Семейные ценности (СИ) - "Stephaniya"

Иорвет протянул к зеркалу дрожащие руки, ощутив в ладонях его реальную тяжесть, едва не выронил.

— Приятно иметь с тобой дело, Иорвет, — незнакомец отступил на шаг и отвесил ему еще один церемонный поклон, — надеюсь, до скорой встречи.

***

Вернон нашел его в полутемной комнате Иана, сидящим у колыбели и глядящим на спящего младенца. Лилана, едва заметив приход Иорвета за пару часов до этого, поспешила тихо выйти из спальни, оставив отца и ребенка наедине.

Иана, — не уставал напоминать себе Иорвет, — ребенка зовут Иан, это имя выбрал его человек.

— Ты не пришел спать, — прошептал Вернон приближаясь, — уже утро — я беспокоился.

— Мне не спалось, — также тихо ответил Иорвет, протянул руку и осторожно погладил маленькую щечку мальчика, — Иан плакал, когда я пришел. Пришлось его укачать.

— У тебя хорошо получилось, — Иорвет, даже не оборачиваясь, слышал в его тоне нежную улыбку. Человек наклонился и легко поцеловал эльфа в щеку.

Иорвет поморщился.

— Ты колючий, — сообщил он, — опять мне всю кожу раздерешь. Идем, я тебя побрею, — он повернулся к человеку и несколько мгновений пристально смотрел ему в глаза, — у меня для тебя есть подарок.

========== Сняв голову, по волосам не плачут. ч. 1 ==========

Иану идея отправиться в Туссент ожидаемо очень понравилась. Когда, вымотанный утренним совещанием с Анаис и свалившемся на его больную голову Императором, Роше предлагал это мальчику, он боялся, что сын устроит показательную истерику и откажется ехать. Иан, хоть и не знал ничего ни о плачевном состоянии Темерии, ни о незавидном положении самого Вернона, был все же проницательным не по годам, а еще — виртуозно умел подслушивать.

Но ничего такого не произошло.

— И ты научишь меня ездить на лошади? — тут же насел он на ведьмака, который по такому случаю даже нацепил на свое непроницаемое лицо отеческую улыбку.

— Конечно, — легкомысленно пообещал он, — Плотва — смирная, и никогда тебя не скинет.

Последнюю фразу Геральт сказал, конечно, исключительно для Вернона. Тот тоже пытался казаться беззаботным, но друга, который мог слышать, как меняется ритм его сердца, обмануть не мог.

Иорвет тоже пришел попрощаться с сыном, но, в отличие от человека, даже не пытался изображать радость. Он был бледен, мрачен и казался совершенно больным. И, когда мальчик обнимал его на прощание, сжал руки вокруг него чуть сильнее, чем требовалось, и Иан недовольно фыркнул.

— Ты меня задушишь, — пожаловался он, а у Иорвета, когда он его отпускал, был такой вид, будто он вот-вот расплачется.

— А вы скоро приедете? — поинтересовался Иан, заметив выражение отцовского лица, и Роше, выступив вперед, готов был уже сказать первую в жизни сына настоящую ложь, но Геральт снова опередил его.

— Они приедут, когда смогут, — сказал он твердо, и за секунду, словно внезапная туча набежала на ясное солнце, лицо Иана сморщилось, и он разрыдался. Он ничего не сказал, не стал бросаться в объятия никому из отцов, и Роше осознал — мальчик действительно все понял. Действительно знал, что, возможно, никогда их больше не увидит. И вся его бравада, вся радость была направлена лишь на то, чтобы не позволить Вернону или Иорвету впасть в отчаяние. И не смог сдержать своих настоящих чувств Иан только в самый последний момент.

Уже сидя в седле перед Геральтом, мальчик, все еще заплаканный, притихший и отстраненный, даже не обернулся. И Роше был благодарен ему за это — еще одного прощального взгляда покрасневших от слез родных глаз он мог просто не выдержать.

— Зараза, — пробормотал он, провожая лошадь ведьмака взглядом, — я забыл отдать ему шахматы.

Ответа человек не услышал — Иорвета рядом с ним уже не было.

