Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius"

Кузнец старался говорить весело и бодро, но Виллем не мог не заметить напряженный, ищущий взгляд своего собеседника: очевидно, что приглашают не только пирогов ради. Да и выглядел Марк неважно: с последней встречи осунулся и побледнел, под глазами залегла чернота, темные, лишь слегка тронутые сединой волосы потускнели и так сильно поредели, словно их вырывали клоками. Впрочем, даже без этих тревожащих признаков лекарь прекрасно понимал, — и отдавал себе отчет, что и Марк это знает, — что эта Пасха станет для друга последней из тех, что он переживет на земле. Кашель его все усиливался, а силы тела убывали, и лекарь, дважды заходивший к другу домой, чтобы пустить тому кровь, с горечью сознавал, что Марк быстро превращается в бледную тень себя самого.

«Ты хоть с Гвидо поговори, — советовал он в свой последний визит. — Парень же все видит, он наверняка до смерти перепуган. Не дело это — скрывать от него и лгать, что все обойдется».

Марк тогда так ничего вразумительного и не ответил. Сына он любил беззаветно, но, на взгляд Виллема, иногда недооценивал то, насколько тот уже взрослый. Впрочем, такие мысли и суждения лекарь жестко в себе пресекал, считая, что не ему вмешиваться в чужую жизнь и семью.

— Вы пойдете с нами, мастер Виллем?

Гвидо со всей возможной для него скоростью подошел к отцу, встал за его плечом — лицо хоть и усталое, но радостное и умиротворенное: кажется, ночь в храме пошла ему на пользу. Интересно, Марк все же поговорил с ним? Впрочем, если и нет, то не ему, Виллему, приносить дурные вести, тем более в такой светлый день. Может, парень и в самом деле ни о чем не догадывается?..

— От пирогов Марты я отказаться не могу, тем более после Поста.

— Давно бы так! — пробасил Марк, выходя с храмового двора, и лекарь успел заметить в его взгляде благодарность. — Что же, поспешим! А то работнички мои вперед умчались, того и гляди, нам только паленые корочки от пирогов останутся!

Виллем искренне усмехнулся шутке: Якоб и Ян, подмастерья Марка, мастера своего почитали, и мысль сесть вперед него за стол могла прийти им разве что в страшном сне. С другой стороны, покусочничать они всегда были горазды, а где один пирожок стащишь, там и второй… Добросердечная Марта обычно была не против: ее сын был одного возраста с парнями, и кухарка отлично понимала, как хочется есть в бедовые восемнадцать лет. С пасхального стола, однако, таскать не годилось, а значит, и правда стоило поспешить, не заставляя их, да и себя, ждать слишком долго: одна мысль о пирогах Марты и правда вызывала голодное бурчание в желудке.

Замечтавшись, Виллем не сразу заметил, что уже какое-то время не слышит позади себя шагов отца и сына. Обернулся, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гвидо что-то говорит Марку, судя по всему — о чем-то просит.

— Виллем, погоди! — на лице кузнеца появилось шутливое и слегка озадаченное выражение. — Тут у нас оказалось, что у моего сына от меня есть секреты!

— В самом деле?! — лекарь, хоть и понимал комичность ситуации, был немало удивлен: представить Гвидо скрывающим что-то от отца было решительно невозможно, даже не всерьез.

— Представь себе. Что-то такое, о чем он хотел бы поговорить с нашим семейным лекарем и что совершенно не желает поведать мне.

Что ж, если эти двое затеяли какую-то шутку — пожалуй, лучше им подыграть: злого они замыслить не способны, видимо, будет весело.

— Ну что ж, юный мастер Гвидо, пожалуйте сюда, поговорим, — в тон Марку ответил он.

Кузнец ускорил шаг, оставляя их наедине.

— Понятия не имею, что ему могло от тебя понадобиться, — тихо сказал он, проходя мимо лекаря. — Хоть бы не заболел…

— Не переживай заранее. Больным он точно не выглядит.

Гвидо, дождавшись, когда отец скроется за поворотом улицы, подошел к Виллему и, глядя в его серьезное, напряженное лицо, лекарь с удивлением убедился, что происходящее — вовсе не шутка.

— Так о чем ты хотел со мной поговорить?

— Я… Я спросить хотел, мастер Виллем, — он глубоко вдохнул, словно собираясь броситься в холодную воду. — Отец скоро умрет, да?

