— Вы боитесь ревности, соперничества?
— В том числе и этого. Но однажды я видел и другое — матросы и колонисты ожесточенно спорили между собой.
— На каком языке?
— На английском, разумеется.
— О чем же они спорили?
— О русско-японской войне тысяча девятьсот четвертого года, о Цусимском сражении. И, представьте себе, о границах между двумя странами.
— Вы боитесь, что эти словесные стычки могут перерасти в рукопашные?
— Среди колонистов и в судовом экипаже немало восемнадцатилетних. В таком возрасте самолюбие особенно развито. Помножьте это на горячность и несдержанность. Мне уже приходилось с этим сталкиваться. Вот почему, Грегори, я вас призываю — не проходите мимо. К любой ссоре или стычке относитесь очень серьезно. Не дайте разгореться искре вражды. Пламя на судне куда опасней, чем на берегу. Вы и капитан должны быть заодно, союзниками. Я уверен, Каяхара человек, с которым вы найдете общий язык.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ДРАЧУНЫ
Раньше, покидая берег, отмывали пароход от угольной пыли. А сейчас предстояло очистить трюмы от фруктов, запасенных детьми в таком количестве, что они уже стали портиться.
— Мы наелись. А теперь покормим рыбок, — сказала Зоя Яковлева, вываливая за борт целую корзину манго.
— Не жалко? — вздохнул Дима Волков, мальчик из соседнего трюма.
— А чего жалеть? — ответила вместо Зои ее сестра Валя. — Скоро снова берег. И нам принесут все свежее.
— Ты уверена?
— В Сан-Франциско нам давали подарки? — ответила вопросом на вопрос Валя.
— Давали.
— В Панаме угощали фруктами?
— Угощали.
— А известно тебе, что Нью-Йорк самый большой город в Америке и даже в мире?
— Нам об этом говорил учитель.
— Теперь соображай. Нас придет встречать много-много людей. И у каждого в руке что-нибудь да будет.
— Валя, как тебе не стыдно! — упрекнула сестру Зоя. — Ты рассуждаешь как побирушка.
— А мы и есть побирушки.
— С чего ты взяла?
— Помнишь, как мы просили милостыню, когда жили на Урале?
— Но это было давно…
— Давно, давно… А я не забыла.
Встречу с Атлантическим океаном решили отпраздновать. По нему уже прямая дорога домой, в родное Балтийское море.
Сначала праздничный ужин, а затем — танцы.
Наготовили пирогов. Самых разных: с яблоками, капустой, картошкой, с грибами, мясные… Кто что любит.
Каждый пирог украсила надпись из теста: «Питер», «Нева», «Панама», «Нью-Йорк»… И даже «Тихий океан». Кому что достанется.
Колонисты любили делать надписи. На пасхальных яичках, тортах и пряниках, самодельных глиняных кружках, вышивали на носовых платочках и салфетках… И везде — дорогие имена.
Не доев пирога, девочки побежали к зеркалу (вот что берегли в море больше всего) — готовиться к танцам.
Перед зеркалом стоит и Эверсол, завязывая галстук. Он тоже собирается на танцы. Уже слышна музыка. Надо спешить. Он будет не только танцевать, но и возьмет в руки гитару.
— Мистер Эверсол! Мистер Эверсол! — За дверью его ждал воспитатель.
— Что случилось, мистер Котовский?
— Наши мальчишки повздорили с японцами.
На месте происшествия уже находились Каяхара и Бремхолл. Требовалось разбирательство.
Капитан предложил собраться в столовой команды. Он послал за матросами, которые замешаны в происшествии, а Эверсол пригласил колонистов.
Вскоре картина того, что случилось, стала более-менее ясной.
…Борис Ильин, один из старших колонистов, и матрос-стюард затеяли состязание по борьбе. За поединком наблюдало много зрителей. Не только японцы и колонисты, но и бывшие военнопленные. Чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону. Атмосфера постепенно накалялась.
Услышав шум, воспитатель Котовский пробрался сквозь толпу зрителей и попытался остановить поединок. Он схватил японца за плечи, уговаривая отпустить подростка. Видя, что это не помогает, воспитатель оттолкнул матроса.
