Время дракона - Лыжина Светлана

Конечно, жупаны знали про Снагов, но не думали, что дело именно в нём. "Переносить столицу ради любимого монастыря? - недоумевали они. - Так никто не делает". Но ведь младший Дракул ездил не столько в монастырь, сколько в гости к отцу. К мёртвому отцу, но всё же.

По дороге путешественник неизменно оказывался захвачен воспоминаниями - и хорошими, и плохими. Плохие воспоминания не давали покоя, и чем дольше Влад ехал, тем дольше оставался в их власти. Он стремился облегчить себе путь - ведь полдня воспоминаний это лучше, чем два с половиной - потому-то и выбрал для столицы место поближе к Снагову.

Конечно, в обители Влад тоже мог оказаться во власти тяжёлых мыслей, но это случалось редко. В обители его не просили разбирать жизненные случаи, которые нежданно-негаданно оказывались чем-то похожими на случаи из жизни самого Влада. В обители он мог отрешиться от всего, забыть о прошлом и даже о настоящем, то есть о государственных делах, и отбросить вечную подозрительность, необходимую всякому князю. К тому же, плохие воспоминания обычно появлялись в те минуты, когда Влад оказывался взволнован, а монастырская жизнь текла спокойно.

Уже на подступах к Снагову младший Дракул успокаивался, поэтому теперь обращал больше внимания на то, что творилось по сторонам. "Вот сейчас надо свернуть с малонаезженного пути вправо, - думал князь. - Вот на эту дорогу, более широкую, которая тянется сюда через поля с северо-запада. Широкая дорога приведёт прямо к въезду на длинный деревянный мост, а по мосту я доберусь на озёрный остров, и там будет конец пути".

Через некоторое время, подъехав к мосту, Влад увидел берег с зарослями камыша и воду с кувшинками. Кувшинки, как всегда в августе, распустились, подняв к солнцу розовые цветки на длинных ножках, а вода в озере тоже зацвела, сделавшись зеленоватой и мутноватой.

Сколько раз смотрел правитель на эту воду, столько раз и удивлялся тому, что издалека эта зелёная муть выглядела не зелёной, а синей и к тому же чистой, потому что в ней отражались небеса. Воздушная сфера отражалась в озёрной воде очень чётко, со всеми облаками, и потому казалось, что монастырь повис между небом и земной твердью.

"Нет, - в очередной раз подумал младший Дракул, - отражение небес всё же не такое светлое и чистое, как само небо, и это зримое различие напоминает, что грешная земля никогда не достигнет идеала, как бы ни пыталась. Как можно достигнуть идеала, если у каждого человека на дне ил и муть! Душевный ил непременно поднимется - надо только встряхнуть человека, как следует. Впрочем, встречаются и такие лицемеры, у которых не только дно, но и вся вода замутнена, однако издалека ничего не видно, потому что в мути отражается небо, и из-за этого ханжа может сойти за праведника".

Между тем небо над головой государя оставалось всё таким же синим, вода была всё такой же спокойной, а кувшинки по-прежнему тянули к солнцу свои цветки и, глядя на это, правитель даже удивился, что такая мирная картина могла вызвать в нём гнев. "Эко ты распалился, - заметил себе Влад, возвращаясь к добродушному настроению. - Наверное, плохие воспоминания отпустили тебя не совсем, если ты так строг к людям".

Сейчас государю следовало забыть о строгости, чтобы беспричинно не обидеть монастырскую братию, которую ему вот-вот предстояло приветствовать. Половину моста он уже миновал, а это значило, что до прибытия в обитель оставалось всего несколько минут.

Монастырская крепость, в это время года плохо видная за ветвями ив и ольхи, росших на острове вдоль всего берега, начала показываться. Стены и башни ярко белели меж деревьями, но лучше всего были видны главки церкви, отливавшие тусклым золотом.

Вот закончился бревенчатый настил моста, и началась дорога, ведущая к воротам главной башни, широкой и приземистой, как дом. Вдоль дороги по правую и по левую сторону росли раскидистые яблони, посаженные в несколько рядов, так что получился большой сад. Яблоки почти созрели и выделялись среди листьев красно-малиновыми боками. До сбора урожая оставалось недели две, но к одной из крайних яблонь, растущих ближе к югу, кто-то уже приставил лестницу.

