Игра в прятки - Джонс Лора

Он проводит рукой по волосам и удаляется, даже не взглянув на меня.

Мифы и легенды

Софи

К тому времени, как мама, Лара и я, закутавшись в шали, отправляемся в замок, на землю опускается мгла. Смешиваясь с туманом, она окутывает нас, плотная, как шерстяное покрывало, холодная, как стекло.

Выйдя из дома, мы стараемся держаться дороги, которой привез нас фургон, но в густом тумане видим всего на несколько шагов вперед. Наконец, показывается подъездная аллея замка, и мы спешим по ней меж двух рядов тополей, которые выстроились, словно часовые, внимательно наблюдающие за нашим продвижением.

Туман постепенно редеет; замок вырастает на нашем пути так внезапно, что у меня перехватывает дыхание. И вот перед нами – огромное белесое сооружение; с резных фронтонов над каждым из огромных окон на нас вопрошающе взирают каменные лица, единственная башня устремлена в черное небо. Она намного выше, чем казалось из фургона, – настолько, что оттуда, наверное, виден сам Версаль.

– Боже, какое прекрасное место, – вздыхает Лара, и я удивляюсь тому, что она ослеплена чудовищным великолепием замка: ведь где‑то в сточных канавах умирают люди!

– Сюда, – говорит мама, и мы сворачиваем на гравийную дорожку, которая, сужаясь, приводит нас к куда более скромной и простой двери, где уже ждет тетушка Бертэ. Она приветствует нас с той же теплотой, что и раньше, но, когда мы переступаем порог и заходим внутрь, атмосфера меняется. Она кажется тяжелой, гнетущей и беспокойной, словно что‑то преждевременно сломалось. Кроме того, здесь очень тихо, будто в мрачном погребе, хотя из писем тетушки известно, что у Оберстов полно прислуги.

И холодно здесь совсем как в погребе: промозгло, прямо как на улице. Каменная лестница, ведущая в полуподвальный этаж, подобна входу в подземный мир. Стены внизу намного толще, из главного коридора разветвляются пустынные, узкие, как норы, лестницы и проходы, петляющие в разные стороны. Полуподвальный этаж полностью, если не считать людской, занят рабочими помещениями. Интересно было бы знать: остальная часть замка столь же причудливо своеобразна?

Тетушкина комната, хотя и расположена ниже уровня земли, оказывается больше, чем весь наш дом. У стены стоит кровать, напротив, под высоким окном, – небольшой стол, накрытый для ужина. На нем выставлены вино, нарезанный багет, сыр и скромные мясные закуски; при виде этого великолепия у нас с Ларой начинает урчать в животах. Пожалуй, столько мы съели за всю прошедшую неделю.

– Угощайтесь, девочки, – приглашает тетушка Бертэ. – Ну, давайте же.

Я беру ломоть хлеба и впиваюсь в него зубами.

– Очень любезно со стороны Оберстов поделиться с вами своим хлебом, тетушка, – замечает Лара перед тем, как откусить новый кусок.

– Ах, это вовсе не хлеб Оберстов, – отвечает тетушка. – У них другой. Более белый и пышный. Я как‑то раз пробовала – это все равно что лакомиться облаком.

Я с трудом сглатываю. Что там давеча рассказывала сестра? Будто где‑то детям приходится смешивать тесто с землей. Хорошую муку всегда приберегают для тех, у кого есть деньги на ее приобретение, а большинство населения вынуждено довольствоваться тем, что остается после засухи и града. Заплесневелым, пересохшим зерном, которое даже птицы не клюют.

– Итак, я слыхала, что вы, барышни, познакомились с молодым хозяином? – спрашивает тетушка Бертэ. – Разве не мило с его стороны было прийти и представиться?

– С хозяином? – переспрашивает Лара. – Нет, мы с мсье Оберстом еще не знакомы.

– Я имею в виду молодого господина. Мсье Жозефа.

Я хлопаю ладонями по столу, так что приборы громко звякают.

– Жозефа? Вы хотите сказать, что юноша, явившийся к нам в дом, – сын хозяина? И что он живет здесь?

– Вот именно. Когда я сообщила ему, что сегодня прибудут мои родственницы, он преисполнился решимости заглянуть к вам, чтобы познакомиться. Все эти годы я при каждом удобном случае старалась приголубить и приласкать его… – Тетушка умолкает. – Бедняжка. Нелегко ему пришлось.

– «Нелегко ему пришлось»! – фыркаю я при мысли об огромном здании, высящемся у нас над головами, о чудесном хлебе, который едят Оберсты. – Уж конечно, легче, чем большинству.

