Время дракона - Лыжина Светлана

Получалось, что отец Антим сведущ далеко не во всём. Если спросить его о вере, то могло показаться, что он так мудр, будто прожил несколько сотен лет, но вот прозвучали вопросы о грехе сластолюбия, и оказалось, что отец Антим так и остался тринадцатилетним отроком. "Оно и понятно, - думал княжич, - ведь священник, и тем более монах, это не тот человек, который способен рассуждать о сластолюбии со знанием дела. Было бы странно, если б монах оказался сведущим в этом". Конечно же, монах знал мало и потому боялся ошибиться, показаться смешным, а ведь это самая большая ошибка, которую может совершить наставник - показаться своему подопечному смешным.

Теперь Владу больше не хотелось смеяться, как он делал недавно, слушая туманные рассуждения о сластолюбии. Вот если бы отец Антим отказался рассказать про свои искушения, притворился бы, что знает о сластолюбии очень много, и начал бы сердиться на вопросы отрока - вот тогда сделался бы смешным. Но священник не совершил этих ошибок, и тогда Влад ясно увидел пример, как христианская кротость может побеждать насмешку.

- Вот ради чего мне пришлось бороться с этим грехом, - подытожил отец Антим. - А у тебя причина иная, чем у меня. И эта причина ещё важнее, потому что ты - сын государя.

- А что за причина? - спросил княжич, уже готовый поверить наставнику, что бы тот ни сказал.

- Государь должен с юности учиться обуздывать своё сердце, - говорил отец Антим, - а иначе привычка давать волю страстям так и останется. И что же тогда? Тогда ты не станешь великим государем. Великий государь это человек спокойный и рассудительный, а не тот, который всё время кричит, а решения принимает в порыве чувств. Безрассудный и порывистый рад бы стать спокойным и рассудительным, но не может. Берегись этого.

Два с половиной часа назад, подъезжая к Отопень, венценосный путешественник сокрушался, что находится лишь на полпути к монастырю. Теперь же, миновав Отопень, Влад вдруг подумал, что путь не такой дальний: "Тебе осталось проехать только одно место, где могут задержать и попросить разобрать дело, а дальше езжай без помех - дальше начнётся лес, за которым расположена обитель. Вот и вся дорога!" Путешественник даже ощутил нетерпение - скорей бы добраться.

Возможно, так подействовала обедня, и пусть Влад не причащался на ней, однако до обедни он никак не мог решить, хочет или не хочет ехать в обитель. К тому же его преследовало странное чувство, что путь бесконечен. Теперь же сомнение и беспокойство исчезли - хотелось доехать до обители как можно быстрее, да и путь казался коротким. Размышляя о причине такой перемены, правитель опять вернулся к мысли, которая уже приходила ему в голову перед тем, как он судил крестьянина-острослова: "Неужели это всё-таки дьявол? Неужели он морочил меня, хоть и уверял, что не морочит?"

Дьявол, услышав хозяйскую мысль, привычно прошипел:

- Да, вали всё на дьявола. Дьявол всегда во всём виноват. А кто же ещё!

Чешуйчатая шавка, бегущая слева от государева коня, всем своим видом изображала смирение - скорбно наклонила голову и прикрыла глаза, будто кающийся грешник на исповеди. Это развеселило Влада, дракон снова стал ему нравиться, и потому подозрения рассеялись.

"Может, нетерпение появилось оттого, что я снова вспомнил события многолетней давности? - размышлял князь. - Ведь точно такое нетерпение я чувствовал, когда ехал встречать отца, вернувшегося из Турции".

Отец дал о себе знать в начале весны, через восемь месяцев после того, как пропал. Только-только растаяли снега, когда пришла весть, что он вместе с турецкой армией переправился через Дунай и ожидает на границе. Нан, Тудор и остальные жупаны, узнав, что их прежний государь вернулся, всё побросали и поехали навстречу. Старших княжичей они взяли с собой, и княжичи были очень этому рады.