То, что кто-то посторонний вмешался в ход борьбы, привело японца в ярость. Он замахнулся на воспитателя и даже ударил одного из мальчиков. Но на этом не успокоился. Побежав к трюму с углем, стюард схватил доску и швырнул в толпу. К счастью, она ни в кого не попала. Друг Ильина Николай Егоров схватил японца в охапку, стараясь утихомирить.
Тем временем еще один из колонистов, Алексей Буренин, толкнул другого матроса, за что получил в ответ. Началась драка. Австрийцам и прибежавшим на крики японским офицерам удалось утихомирить драчунов.
Еще не успела рассеяться толпа, а стюард появился снова, на этот раз в руке у него был огромный кухонный нож. Но оружие у него отняли.
Такими были свидетельства со стороны колонистов. Теперь осталось выслушать главного виновника, который сидел здесь же, в столовой.
— Всему виной русский учитель, — сказал стюард. — Борьба велась честно, согласно японским правилам. И ничего плохого не случилось бы, не вмешайся он.
Рассказывая обо всем этом, молодой матрос очень волновался. Он ударял рукой о стол и размахивал полотенцем в сторону Котовского, сидевшего за столом напротив.
Потом слово попросил Котовский. Он постарался как можно спокойней объяснить капитану и матросу, как все выглядело с его точки зрения.
— Борьба принимала нехорошее направление. И я решил прекратить поединок. Некоторые мальчики поддержали меня. «Пора идти на танцы», — сказали они. Ильин послушался и встал. А матрос, оставшись один, прыгнул на колониста, и оба они упали на палубу. Мне показалось, что японец душит Бориса. А ведь это мой воспитанник, и я отвечаю за него. Вот почему я и применил силу. Иначе неизвестно, чем бы все закончилось.
Все разошлись. Столовая опустела. Остались капитан и начальник колонии.
— Я думаю, — сказал Эверсол, — инцидент связан с обоюдным непониманием языка. Воспитатель и колонисты кричали: «Довольно!», а матрос продолжал бороться, не понимая сказанного.
— У нас, японцев, с раннего детства воспитывают высокое чувство собственного достоинства. А ваш учитель, похоже, был невежлив и груб.
— Но это не давало права вашему матросу вернуться с ножом. Палуба была полна детей. Представьте на минуту, что произошло бы, пусти он в ход холодное оружие…
— Я уже распорядился, чтобы нож принесли сюда. Я его спрячу в сейф, а скорее всего, выброшу за борт.
— Это верное решение. Вы хозяин на судне, а матрос — ваш подчиненный. И первое, что он должен был сделать, прийти к капитану и доложить о случившемся.
— Он совсем молодой человек.
— Очень несдержанный и не знающий дисциплины. У меня до сих пор дрожат руки. Представляете, что могло произойти?!
Каяхара покачал головой, что-то обдумывая.
— К сожалению, — сказал он, — команду набирали срочно. Так же быстро, как переоборудовали «Йоми Мару». Мне подсунули несколько молокососов. На работе от них мало проку. Да вот еще и неприятности…
— Подумайте, капитан, какой бы разгорелся международный скандал, если бы с кем-то из моих детей, а ваших пассажиров, случилась беда. На берегу пароход ждет толпа голодных до сенсации журналистов.
— Что говорить, с таким грузом мне еще не приходилось иметь дело.
— Если хотите, я попрошу врачей, чтобы они осмотрели вашего парня…
— В этом нет необходимости, мистер Эверсол. Он моряк. Негоже мужчине обращать внимание на царапины. Я дам указание матросам, чтобы они больше не устраивали соревнований по борьбе. Отныне отношения экипажа с пассажирами будут только официальными.
Последние слова капитана обрадовали Эверсола. Но не успокоили. Врач по профессии, он знал: страсти так быстро не утихают. Конфликт может повториться. И не ошибся.
На другой день колонисты заметили, что стюард прохаживается по судну, кого-то высматривая. Увидев Котовского, который спокойно сидел у левого борта, он взял в руки метлу и стал ею размахивать перед лицом воспитателя, явно провоцируя его.