– Оберсты – не аристократы, Софи, – возражает тетушка. – Мсье Вильгельм – фабрикант.

– Однако они живут в роскоши! Едят вкусный хлеб, тетушка, вы сами сказали!

– Да, но…

– Никто не волен выбирать себе происхождение, Софи, – мягко увещевает меня Лара. – Важно, как люди пользуются своими привилегиями, как они себя ведут. Неправильно стричь всех под одну гребенку.

– Если только они не…

– Девочки, девочки! – перебивает нас тетушка Бертэ. – Давайте наслаждаться ужином. Столько времени утекло с тех пор, как мы виделись в последний раз! Поговорим о чем‑нибудь другом.

Однако никто не предлагает подходящую тему для беседы, и тетушка продолжает:

– Расскажу-ка я вам про фабрику, а?

– Давно ли вы… – начинает Лара.

– Твоя тетушка работает здесь уже около двадцати лет, – вступает в разговор мама. – Верно, сестра?

Тетушка Бертэ кивает.

– Я поступила на службу к мсье Вильгельму сразу после того, как он женился на мадам Жюстине. В тот же год, когда поженились король с королевой.

– Она тоже австрийка? – любопытствую я.

– О, мсье не австриец, – отвечает тетушка. – Он из Германии. А мадам из Англии.

– Из Англии? – изумляется Лара, будто это какая‑то экзотическая страна. – А как они познакомились?

– Это замечательная история, – рассказывает тетушка. – Однажды мсье Вильгельм явился на званый вечер в Мезон-де-Пёплье, замок своего друга мсье Гюйо. Был вечер дня летнего солнцестояния, и он оказался в саду один. И тут… перед ним возникла она!

– Тоже гостья? – спрашивает Лара.

– Да нет же! Мадам Жюстина была у Гюйо в гувернантках. Она потихоньку пробиралась в библиотеку за книжками для детей и пошла через сад в надежде, что гости ее не заметят. Ну вот, и мсье влюбился в нее с первого взгляда: он часто говаривал, что мадам в тот вечер выглядела как богиня. А надо сказать, что мсье Вильгельм, к величайшему сожалению, никогда не мог похвастаться тем, что называется привлекательной внешностью. – Тетушка одним глотком допивает свое вино, словно стремясь утолить неизбывную жажду. – В общем, как только мсье нашел эту землю – дома и фабрики тогда еще не существовало, – он пригласил сюда мадам, чтобы показать ей эти места. Он хотел попросить ее руки, но нечаянно встал не на одно колено, а на оба, и испачкал чулки. Но мадам Жюстина рассмеялась и тоже опустилась на колени рядом с ним. Они поженились, и мсье в качестве свадебного подарка построил для нее этот самый дом – точную копию замка, где они познакомились, вплоть до башни. Когда мадам Жюстина была гувернанткой в семье мсье Гюйо, она жила в комнате, находившейся в башне.

Тетушка Бертэ наконец умолкает, чтобы перевести дух, а Лара мечтательно смотрит на нее.

– Вот почему там особенные обои, – продолжает тетушка. – Они должны были символизировать брачный союз Оберстов, для чего на них перенесли бумаги, которые мадам использовала при обучении детей Гюйо: страницы книг, прописи и прочее, соединив их с узорами набивных ситцев мсье. Видите ли, в то время мсье Вильгельм продавал только ткани. Он начал производить обои в честь мадам Жюстины. И даже въездные ворота украсил ее монограммой. У них действительно была редкая любовь.

– Как романтично, – шепчет Лара, и ее светлые ресницы трепещут в свете свечей. Без сомнения, она думает о Гийоме, и я ощущаю бремя вины из-за того, что позабыла рассказать ей о его приходе к нам за день до нашего отъезда из Марселя.

– Да, – соглашается тетушка Бертэ, и на ее лицо набегает тень. – Имейте в виду, у мсье Вильгельма, бесспорно, есть свои причуды.

– О чем это вы? – спрашиваю я.

– О, ну, я просто имела в виду… что, во‑первых, он охотник до мрачных каламбуров и рифм. – Тетушка хихикает. – Например, если он беседует с англичанином, то непременно сообщит ему: «Я занимаюсь красильным делом». Мсье, разумеется, имеет в виду обои, а его принимают за гробовщика!  [27] – Она от души смеется и обмахивает лицо салфеткой. – О да, мсье любит хороший каламбур. Вернее, любил. Конечно, он совсем другой с тех пор, как его жена… – Тетушка осекается. – Но мсье Вильгельм – хороший хозяин.