Возле лестницы никого не было, поэтому государь предположил, что монах, собиравший яблоки, временно оставил дело, готовясь вместе с остальной братией встретить венценосного гостя - не случайно ведь ворота главной башни были гостеприимно распахнуты.

Въехав в ворота, Влад увидел, что на дворе перед церковью столпились насельники монастыря. Опять в праздничных, неношеных рясах. "Принарядились к моему приезду", - мысленно усмехнулся князь, а наряднее всех, как всегда, показался ему настоятель.

Эту должность в обители по-прежнему занимал отец Доментиан, но он заметно постарел. Из раза в раз этот человек становится всё более седым, морщины на щеках и вокруг глаз - всё резче, а руки - всё желтее.

Змей-дракон, по-прежнему сопровождавший Влада, безразлично глянул на монастырскую братию и тут же свернул куда-то, судя по всему, собираясь обежать вдоль ограды и обнюхать углы, будто собака.

Тварь всегда поступала так, поэтому Влад не стал следить. Он спешился, снял шапку, передал её Войке, подошёл к настоятелю и поцеловал тому правую руку:

- Доброго дня тебе и всей твоей братии, отче Доментиан.

- И тебе доброго дня, сыне, - раздался привычный ответ.

Влад усмехнулся:

- Как-то странно ты произносишь слово "день", отче. Будто пеняешь мне. Будто хочешь сказать: "Уже и вправду день, а мы ждали тебя утром".

- К чему пенять! - сказал отец Доментиан, как обычно не желавший ссориться. - Мы лишь сожалеем, что ты не приехал раньше, потому что всегда рады видеть тебя, сыне, и чем раньше ты приезжаешь, тем больше нам радости.

- Отче, я знаю, что виноват, - Влад с нарочитой кротостью склонил голову, - поэтому хочу искупить вину особым подношением.

Князь махнул рукой слугам, и те проворно стащили с вьючной лошади пару кожаных мешков, поставили их перед настоятелем, а затем отступили, после чего государь развязал горловину одного из мешков, и оказалось, что внутри находятся некие свёртки из полотна, переложенные соломой. Наконец, Влад вынул верхний свёрток, снял полотно, и тогда на солнце заблестело золотое кадило очень тонкой работы.

Положив драгоценную вещь на мешок так, чтоб всякий мог рассмотреть, правитель, весьма довольный собой, произнёс:

- В обоих мешках церковная утварь. Думаю, всё из одного храма, потому что орнамент на вещах похож, будто делал один и тот же мастер. Мне доставили это турецкие купцы. Они не знают, где вещи были взяты, но храм, несомненно, православный. Я заплатил купцам весьма дорого, чтобы утварь снова принадлежала православным христианам.

Слова князя, вроде бы благочестивые, имели второй смысл, ведь не требовалось большого ума, чтобы догадаться - храм, в котором утварь находилась прежде, оказался осквернён и разграблен во время очередного турецкого похода в некую православную страну. Государю Владу следовало бы забрать награбленное с помощью меча, а не с помощью денег, однако правитель ясно давал понять отцу Доментиану, что намерен поддерживать с турками дружбу и настолько твёрд в этом намерении, что готов даже закрыть глаза на осквернение храмов, лишь бы не воевать.

Отец Доментиан, безусловно, понял скрытое значение государевой речи. Он мог бы отказаться принять утварь, однако не отказался, воскликнув:

- Богоугодное дело ты совершил, сыне, - после чего не удержался, взял кадило и несколько мгновений восхищённо глядел на него.

Толпа монахов тоже пришла в движение, желая посмотреть, но отец Доментиан передал вещь одному из своих помощников, у которого на поясе висели ключи:

- Возьми с собой двух братьев и запри всё это, сам знаешь где.

Влад молча улыбался, видя, что подарок понравился, а настоятель, не скрывая радостного умиления, сказал:

- Сыне, ты принёс в обитель так много даров! Так много, что о них уже идёт молва. Я не удивлюсь, если со временем о тебе станут говорить, будто ты и есть основатель этой обители. Даже я, думая о твоей щедрости, порой забываю, что монастырь стоит на этом острове со времён твоего деда Иоанна Мирчи.