Время дракона - Лыжина Светлана

Младший Дракул добрался до обители на второй неделе Рождественского поста, начало которого знаменовало собой поворот к зиме. Тем не менее, до настоящей зимы оставалось ещё много времени, ведь настоящая зима это обильные снегопады, а их пока не было. Выпадавший снег, успевая еле-еле прикрыть землю, таял под дождём, заморозки сменялись оттепелью, дороги раскисли, и, конечно, такая погода нагоняла на Влада тоску, которую только усиливали мысли об обстоятельствах отцовой смерти, невольно приходившие на ум юному государю, приехавшему на родительскую могилу.

Когда Влад приехал в Снагов, снег успел в очередной раз растаять, обнажив жухлую траву, а небо закрылось облаками, через которые не пробивалось солнце. Всё выглядело тёмным. Лишь монастырь, стоявший на острове посреди озера, светился белизной, казавшейся особенно яркой по сравнению с серым небом и серой гладью вод, отражавших небо.

Над стенами и башнями монастырских укреплений чуть виднелись главки церкви, а точнее - кресты этих главок, и именно на эти кресты, отливавшие тусклым золотом, юный князь смотрел, проезжая по длинному деревянному мосту, за которым начиналась дорога, ведшая к воротам обители.

Ворота были широко распахнуты, потому что князя ждали - ждали все насельники монастыря, собравшиеся на дворе перед церковью. Всего там стояло около полусотни человек, облаченных, как это и положено, сплошь в чёрное.

В чёрном одеянии не так-то просто выглядеть нарядно, однако монахи выглядели нарядно, потому что их рясы были новые, неношеные, и это бросалось в глаза. "Ишь, братия принарядилась к приезду важного гостя", - невольно подумал юный государь, особенно обратив вниманием на пожилого монаха с посохом, стоявшего впереди всех. Ряса у этого монаха была из тонкой шерстяной ткани, а из ворота рясы выглядывала белая рубашка, явно шёлковая. Шёлк и тонкая шерсть приятны телу, поэтому казалось уже не очень удивительным, что монах заботился не только о теле, но и о бороде. Борода эта, имевшая благородный коричневый цвет, была тщательно причёсана и как будто намазана чем-то, чтоб выглядеть ещё аккуратнее.

Этого монаха юный государь знал заочно. Когда отец Влада делал подарки Снаговому монастырю, то в соответствующих указах неизменно упоминал настоятеля обители, называя его "поп Доментиан". Как известно, знаком отличия для всякого настоятеля является посох, и именно по посоху Влад понял, как следует обращаться к пожилому нарядному монаху, стоявшему впереди толпы.

Юный государь спешился, подошёл, снял шапку и поклонился в пояс:

- Доброго дня тебе и всей твоей братии, отче Доментиан.

- И тебе доброго дня, сыне, - отвечал настоятель, - Я понимаю, зачем ты приехал, и потому не буду сейчас докучать разговорами. Сперва повидай могилу, а после прошу пожаловать в нашу трапезную, чтобы мы могли оказать тебе приём, достойный твоего высокого положения. Знай, что мы скорбим вместе с тобой и молимся о спасении души твоего покойного родителя. А если пожелаешь узнать, как совершалось погребение, - отец Доментиан указал вправо, - ты можешь спросить у нашего брата Антима. Он проводит тебя и расскажет.

Когда отец Антим, скромно стоявший за спинами других монахов, вышел вперёд, Влад не испытал тех чувств, которые обычно возникают при встрече с давними знакомыми. "Мы не виделись больше четырёх лет", - подумал князь, но ничего внутри не ёкнуло. Возможно, причина заключалась в том, что увидеть своего бывшего наставника Влад ожидал, ведь клир в митрополичьем соборе сообщил:

- Наш брат Антим получил благословение остаться при могиле в Снагове и молиться за упокой души убиенного государя.

Отец Антим, казалось, тоже не был взволнован встречей. Он взглянул на гостя по-будничному, даже не улыбнулся. А может, монаха что-то беспокоило и не давало радоваться?

- Иди за мной, чадо, - сказал отец Антим и двинулся к дверям церкви в обход толпы монахов и послушников.