— Чт..? — восклицание замерло на губах, и Виллем, сбившись с шага, остановился, повернувшись к спутнику. — Почему ты?..

— Я же слышу, как он кашляет, и вижу, сколько настоек разных от вас приносит, — отводя взгляд, продолжил Гвидо. — И как быстро они заканчиваются. И что вы раньше у нас редко бывали, только когда у меня спина болела, — а за Пост дважды приходили, и не ко мне, а к отцу. Но он сам никогда мне не скажет. Он не хочет, чтобы я переживал из-за этого, вот и делает вид, что все в порядке. Поэтому я вас решил спросить.

— Потому что все равно переживаешь?

Подросток кивнул.

— Я уже просто не знаю, чего бояться, мастер Виллем. Так это правда? Отец умирает?

— Да, мальчик, это правда, — отрицать это и дальше было не только бессмысленно, но и жестоко.

Гвидо побледнел, и Виллем встревоженно сжал его плечи, опасаясь припадка. Его, однако, не последовало. Подросток лишь осторожно отстранился от его рук и отвернулся.

— Ему не будет больно, мастер? — глухо спросил он.

— Нет. Не должно. А если вдруг и будет, у меня есть средства, чтобы облегчить страдания.

Гвидо медленно кивнул, удивительно напоминая этой манерой отца. Виллем успел заметить слезы в его глазах, но упрямо сжатые челюсти мальчишки ясно говорили о том, что пролиться им он не позволит.

— Спасибо, что не стали скрывать, мастер, — проговорил он, и Виллем буквально кожей ощутил, какие усилия он прикладывает, чтобы не позволить голосу дрожать. — Я молился о том, чтобы узнать правду, всю эту ночь.

— Выдержать это знание тоже дорогого стоит. Справишься?

Подросток пожал плечами, быстро потер предательски покрасневшие глаза.

— Я не должен огорчать отца, — наконец тихо, но решительно ответил он. — Он думает, что я не знаю, и ему от этого легче. Будет лучше, если все так и останется. Я просто хотел для себя знать. Чтобы понимать, к чему все идет.

Виллем нахмурился. Что-то неправильное было во всей этой ситуации. Что-то… Несправедливое, что ли? Мальчишка любит и почитает отца, как и положено всякому сыну. Но крест, что он на себя взваливает — не слишком ли он велик и тяжел для детских плеч? Разве не долг отца в этом — защитить, позаботиться о своем чаде?..

Острый укол вины положил конец этим мыслям.

«Каин, что сделал ты с братом своим?»

Тебе ли рассуждать об отцовой заботе, Виллем из Льежа?

— Мастер Виллем? — донесся до него встревоженный голос Гвидо.

— Что?

— Я спрашивал, можем ли мы уже пойти? Отец будет волноваться, если мы задержимся.

— Что ж, пойдем. Если ты готов.

Подросток помрачнел, отвернулся от лекаря, перехватив поудобнее костыль.

— Я не знаю, готов ли я, мастер Виллем, — быстро ответил он. — Но по-другому ведь все равно никак. Отец Ансельм на этих днях вспоминал слова Христа о том, что ученики Его не держат пост, пока Он с ними. Наверно, со мной и отцом так же: пока он жив, я должен радоваться этому.

«А потом?»

Вопрос вертелся на языке лекаря, но он его так и не озвучил: слишком хорошо понимал, что ответа на него у его юного собеседника не найдется.

***

Дом Марка встречал гостей густым пироговым и мясным духом. Стол посреди просторной кухни, стараниями Марты и подмастерьев вычищенной до блеска, заставлен был самыми разными кушаниями: на большом блюде в середине исходили паром свиные колбаски с репой, щедро приправленные горчичным соусом; соседствовал с ними большой горшок с розовым мясом, над которым витал аромат корицы, имбиря и гвоздики; по другую сторону расположилась большая глубокая сковорода, в которой из винной подливы выглядывали клешни тушеных раков. Были кроме того обещанные Марком пироги с мясом, а также нечто в продолговатой глиняной форме, чему Виллем так и не смог дать внятного определения и названия, но пахло оно печеными яблоками и на вид было приятно-золотистым. Несколько бутылей с вином, нарезанный козий сыр и белый хлеб завершали картину, не позволяя усомниться в том, что кухарка действительно постаралась от души.