***

Заходя в кабинет, Вернон точно знал, кого увидит там, но все равно застыл на пороге от секундного удивления. Тяжелые занавеси на окнах были опущены, и на мгновение в полутьме комнаты Вернону показалось, что за столом сидит Фольтест. Вот сейчас он поднимет голову, мельком улыбнется, сделает быстрый короткий приглашающий жест — мол, заходи, давно тебя жду, и Роше шагнет в один из тех дней, когда все было проще простого. Будь верным и исполняй приказы. Преданность и честь, и никаких неверных решений, никакого страха, никаких сомнений. Никакой войны, в которой бороться приходилось в одиночку.

Но иллюзия быстро развеялась — сидевший за столом Император медленно поднял на него взгляд. Еще утром Роше заметил, как за считанные недели, прошедшие с их последней встречи, Эмгыр постарел, рассохся, как древняя деревянная статуя, а в его обычно скупых, выверенных движениях проступила тревожная резкая поспешность. На пороге новой войны победитель предыдущей оказался не готов ее встретить. И это пугало даже больше, чем сам неминуемый факт войны.

Перед Императором на столе стояла шахматная доска с расставленными фигурами, и Роше, скрывая удивление, приблизился. Эмгыр следил за ним своим обычным пристальным взглядом, почти не моргая, как хищная птица.

— Сыграем? — только и сказал он.

Между Роше и человеком, снова сидевшим на месте мертвого короля, была огромная, непреодолимая пропасть, но сейчас, подойдя вплотную, Вернон словно впервые получил шанс рассмотреть Эмгыра по-настоящему. И в линии его усталых плеч, в переплетенных на столе пальцах, даже во внимательном взгляде черных глаз он не увидел ничего величественно пугающего, грозного и непобедимого — ничего того, что видел в нем раньше. Перед Роше сидел человек, прибывший против своей воли, вовлеченный в дела, которыми не хотел заниматься. Человек, прошедший долгий и трудный путь и вдруг обнаруживший, что шел все это время не в ту сторону.

— Сыграем, — кивнул Роше, усаживаясь напротив Эмгыра. Ряд белых фигур, выстроенных ровно по линии, как вымунштрованные солдаты, в мерцании свечей казался золотым. — Вы всегда играете черными? — спросил Вернон, выдвигая вперед на две клетки королевскую пешку.

— Только на войне. — ответил Эмгыр, зеркально повторяя его ход, — но вы хозяин, вам и начинать партию.

— Хозяин, — Вернон не сдержал горькой усмешки. Откровенничать с Императором Нильфгаарда, возможно, было худшей из идей, но Роше понял вдруг, что терять ему совершенно нечего, и можно не следить за произносимыми словами. Если Эмгыр прибыл в Вызиму, чтобы диктовать условия, он сделает это, чтобы ни сказал ему незадачливый регент, — я никогда не был ничему и никому хозяином. Ни дому, ни стране, ни даже собственной судьбе.

— Как печально, — в тоне Императора послышался легкий сарказм, на удивление беззлобный, Эмгыр словно подтрунивал над ним. Роше, глянув на него, передвинул на три клетки своего королевского офицера. — если вы ждете сочувствия, тут я ничем не могу вам помочь, — продолжал Император все тем же, чуть издевательским тоном, — и не потому что я вам не сочувствую, а потому что вы в него все равно не поверите. Кто же принимает сочувствие от того, кто внушает только страх.

Роше нахмурился. Эмгыр смотрел на него прямо и спокойно, даже едва заметно улыбаясь, и Вернон почувствовал странный порыв начать разубеждать собеседника, но Император, будто перехватив это желание, приподнял ладонь и покачал головой.

— На всем Континенте и на островах по пальцам одной руки можно пересчитать тех, кто считает меня не Императором Нильфгаарда, завоевателем, тираном, убийцей и лжецом, а кем-то, способным не на только на фатальные, а на самые обычные ошибки. А я ведь вовсе не плохой человек — я просто хороший политик.

Роше, не ожидавший такого поворота беседы, молчал, не перебивал, но смотрел теперь на Эмгыра прямо и пристально. Видел, как тот иронично приподнял бровь, прищурился, глядя на доску. Чуть дрогнувшие нервные пальцы выдвинули левого коня.

— Политика — грязное дело, — продолжал Эмгыр меланхолично, — в ней не бывает тех, кто безусловно прав, и тех, кто безусловно ошибается. В ней все измеряется победами и поражениями, хотя, по сути, никто никогда не побеждает. И, ступив в эту реку, нельзя остаться сухим — можно утонуть или плыть, не видя противоположного берега.