Семейные ценности (СИ) - "Stephaniya"

Через ворота рядом с кладбищенской стеной Роше вошел в Торговый квартал. Пересек Рыночную площадь, задержавшись у некоторых лавок. В одной на прилавке были выложены вырезанные из дерева игрушки очень тонкой работы — солдатики, фигурки зверей, маленькие копии баллист и осадных башен. И среди этого великолепия Вернон заметил коробку с изящными, покрытыми цветным лаком, шахматами.

Вернона играть в шахматы научил Фольтест. Королю нужен был партнер для игры, он постоянно жаловался, что во дворце для него не находится достойных противников — потому хотя бы, что все боялись выигрывать у него. Роше же был слишком честным, чтобы поддаваться, и Фольтест терпеливо и доходчиво растолковал ему правила игры. И оказалось, что у Вернона был настоящий талант к шахматам. Тот набор, которым они играли с Фольтестом, позже Роше подарил Иану, а совсем недавно — велел сжечь вместе со всем, что было в комнате мальчика.

— Сколько за шахматы? — спросил Вернон у краснолицего высокого торговца. Тот посмотрел на него презрительно, будто не верил, что у бедно одетого покупателя хватит денег на эдакую роскошь.

— Пятьдесят, — процедил он сквозь зубы, и Роше уже потянулся за кошельком, когда сзади его по плечу похлопала тяжелая рука.

— Командир! — раздался знакомый голос, — вот те на, вот так встреча! Да ты совсем не изменился!

Роше обернулся, собранный, как взведенный механизм арбалета. Высокий чернобородый человек улыбался ему широко и искренне.

— Ортензио, — проговорил Роше, опуская готовые ударить руки, — вот уж не думал тебя встретить.

— Эй, Вацлав! — обратился Ортензио к торговцу, — заверни эти долбанные шахматы для моего командира — и запиши на мой счет!

— Не нужно, — попытался возразить Роше, но Ортензио решительно тряхнул головой.

— Ничего, — заявил он, — я для моей Наськи столько кукол у него назаказывал, что у меня в этой лавке бесконечный кредит до конца моих дней.

Торговец протянул Роше увесистый сверток, а Ортензио, кивнув Вацлаву, ухватил регента за локоть и уверенно повел его прочь. Вернон, впрочем, не сопротивлялся. Он не видел никого из своих бойцов уже много лет, и сейчас неожиданная встреча показалась ему нежданным глотком свежего воздуха в горящем здании.

— Идем, командир, выпьем, — вещал Ортензио, уверенно лавируя в густой толпе на площади, — ты же, как сел на трон, забыл о нас совсем, а мы с ребятами иногда поминаем тебя добрым словом.

— Я был…занят, — попытался Роше нелепо оправдаться, но Ортензио лишь снова хлопнул его по плечу.

— Оно и понятно, Темерия, мать ее, девка капризная. Ее удовлетворять не так-то просто.

— Это точно, — от всего сердца подтвердил Роше.

С Рыночной площади они спустились на нижний уровень Торгового квартала, прошли по улице Мечников, свернули в переулок, и наконец оказались у той самой корчмы, где бесконечно давно партизанский отряд Вернона Роше праздновал победу в войне. Трактирщик радушно поприветствовал Ортензио, и едва задержал взгляд на его спутнике.

— А что, шахматы-то для своего пацана взял? — поинтересовался Ортензио, когда они уселись за стол, и перед ними образовались две глиняные кружки с пивом. — Это правильно. Шахматы они для парня всегда полезны, развивают это, как его… стратегическое мышление, — ответил сам на свой вопрос Ортензио, — я своего Вальдо тоже пытался учить, да все без толку — тупой он у меня, что твоя пробка. А твой-то, наверно, посмышленей. Он же наполовину эльф.

— Наполовину? — удивленно переспросил Роше, вклинившись в поток слов, — он чистокровный эльф, сын Иорвета — помнишь его?

— Как не помнить! — Ортензио громко рассмеялся, сделал большой глоток из кружки, — значит, врут ребята, что у эльфов все там как-то иначе устроено, и это ты ему ребенка заделал?

Роше краска бросилась в лицо, он совершенно глупо моргнул.

— Что? Что за чушь? — спросил он, — Иорвет сделал этого ребенка одной эльфке, а она подбросила его нам, я тут совершенно ни при чем.

— Ну пусть так, — отмахнулся Ортензио, и было видно, что эти аргументы его совершенно не убедили, — но парнишка все равно хороший получился — Анна, сестра моей Марыськи, работает у вас во дворце, и она его часто видит. Уж такой он, говорит, шустрый, но воспитанный, всегда поздоровается, спросит, как жизнь. Не то что мои оторвы.

