб.
– Что с ним теперь сделают? – спросил Салливан.
– Увы, действия Дафф-Гордона не являются преступлением, – ответил Шеклтон. – Я провел в море почти всю свою взрослую жизнь и могу сказать, что некоторые из правил, на которые мы полагаемся, остаются неписаными. Это вопрос совести. «Сначала женщины и дети» и «капитан идет ко дну вместе с кораблем» – это не юридические понятия. Сэр Космо Дафф-Гордон уплыл на полупустой шлюпке, а Брюс Исмей, председатель «Уайт стар лайн», сбежал одним из первых. Они оба выжили и не попадут в тюрьму, но для общества они мертвы. Капитан Смит же, напротив, погиб вместе с судном, и кто-нибудь наверняка поставит ему памятник.
Салливан последовал за Гарри и Шеклтоном в клубный бар, где они уселись в потертые кресла перед пылающим камином. Весенняя погода сменилась резким северным ветром и проливным дождем. Он посмотрел на Шеклтона, протянувшего руки к огню, чтобы согреться.
– Не думал, что вы чувствуете холод.
– О, я его прекрасно чувствую, – рассмеялся Шеклтон. – У меня даже пальцы слегка обморожены. Холод меня на самом деле не беспокоит. Вот дождь – другое дело. В Антарктиде дождей не бывает. Там снег либо идет, либо не идет, но хотя бы тебе за шиворот не льется холодная вода.
Салливан принял стаканчик бренди у пожилого официанта и поднял его, чествуя Гарри.
– Отличная работа, приятель. Мы добились того, что хотели.
Гарри поднял свой стакан в ответ, но его лицо осталось серьезным.
– Все будет занесено в протокол, – сказал он. – И я хотел именно этого. Если это напечатают в «Таймс», может, кто-нибудь и обратит внимание.
– Боюсь, это совершенно невозможно, – раздался вдруг резкий мужской голос.
Салливан поднял голову и увидел Клайва Бигема, стоявшего в дверях рядом. Двое официантов в растерянности смотрели на него.
Гарри махнул рукой.
– Впустите его. Я знаю, что он – не член клуба, но пусть проходит.
– Мне жаль, старина, – сказал Бигем, входя в бар.
Гарри поднялся с места.
– Чего именно тебе жаль? – процедил он сквозь стиснутые зубы.
– Жаль, что «Таймс» не напечатает статью, которую пишет твой приятель-журналист. Ты чертовски славно потрудился, найдя уязвимое место в броне «Уайт стар», но я не могу позволить тебе рассказать об этом миру.
Салливан изучал обоих мужчин – одинакового роста, с одинаковой военной выправкой, карие глаза Гарри буравили спокойный серые глаза Бигема.
– Что за чертовщина тут происходит? – обернулся австралиец к Шеклтону.
– Будь я проклят, если хоть что-то понимаю, – тихо ответил Шеклтон. – Но, думаю, нам лучше в это не лезть.
– Это почему же, черт возьми? – спросил Салливан.
– Потому что это не наш бой.
– Я сам кидал уголь, – сказал Салливан. – Не говорите мне, что пожара не было.
Бигем оторвал взгляд от Гарри и обернулся к Салливану.
– Я верю вам, мистер Салливан, – сказал он. – Я верю, что в бункерах был пожар, и я верю, что «Уайт стар» не должна была получить в Саутгемптоне свидетельство о годности к плаванию. Но в газетах ничего не будет. – Он задумался, а потом пренебрежительно улыбнулся. – Вернее, не так. Пожар станет предметом безответственных измышлений Интеррогантума, направленных на то, чтобы втянуть читателя в сеть заговоров и догадок, где правду легко будет обесценить.
