Крысолюд 4 (СИ) - "Ludvig Normaien"

Одной из отличительных черт нашей системы налогообложения является отсутствие обязательных религиозных сборов. В отличие от соседних государств, где церковь забирает десятую часть дохода каждого крестьянина, у нас такого нет. Конечно, храмы есть, и многие почитают богов, но никто не заставляет отдавать им свои последние гроши. Сами церкви и храмы обязаны платить общий налог государству.

Кроме налогов, существует еще и барщина (для людей). Это означает, что каждый житель должен отработать определенное количество дней в году на общественные нужды. Однако, в отличие от других государств, где барщина может занимать большую часть года, у нас она ограничена четырьмя днями в неделю. И даже эти четыре дня мы стараемся использовать максимально эффективно, привлекая людей к работе только в случае острой необходимости. Занятый человек — полезный человек, но перегибать нельзя.

Такая система налогообложения сложилась не сразу. Она формировалась не сразу, а в ходе многочисленных конфликтов.

Никто не возмущался, все привыкли к суровой правде жизни: хочешь жить — плати. И платили не просто так, а за защиту, за порядок, за возможность возделывать землю и строить свои дома. Здесь у нас порядок, а не балаган.

Налоги в Пустошах — это не просто денежная повинность, а основа выживания, баланс между необходимым минимумом и обеспечением порядка.

У всех есть права, но и обязанности никто не отменял.

Система не идеальна, но она работает. Люди понимают, что платят не за пустые обещания, а за защиту, порядок и возможность жить. Кто не хочет платить, не хочет работать или воевать — тот не наш человек. В Пустошах нет места для тех, кто хочет сидеть на шее других.

И вот так всё крутится. Нельзя сказать, что без проблем, но оно работает.

Душа, сердце, и весь ливер радуются, когда по дороге видишь караван с сырьем и добром. Колеса телег, скрипящие под тяжестью груза, глухо отзываются в груди, как обещание наваристого супа после долгого дня. Даже если везут треклятую саликорнию — что ж, пусть! С ней наши хранилища уже забились под завязку.

Телеги, полные добра, едут одна за другой. Бочки с жиром, что потом превратится в мыло или горючее для светильников. Острый запах орочьего воска. Шкуры, вонючие, но ценные, из которых мастера сделают одежду и ремни. Колбасы, копченое мясо, сушеная и соленая рыба — провизия, что кормит наши войска. И еще мешки муки, Ягоды, грибы, сушеные травы, дрова для кузниц, древки для копий. Порывы ветра доносят аромат пороха из бочек, стоящих в дальнем ряду. Слитки свинца, железо, известняк, квасцы и камни из шахт кобольдов. Даже киноварь, которую уже ждут алхимики. Особое место занимают ящики с заготовками — кто-то там уже думает о новых мечах и ружейных стволах. Каждая бочка, каждая телега — это чей-то труд, кровь и пот. Кто-то спустился в шахту ради горючего камня. Кто-то убил зверя, снял с него шкуры и обработал её.

Тут же было одно из самых главных богатств — квасцы, которые зуберы смогли найти в горах.

Квасцы — это универсальное добро, которому есть широчайшее применение в жизни, это настоящий клад! Потому как они используются для дубления шкур. Это не только защищает их от гниения, но и делает гибче, что особенно важно для доспехов и ремней. Правда, запах «крысиной выделки» зачастую такой, что людей мутит, но для хвостатых это — лишь часть их колорита.

Далее — хвостатые растворяют квасцы в воде и обрабатывают еду, чтобы та не портилась в условиях сырости. Особенно это касается рыбы и мяса.

Несмотря на стереотипную грязь, крысолюды ценят выживаемость, а значит, знают толк в первичной обработке ран. Порошок из квасцов помогает останавливать кровотечения и защищает от заражений. Некоторые зуберы даже пытались продавать квасцовый порошок людям, выдавая его за «чудодейственное лекарство».

