Райли выжидательно посмотрел в глаза собеседнику, потом неожиданно спросил:
— Вам когда-нибудь случалось держать в руках поводья?
— Приходилось, хотя и давно.
— Ваши обе руки заняты. Это-то и помогает управлять лошадью и уверенно чувствовать себя в седле.
— Я знаю за вами много талантов. Оказывается, есть еще и такой — умение уговаривать. Вам трудно возразить. Наверно, женщины тоже не могут устоять перед вашим красноречием?
— Увы, рядом с ними я теряю дар речи. Соглашайтесь, Грегори. Всего на месяц. А в Нью-Йорке я вернусь к своим обязанностям.
Не дождавшись ответа, Аллен тяжело вздохнул и, выдержав паузу, решительно сказал:
— О кэй! Я подготовлю распоряжение о назначении вас начальником экспедиции.
Это был последний день перед заходом в Бальбоа. Все палубы и помещения убирались особо тщательно. Там, в порту, «Йоми Мару» ждет карантинная служба — самый строгий контролер.
Эверсол решил пройтись по судну.
Обход он начал с кормовой палубы, которую американцы про себя называют Гайд-парком. Здесь всегда шумят споры. Вот и сейчас собралась группа колонистов. Но звучит единственный голос. Это учитель географии Илья Френкель. Поклонившись Эверсолу, он продолжил прерванный рассказ:
— Панамский канал начали строить еще полвека назад. А вот открыли недавно. Только в этом году. Так что нам повезло. Мы одни из первых, кто пройдет этим водным путем.
— Ура! — закричали дети. Кто же не хочет быть первым?
…Затем Эверсол заглянул на камбуз. Повара были заняты работой, так что не сразу заметили его появление в дверях.
— Обед почти готов, — сказал повар. — Хотите попробовать?
— Обязательно. А что сегодня в меню?
— На первое — борщ. На второе — сосиски с кислой капустой. На десерт — консервированные фрукты и чай со льдом.
— Странное сочетание…
— Что вы имеете в виду, мистер Эверсол?
— Ведь борщ тоже с капустой. Не так ли?
— Разумеется.
— У вас не хватает фантазии. Но времени еще достаточно. Будет лучше подать сосиски с макаронами.
…После камбуза он направился в медицинский блок. Его встретила Флоренс Фармер — старшая медсестра.
— В изоляторе семь человек, — доложила она. — В лазарете девятнадцать. В амбулатории прием ведет Девисон.
— Кто у него на приеме?
— Несколько детей, японский боцман и австрийский военнопленный.
— Хорошо. Я помогу.
Боцман обнажил плечо. Его сильно ушибло тросом. Правая рука повисла, как плеть.
— Господин Маэда, вам придется несколько дней провести в госпитале.
— Это невозможно.
— Невозможно?
— Завтра швартовка в Бальбоа. Затем — проход по шлюзам. Вы должны знать: одна из обязанностей боцмана — руководить швартовными работами.
— У вас прекрасная команда, боцман. В Сан-Франциско я наблюдал, как четко работают матросы. Отличная выучка! Почему бы не посмотреть со стороны, как они управятся без вас?
Японца сменил австриец.
— Ваше имя?
— Клаус. Клаус Штиммер.
— Сколько вам лет?
— Тридцать восемь.
— На что жалуетесь?
— Ноги. Они постоянно ноют. Но сегодня особенно сильно. Так у меня бывает перед дождем.
— Откуда ему быть? Думаю, ближайший дождь идет не ближе, чем в двухстах милях от нас.
— Это-то меня и беспокоит. Значит, мое здоровье еще больше пошло на убыль.
— С каких пор у вас болят ноги?
— Пять месяцев я провел в окопах Галиции. Представьте, комья глины вперемешку с мокрым снегом. Многие из моих однополчан остались там. По два-три дня не удавалось вывезти окоченевшие трупы.
— Артиллерия?
— Да. Минометы и снайперы. Эти картины и звуки не покидают меня и сегодня. Особенно ночью, когда лежу на дне трюма. Мне кажется, я по-прежнему в окопе. Или уже в могиле…
— Перестаньте, Клаус. Оглянитесь! Вокруг так много солнца и живых людей.
— Но я чувствую себя одиноким. И это уже навсегда.