Роше улыбнулся, чувствуя внезапный прилив отцовской гордости. Он и не знал, что Иан, сын своего отца, находит время, чтобы пообщаться со слугами, еще и слугами-людьми. Может быть, выходило, что хотя бы одну вещь в этой жизни Роше сделал правильно.

— А у тебя самого сколько? — вести беседу со старым боевым товарищем было на удивление легко, Роше даже забыл ненадолго о том, что привело его на улицы Вызимы. Он дорого бы заплатил, чтобы снова оказаться в той пещере под Новиградом, сидеть у костра, слушать, как парни болтают о том, что сделают, когда закончится война. Он помог той войне закончиться, и улыбающийся Ортензио, болтающий всякий вздор, был лучшим подтверждением, что то была победа, а не капитуляция.

— Третьего ждем, — гордо похвастался он, — Вальдо шесть, Наське — три. И на этот раз я сказал Марыське — будет мальчик, назовем в твою честь. Плевать, что в народе болтают. Я еще помню, кто освободил Темерию.

— А что болтают в народе? — спросил Роше, и почти сразу осознал, что не хочет слышать ответа на этот вопрос. Он читал официальные сводки, он знал, что его ненавидит знать и презирают в других странах. Он помнил, что Геральт говорил о слухах в Северной Темерии. Но вот, лицом к лицу, из уст того, кто не станет врать, с правдой Вернон столкнуться был не готов.

— Болтают, что ты продался нильфам с потрохами, — Ортензио осушил кружку почти наполовину еще одним долгим глотком, утер бороду, но на Роше больше не смотрел — как провинившийся мальчишка, боящийся, что разочаровал строгого отца, — что ты забыл, из какой грязи поднялся, забыл все, что говорил о патриотизме и родине, и теперь только пляшешь под дудку Эмгыра.

Роше молчал. Впервые за двадцать лет нетронутая кружка с пивом перед ним показалась ему невыносимо привлекательной. Захотелось припасть к ней, как к волшебному фонтану молодости и спокойствия, и пить, пить, пока из головы не исчезнут все мысли.

— Болтают, что простому народу живется все хуже — из-за тебя. Из-за того, что ты велишь каждый год повышать налог на содержание нильфских представителей, — безжалостно продолжал Ортензио.

— Это налог на содержание темерской армии, — запротестовал Роше, и голос его прозвучал отвратительно жалко, — ее нужно было привести в боевую готовность, потому что…

— Потому что Нильфгаард так велел, — подтвердил Ортензио, и Роше крыть было нечем. Собеседник опустошил кружку и отставил ее от себя, — да только ты не думай, командир, — продолжал он, теперь глядя Роше прямо в глаза, — я, как никто, понимаю тебя. Я знаю, что иногда нужно подлизать злодею, чтобы помочь хорошим парням. Но ведь всем этого не объяснишь.

— Понимаешь? — тупо переспросил Роше.

— А то ты сам не знаешь, — Ортензио усмехнулся, — я думал, ты тогда все понял. Я же сам шпионил на нильфов, сливал им кое-какие сведения, а потом уводил наших парней от трактов, по которым они пускали свои патрули. Предавал родину, спасая ее. Как и ты.

Пальцы Роше сомкнулись на холодной кружке. Кисловатый солодовый запах ударил в нос, неся равновесие и покой.

— Знаешь что, Ортензио, — проговорил Роше хрипло, закрывая глаза, — давай выпьем. За Темерию. За победу.

***

Он сумел добраться до какой-то грязной подворотни прежде, чем его начало выворачивать наизнанку. Роше привалился к стене, чтобы не упасть на колени, наклонился, и чувствовал, как горячая жгучая желчь устремилась из желудка наверх. Он не брал ни капли спирта в рот с тех пор, как поклялся в этом Фольтесту, и теперь, казалось, даже если разум отринул старые обязательство, тело Вернона отлично помнило его клятвы.

Стемнело. Роше не помнил, как вышел из корчмы, хотя выпил всего пару кружек пива, и уже на второй понял, что принял катастрофически неверное решение — впрочем, не худшее за последнее время. В подворотне воняло, как в сточной яме, и, вдохнув поглубже, Роше снова почувствовал подкатывающую тошноту. Он понятия не имел, где оказался — хотя до сих пор был убежден, что знает Вызиму, как свои пять пальцев. Но сейчас, в темноте, нетронутой светом фонарей, город казался чужим, враждебным и совершенно пустым. Будто он вышел из корчмы и попал в какой-то другой мир. Мир, где Вернона Роше никогда не существовало, где он не успел совершить всех своих страшных ошибок.