Струх с учениками экспериментирует, добавляя квасцы в свои " вонючие горшки» — смеси для отравленных гранат. Говорит, что от такой отравы противник должен если не подыхать, то будет выведен из боя. Квасцы, особенно их соединения с серой, участвуют в производстве пороха. Говорят, что без квасцов не взорвется ни одна из алхимических гранат.

Люди же используют в мастерских для протравы грубых тканей: без них ни одна краска не ложится прочно. Яркие знамена, одежда воинов — это все с участием квасцов. Можно было покупать дешевую грубую ткань у соседей и продавать им её же дороже после окрашивания.

Алхимики используют их для остановки кровотечений и лечения мелких ран. Некоторые мастера продают квасцовые порошки как «средство для омоложения» — толчут в порошок, подмешивают в мази и втирают в кожу.

Каждый раз, когда я их видел, так и хотелось потереть ладони, представляя какую это прибыль принесет!

Но кое-кто всё мешал мне получить эту прибыль, отпугивая путников и даже более того — истребляя их…

Я стоял над телами иностранных путников. Их кишки были вытянуты, как веревки, и, казалось, разложены на полу в странных узорах. Густая и черная кровь, застыла лужами. В воздухе витал сладковатый запах разложения и чего-то еще — металлического, острого. Крысолюды копошились вокруг, нюхали воздух, шипели и повизгивали, псоглавые активно бегали вокруг, вынюхивая и высматривая следы. Один из них, Улат, со шкурой красноватого оттенка, с длинным носом и острыми клыками, вооруженный пучком дротиков и длинной тонкой булавой, первым высказал:

— Это не зверь, — пробормотал он, принюхиваясь. — Это… что-то другое. Ррр… Запах… странный. Кровь, но не кровь. Мертвое, но живое.

Я провел когтем по стене. На камнях остались следы пятерни когтей. да и на полу они были, будто кто-то шел, волоча за собой длинные и тонкие пальцы.

Улат и его братья нашли следы, которые вели в холмы. След я не видел, но остаточный запах крови, как мне казалось, тоже чувствовал ведет в ту сторону. Улат двинулся вперед, за ним я и отряд моих телохранителей и прихвостней. Мы шли молча.

Холмы были пустынными, лишь редкая птица или змея беспокоила тишину. Воздух был тяжелым, пахло гнилью и сыростью.

Сарвуух шел впереди, его нос дрожал:

— Ягенд… Вот здесь… — тихо рыкнул он, указывая на старый курган, почти полностью скрытый под слоем камней, земли, камнеломки и сухого лишайника.

Я осмотрел вход. Ров, который должен был охранять мир мертвых от мира живых, давным-давно зарос. Каменная дверь, ведущая во внутрь, была отставлена в сторону, а из щели сочился холодный воздух.

— Внутрь. Там какой-то звук.Крысолюды замерли, но я уже шагнул вперед. Внутри было темно, только слабый свет проникал через трещины в камнях. Коридор был узким, стены покрыты резьбой, изображающей сцены пыток и жертвоприношений. Шел первым, топоры-сечки был наготове.

Мы тихо крались по коридору, медленно, пока наши глаза привыкали к темноте. Одна из дверей, выходящих в коридор — метрах в четырех вперед и вниз, — была приоткрыта. Бормотание донеслось из-за приоткрытой двери. Голоса, то низкие, то визгливые, сливались в странную мелодию. Я замер, прислушиваясь.

Поднял руку, остановив отряд и прошептал:

— Ждите…

Все закивали, их глаза отсвечивали в темноте. Подкрался к двери, заглянул внутрь.

Зал был огромным, со стороны и не скажешь (видно за века или тысячелетия сильно расползлась под силами природы), стены покрыты древними фресками, изображающими сцены жертвоприношений.

В центре круга из свечей лежало тело. Кожа с него была содрана, оголившаяся мускулатура блестела красным в свете свечей. Вокруг плясали тени, отбрасываемые невидимыми участниками этой кошмарной сцены.

— Демоны вас дери…

Глава 15

Увидел, что у тела не хватает одной руки. Кишки, вытянутые в кольца, шевелились, как змеи. Кости белели среди кровавого месива.