— Да, я понимаю… Болезнь не только в вашем теле, но и в душе. Поверьте, как только вернетесь в Вену, все переменится. Вас встретят родные лица, знакомые улицы… И Штраус. Вы ведь любите музыку? Как любой австриец.
— Даже играю. Дома меня ждет старенький клавесин. Еще от деда.
— Видите, я угадал. Скажу вам как врач: музыка лечит. Уж душу — точно. Вот я никогда не расстаюсь с граммофоном. Приходите ко мне в каюту. Вечером. Договорились?
Эверсол осторожно похлопал Клауса по колену:
— Ну, а что касается ваших ног… У меня есть одна идея. Вокруг целый океан соленой воды. Будем ее нагревать паром и дважды в день делать для вас морские ванны. Уверен, вскоре вы будете не только слушать музыку, но и танцевать венские вальсы. А возможно, и играть в футбол.
— Мистер Эверсол, вас просит капитан, — дверь в амбулаторию открыла мисс Флоренс.
— Он здесь?
— Нет, у себя наверху.
— Через пять минут я освобожусь. Вы мне еще что-то хотели сказать, Клаус?
— Да. Прошу сменить мне работу. Хотя бы ненадолго.
— Где вы работаете?
— На складе. Каждый день мне приходится спускаться в ледник.
— При вашей болезни это недопустимо. Я сегодня же распоряжусь…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ДОЖДЬ И СОЛНЦЕ
Каяхару он нашел на ходовом мостике.
— Вот почему я вас пригласил, мистер Эверсол. Через полчаса ожидается сильный шквал и ливень. Я уже распорядился закрепить тенты на шлюпках и трюмах. А вас прошу, дайте указание детям покинуть палубу.
— Ливень? — переспросил Грегори. И вдруг расхохотался. — Вы не шутите?
— Ходовой мостик не место для шуток. Я не понимаю вашего смеха. Для этого как будто нет причин.
— Есть, капитан. Да еще какие!
— Я сказал что-то смешное?
— Нет, это не связано с вами. Просто я вспомнил пациента, которого принимал недавно.
— Он рассказал вам анекдот?
— Да нет же… Жаловался на ревматизм.
— Тем более это не повод для смеха.
— Вы правы, капитан. Но иногда над нами смеются небеса.
Каяхара покачал головой. Трудно иногда понять этих американцев. Очень трудно.
Откуда взялся ливень, осталось загадкой. Даже для всезнающего учителя географии.
Казалось, не найти столько краски, чтобы замарать огромный синий холст неба. Но вдруг оно стало тускнеть и с непостижимой быстротой померкло. Тысяча черных туч и тысяча Ниагар обрушились на «Йоми Мару». Бедняга оказался между двумя океанами.
«Уж не начался ли новый потоп?» — подумал Эверсол.
Что же касается Каяхары, то его мысли были сугубо деловыми. Он радовался ливню. В который раз природа приходит ему на помощь. Дождь отмоет пароход, как стеклышко. Не к чему будет придраться портовому надзору. И через канал они пойдут без единой пылинки.
Небо извергало потоки воды не так уж и долго. Но этого времени хватило, чтобы наполнить воздух прохладой, а души колонистов — радостью. Когда дождь закончился, а небо снова стало голубым, из трюмов показались детские головы, любопытные и совершенно сухие.
Илья Френкель вновь оказался в центре внимания. Всех интересовало, откуда эти тучи и кто их пригнал. Френкель сказал, что тропические дожди не редкость. Но он не читал и не слышал о ливне такой мощи.
— Я думаю, — заметил учитель, — что за двадцать минут с неба вылилось воды куда больше, чем у нас в Петрограде за целый месяц.
Эверсол (он в эту минуту все еще находился на крыле мостика) увидел в стороне от детской толпы Клауса Штиммера. Австриец помахал рукой. Они вполне поняли друг друга.
Глаза пассажиров «Йоми Мару» были устремлены в небо в ожидании нового чуда. Между тем самое интересное находилось впереди. Слева по курсу открылась группа небольших островов. Не ожидая, пока его попросят, капитан сам направил пароход ближе к берегу.
Колонисты были в восторге. Дети севера, они раньше видели пальму только в домашней кадке — ростом с человека. Протянув руку, можно было потрогать ее верхушку. Потом они увидели эти деревья на улицах Сан-Франциско. Но только сейчас, проплывая мимо острова, поняли, какой могучей и величественной может быть пальма.
