– Благодарю вас, мадемуазель, – сказала она. – Будьте добры, позовите графиню фон Лангерсхаузен и проводите нас.
По зову Андреа поспешно явилась старая статс-дама.
– Дорогая Бригитта, дайте мне руку, – по-немецки обратилась к ней дофина. – Кажется, я действительно не в силах идти сама.
Графиня повиновалась. Андреа тоже предложила дофине руку.
– Значит, вы понимаете по-немецки, мадемуазель? – спросила Мария-Антуанетта.
– Да, ваше высочество, – ответила ей по-немецки Андреа, – и даже немножко говорю.
– Превосходно! – с радостью воскликнула дофина. – Это как нельзя лучше соответствует моим планам.
Андреа не осмелилась спросить у августейшей гостьи, что это за планы, хотя ей очень хотелось узнать их.
Дофина медленно ступала, опершись на руку графини фон Лангерсхаузен. Казалось, у нее подгибаются ноги.
Выйдя из сада, она услыхала голос кардинала де Рогана:
– Господин де Стенвиль, неужели вы намерены говорить с ее королевским высочеством вопреки ее запрету?
– Это необходимо, – решительным тоном ответил губернатор, – и я убежден, что она простит меня.
– По правде сказать, я не знаю, должен ли я…
– Господин де Роган, пропустите нашего губернатора, – приказала дофина, выйдя на открытое пространство, окаймленное зеленой дугой деревьев. – Приблизьтесь, господин де Стенвиль.
Услышав приказ, придворные с поклоном расступились, давая проход родственнику всемогущего министра, который в ту пору правил Францией.
Г-н де Стенвиль оглянулся вокруг, как бы давая понять, что пришел по секретному делу. Мария-Антуанетта догадалась, что губернатор хочет что-то сообщить наедине, но еще до того, как она сделала знак оставить ее одну, все придворные удалились.
– Ваше высочество, депеша из Версаля, – вполголоса доложил де Стенвиль, протягивая дофине письмо, которое он прятал в своей украшенной вышивкой шляпе.
Дофина взяла его и прочла на конверте: «Господину барону де Стенвилю, губернатору Страсбурга».
– Письмо не мне, а вам, сударь, – сказала она. – Распечатайте и, если там есть нечто, что может быть интересно мне, прочтите.
– Письмо действительно адресовано мне, ваше высочество, но видите, здесь в углу есть значок, о котором мы договорились с моим братом господином де Шуазелем и который означает, что письмо предназначено лично вашему высочеству.
– А, действительно, есть крестик, я его не заметила. Давайте.
Дофина вскрыла письмо и прочла:
Решено представить г-жу Дюбарри ко двору, если она отыщет «крестную» [57]. Мы все-таки надеемся, что таковую ей найти не удастся. Но наивернейшим средством предотвратить оное представление было бы скорейшее прибытие ее королевского высочества дофины. Как только ее королевское высочество окажется в Версале, никто не осмелится предлагать столь чудовищную непристойность.
– Прекрасно, – бросила дофина, не только не выказав ни малейшего волнения, но даже сделав вид, будто прочитанное не вызвало у нее никакого интереса.
– Проводить ваше высочество на отдых? – нерешительно осведомилась Андреа.
– Нет, благодарю вас, мадемуазель, – поблагодарила эрцгерцогиня. – На воздухе мне стало лучше. Видите, ко мне вернулись силы, и я вполне хорошо себя чувствую.
Она отпустила руку графини и пошла уверенным, быстрым шагом, словно с нею ничего не произошло.
– Лошадей! – приказала она. – Я уезжаю.
Г-н де Роган удивленно взглянул на г-на де Стенвиля, словно спрашивая у него объяснения этой внезапной перемены.
– Дофина выражает нетерпение, – шепнул на ухо кардиналу губернатор.
Эту ложь он ввернул с таким искусством, что де Роган отнес ее на счет болтливости губернатора и вполне удовлетворился. Андреа же, приученная отцом уважать любые капризы коронованных особ, тем не менее была поражена странной непоследовательностью Марии-Антуанетты, которая повернулась к ней и, улыбаясь с необыкновенной благосклонностью, промолвила:
– Благодарю вас, мадемуазель. Я безмерно тронута вашим гостеприимством, – и тут же обратилась к барону: – Знайте сударь: выезжая из Вены, я дала обет, что облагодетельствую первого француза, которого встречу после того, как пересеку границу Франции. Этот француз – ваш сын. Но он не сможет сказать, что я ограничилась лишь этим и что мадемуазель… Как зовут вашу дочь, сударь?