Влад и Мирча ощущали нетерпение, ведь так происходит со всеми, кто предчувствует что-то хорошее. Вот если человек тревожится, тогда он сам не знает, что лучше - поскорее встретиться с несчастьем или подольше пожить в неизвестности. Совсем другое дело, если на сердце легко - тогда человек нетерпелив. А если над головой голубое безоблачное небо, если солнце греет ласково, и ветерок приятно холодит, то чувство лёгкости бытия только усиливается.

Влад прекрасно помнил, что в ту далёкую весеннюю пору стояла хорошая погода, солнце пригревало совсем по-летнему, так что княжичи путешествовали с удовольствием. С таким же удовольствием Влад сейчас направлялся в монастырь. Наверное, поэтому августовским днём вдруг вспомнился давний день весны.

Младший Дракул прекрасно помнил тот день, когда увидел отца после долгой разлуки. Как такое забыть! Однако тот весенний день запомнился ещё и потому, что именно тогда Влад впервые увидел турков. С тех самых пор, как отец начал упоминать о турках в своих рассказах, сын хотел посмотреть на представителей этого народа. Хотелось воочию убедиться в правоте родительских наблюдений, и Влад впервые получил такую возможность в четырнадцать лет, когда приехал к отцу в турецкий лагерь возле Дуная.

Сейчас, направляясь в обитель и вспоминая себя тогдашнего, младший Дракул не уставал удивляться, как всё изменилось: "В ту пору ты стремился хотя бы посмотреть на турков, а сейчас знаешь про них так много, что сам частью отуречился. Ещё бы! Ведь ты прожил в Турции семь лет с перерывами, да и сейчас продолжаешь бывать там".

"Семь лет - не шутка, - говорил себе венценосный путешественник. - Человек за семь лет успевает так пропитаться чужеземным воздухом, что душок остаётся навсегда, сколько ни проветривай". Живым доказательством этому являлся сам Влад, решивший для поездки в монастырь облачиться в один из своих любимых кафтанов, а ведь кафтан этот шился из турецкой ткани, хоть и был скроен по румынскому обычаю.

Князь был уверен, что монахам эта ткань не понравится, но ему самому она нравилась. "Хорошая ведь материя! - думал Влад. - А синий цвет приятен глазу. Что здесь греховного, если я случайно увидел материю на турецком торгу и решил купить?"

Два золотых перстня, блестевшие на его левой руке, тоже были куплены в Турции, причём в оправе сразу угадывалась восточная работа, и потому на неё кое-кто косился неодобрительно. Особенно часто косился румынский митрополит. Люди из митрополичьего окружения даже советовали Владу не надевать ничего подобного, если предстоит встреча с владыкой, но правитель в ответ уверял, что вещи из мусульманской страны вовсе не обязательно несут на себе печать "нечестивого Магомета".

В монастыре, куда Влад сейчас направлялся, тоже могли сделать замечание на счёт перстней, но замечания настоятеля значили для государя ещё меньше, чем насупленные брови митрополита. Младший Дракул привык отмахиваться от этого, ведь иначе получилось бы, что он согласен с мнением румынского духовенства о турках.

Для румынской церкви все турки являлись врагами, а Влад стремился жить с султаном в мире и поэтому платил дань. Румынское духовенство во главе с митрополитом называло турков всякими бранными словами, а румынский государь считал, что в этих суждениях много ложного. Ложного и незаслуженного! "Люди склонны сочинять небылицы о врагах, чтобы не замечать во враге хороших качеств", - полагал Влад и нередко морщился от тех россказней о турках, которые слышал.

Если верить россказням, то получалось, что турецкие воины все чёрные и страшные, как черти - глаза горят, в одной руке сабля, в другой руке плётка, а в зубах нож. О турецких сановниках говорили, что они толстые и неуклюжие, но в делах изворотливые, как змеи, и озабочены только тем, чтобы добыть себе как можно больше невольников-христиан. Про турецких торговцев говорили то же самое и добавляли, что если христианин попадёт в руки к туркам, то непременно подвергнется страшным истязаниям. Про турецких священнослужителей и вовсе говорили, что они бесноватые и успокаиваются, только если видят пролитую христианскую кровь.