Влад двинулся следом и, помолчав немного, произнёс:

- Отче, я знал, что увижу тебя здесь.

- А где же мне ещё быть, чадо? - тихо ответил бывший наставник. - Много лет назад мне вверили заботу о спасении души твоего отца, а теперь, когда эта душа отлетела, мой долг пребывать возле могилы усопшего и усердно молиться о том, чтоб его душа попала в рай.

Говоря так, отец Антим обернулся, и только тогда Влад заметил, что борода наставника, памятная с детства, теперь поменяла цвет. Из серо-бурой она превратилась в серую, а возле щёк стала белой. Через бороду, явно побелевшую, монах будто сроднился с белостенной обителью, в которой теперь жил.

"С каждым годом станет белеть всё больше", - подумал юный государь, а отец Антим тем временем подвёл его ко входу в церковь, взялся за дверное кольцо, с видимым усилием потянул и кивком головы дал понять, что пропускает государя вперёд.

Внутри храма царил полумрак, ведь солнце, которое снаружи не могло пробиться сквозь пелену облаков и осветить землю, тем более не могло осветить внутренность церкви, имевшей всего несколько окон, да и то узких. Только Царские Врата и две большие иконы по бокам от них, изображавшие Христа Спасителя и Богородицу с Младенцем, хорошо освещались десятками свечей, горевших в больших напольных подсвечниках. Обычно в перерывах между службами кто-нибудь из помощников священника ходил и собирал огарки, но в этот раз все вышли встречать государя, поэтому помощники не копошились возле подсвечников и не нарушали удивительную тишину, установившуюся в храме.

Войдя, Влад почти не слышал собственных шагов, потому что на полу, как это часто встречалось в монастырских церквах Румынии, лежали ковры. Храм в обители мало отличался от частного дома, ведь и в монастырском храме, и в частном доме редко ходили чужие люди - всё больше свои - а для своих почему бы ни застелить полы коврами.

- Он здесь, - благоговейно произнёс отец Антим, войдя следом за Владом, и указал рукой на пол влево от себя. Там, почти у самых дверей, под одним из столбов, подпиравших своды, лежала продолговатая каменная плита.

Государь подошёл к ней и опустился на колени, чтобы прочесть надпись, но даже с малого расстояния ничего не смог разглядеть. Надгробный камень смутно белел в потёмках, а надпись на нём расплывалась перед глазами, поэтому юный князь, поняв, что никакое напряжение зрения здесь не поможет, положил на камень руку и попытался разобрать буквы на ощупь.

От каменной плиты веяло холодом, который особенно резко чувствовался в церкви, где успели надышать. Очевидно, плита забирала холод от земли, а от плиты стынь передавалась пальцам, так что они, исследуя рельефные буквы, постепенно теряли чувствительность.

Юный государь разобрал только первые два слова, означавшие: "Убиен был...", - но и этого оказалось достаточно, чтобы удовлетвориться. Он всё опасался, что вместо "убиен" напишут "усоп", как если бы отец умер своей смертью, однако слово начертали верное. "Значит, есть ещё правда на свете", - подумал Влад.

Вдруг над надгробием склонился отец Антим, успевший где-то раздобыть большую свечу в подсвечнике. Разгораясь с каждой минутой всё ярче, она осветила буквы, и тогда стало возможно прочесть остальное: "Убиен был в Былтени во Христа верующий и христолюбивый, и благочестивый, и Богом помазанный господин всей земли Угровлахийской самодержавный Иоанн Влад воевода, сын Иоанна Мирчи. В лето 6955 от сотворения мира, декабря месяца, 25 дня".

"В лето 6955, в конце декабре, - мысленно повторил Влад и подумал. - А изменники до сих пор не получили по заслугам".

Тем временем отец Антим решил не дожидаться, пока его начнут спрашивать о погребении, и, скорбно вздохнув, сказал:

- Погребение устроили достойное. Обрядили хорошо, и голову сделали. Слепили из глины, хоть и не обжигали, и накрыли шёлковым платком. Даже я, глядя на усопшего, на время позабыл, что он без головы. Схоронили достойно.

- А кто совершал отпевание? - спросил Влад.