– Андреа, ваше высочество.
– И что мадемуазель Андреа была забыта.
– О ваше высочество!.. – пролепетала Андреа.
– Я намерена назначить ее фрейлиной. Не правда ли, сударь, мы вправе надеяться на вас? – спросила дофина у Таверне.
– Ваше высочество, – воскликнул барон, которому при этих словах показалось, что исполняются все его мечты, – на сей счет мы ничуть не беспокоимся: наша родовитость превышает наше богатство… и тем не менее… столь высокое счастье…
– Вы заслужили его… Брат будет, служа в армии, защищать короля, сестра – служить дофине, отец – наставлять сына в верности, а дочь в добродетели. У меня будут достойные слуги, сударь, не так ли? – обратилась Мария-Антуанетта к Филиппу, который только и смог, что преклонить колени; от волнения он был не в силах вымолвить ни слова.
– Но… – пробормотал барон, который первым вновь обрел способность рассуждать.
– Да, я понимаю, вам необходимо собраться, – не дала ему закончить дофина.
– Да, да, ваше высочество, – подтвердил Таверне.
– Что ж, я дам вам время, но только сборы не должны быть слишком долгими.
Андреа и Филипп грустно улыбнулись, улыбка же барона была исполнена горечи, но дофина остановила их на этом слишком тягостном для самолюбия семейства Таверне пути.
– Но я не сомневаюсь в этом, судя по вашему желанию угодить мне. Впрочем, постойте. Я оставлю здесь одну карету, и в ней вы нагоните меня. Господин губернатор, мне нужна ваша помощь.
Подошел губернатор.
– Я оставляю карету господину де Таверне, чтобы он мог вместе с мадемуазель Андреа приехать в Париж, – сказала дофина. – Назначьте кого-нибудь сопровождать эту карету и скажите, чтобы к ней относились так, будто это моя.
– Сию минуту, ваше высочество, – ответствовал барон де Стенвиль. – Господин де Босир, подойдите сюда.
Молодой человек лет двадцати пяти с живым и сметливым взглядом вышел из рядов эскорта и уверенным шагом приблизился к губернатору, держа в руке шляпу.
– Возьмите карету для господина де Таверне, будете ее сопровождать. – приказал г-н де Стенвиль.
– Постарайтесь, чтобы они поскорей присоединились к нам, – сказала дофина. – Разрешаю вам, если это окажется необходимо, в два раза чаще менять лошадей.
Барон и его дети рассыпались в благодарностях.
– Надеюсь, сударь, столь внезапный отъезд не причинит вам больших неудобств? – спросила дофина.
– Мы всегда к услугам вашего высочества, – ответил барон.
– Прощайте! Прощайте! – с улыбкой промолвила дофина. – По каретам, господа! Господин Филипп, в седло!
Филипп поцеловал руку отцу, обнял сестру и вскочил на коня.
Через пятнадцать минут кавалькада унеслась, словно вчерашняя туча, и подъезд, ведущий к дому Таверне, опять стал безлюден, если не считать бледного юноши, который уныло сидел у ворот на тумбе и жадным взглядом следил за последними клубами пыли, что взвили на дороге копыта скачущих коней.
Этим юношей был Жильбер.
А в это время барон и Андреа, оставшись одни, все никак не могли обрести дар речи.
Да, гостиная дома де Таверне являла собой весьма необычную картину.
Андреа, стиснув руки, размышляла о череде странных, неожиданных и небывалых событий, ворвавшихся в ее доселе спокойную жизнь, и, похоже, предавалась мечтам.
Барон стоял, нахмурив седые мохнатые брови, и трепал свое жабо.
Николь, прислонясь к двери, взирала на хозяев.
Ла Бри, держа руки по швам и приоткрыв рот, пялился на Николь.
Барон первым пришел в себя.
– Мерзавец! – закричал он на Ла Бри. – Ты торчишь тут столбом, а дворянин, королевский офицер ждет на улице!
