Игра в прятки - Джонс Лора

Я прослеживаю аллею взглядом до самого конца и вижу там какой‑то дом. Хотя я не могу как следует разглядеть его, без всякий сомнений, он огромен. Больше самых больших зданий в Марселе. В сущности, это и не дом вовсе, а гигантский замок, белый и гладкий, точно ледяной.

Когда мы проезжаем мимо него, я различаю высокие, изящные ставни на окнах фасада и люкарны на черепичной крыше, сверкающие, словно драгоценные камни. В центре здания, за балюстрадой крыльца, к которому с двух сторон ведут полукруглые каменные лестницы, виднеется ряд двойных дверей с люнетами наверху. И, как ни странно, у этого строго симметричного сооружения всего одна увенчанная куполом башня, которая пристроена с правого угла и придает зданию неустойчивый, непрочный вид.

Должно быть, здесь и обитают Оберсты со всем их показным великолепием, думаю я, и меня саму изумляет отвращение, которое вызывает во мне эта мысль.

Миновав фабричный двор, фургон замедляет ход перед рядом небольших каменных домиков, серых и приземистых – примерно в четверть высоты нашего марсельского жилища. Рядом с самым дальним стоит какая‑то женщина и неистово машет нам рукой.

– Сестрица! Девочки! Как же вы подросли!

Эта женщина выглядит точь-в‑точь как моя мать, но притом совсем на нее не похожа. Ее облику присуща мягкость, тогда как маминому – жесткость, там, где у мамы прямые линии и углы, у нее – плавные изгибы. Я сразу узнаю ее.

– Тетушка Бертэ! – восклицает Лара, спрыгивая с фургона.

Тетушка без промедления крепко обнимает нас обеих.

– Лара, какая ты красавица, прямо барышня стала! А София, бог ты мой, уже вдвое выше меня!

Пока возница выгружает наши вещи, мы вслед за тетушкой проходим по коротенькой, в несколько шагов, дорожке в дом и оказываемся почти в такой же гостиной, как у нас в Марселе, только намного теснее. Здесь есть очаг, несколько видавших виды стульев и стол. Потолок пересекают толстые балки, идущие в направлении крошечного дворика позади дома. К двум смежным спальням под крышей, одна из которых выходит окнами на улицу, а другая – во двор, ведет низкая, скрипучая деревянная лестница. Вот и весь дом. Я снова начинаю дрожать: здесь очень холодно.

Мама проводит пальцем по тонкому слою пыли, покрывающему все поверхности в гостиной, и равнодушно изучает результат обследования.

– Сюда около месяца никто не заглядывал, – объясняет тетушка Бертэ. – Но я уверена, что ты быстро приведешь дом в порядок. Жаль только, я не смогу остаться и помочь тебе, ведь молодой господин скоро вернется с фабрики, надо будет подавать ему ужин.

– Это сын мсье Обе… – начинает Лара.

– Да, сын мсье, – не дав ей закончить, отвечает тетушка Бертэ. – Очаровательный юноша.

– Он работает по воскресеньям? – спрашиваю я.

– Да. Учитывая все обстоятельства, он предпочитает всё время занимать себя работой. – Тетушка бросает рассеянный взгляд в окно. – Так или иначе, почему бы вам не поужинать в замке? Полагаю, вы видели его по пути сюда?

– Вы имеете в виду тот огромный дворец?

Тетушка Бертэ смеется.

– Не преувеличивай, София. – Она снова устремляет взгляд вдаль. – Что ж, тогда увидимся позже. Зайдете с черного хода, свернете направо, и мы поужинаем у меня в комнате. О, если вы хотите развести огонь, то дрова на заднем дворе.

Помахав нам на прощание, тетушка Бертэ удаляется. После ее ухода мама начинает сновать между домом и кучей наших вещей, сложенных у дороги.

– Пора приниматься за работу. Лара, помоги мне, а потом мы сможем прибраться. София, сходи и проверь, что нужно сделать наверху. И возьми с собой вот это…

Я затаскиваю корзину, врученную мне мамой, наверх по деревянной лестнице и втискиваюсь в узкий дверной проем спальни, задевая косяки локтями. А когда открываю крышку, у меня перехватывает горло. Первое, что попадается мне на глаза, – тряпичная кукла, лежащая поверх белья. Я вытаскиваю ее и, одновременно замечая, как здесь душно, делаю несколько шагов к окну, чтобы распахнуть его, будто кукле нужен воздух.

Старинная щеколда легко отодвигается, но, когда я пытаюсь открыть створку, та не поддается, и я с силой толкаю раму. Кукла выпадает у меня из рук, скатывается по черепице и, соскользнув с края крыши, с глухим стуком приземляется.

– Нет! – вскрикиваю я, бросаюсь вниз по лестнице, распахиваю входную дверь и застываю на пороге.

Передо мной стоит какой‑то юноша, протягивающий мне куклу. Он держит ее так бережно, словно она живая. Незнакомец примерно моего роста, по возрасту, вероятно, чуть старше меня, у него необыкновенные прозрачно-голубые глаза, полные губы, прямой рот, занимающий на лице ровно столько места, сколько нужно, и едва заметная ямочка на подбородке. Его блестящие пряди наводят на мысль о том, что, вероятно, в начале дня их причесали и припудрили, но они уже успели растрепаться и на макушке образовалась непослушная копна белокурых, точнее медовых, волос.

Однако поразительную привлекательность его внешности придает прежде всего выражение лица, в котором сквозит затаенная печаль, мгновенно мною подмеченная. Это все равно что поднять с земли упавшее яблоко и заглянуть сквозь его кожуру и мякоть в самую сердцевину, добравшись взглядом до темных косточек.

Вдруг до меня доходит, как много секунд минуло с тех пор, как я открыла дверь: похоже, у меня пропал дар речи. Я пытаюсь растянуть щеки в некоем подобии улыбки, но они будто застыли. На лице юноши появляется странное выражение, точно я его забавляю, но он стесняется это показать.

– Здравствуй, – говорит он. – Это твое?

Теперь кукла в его руках выглядит жалкой детской игрушкой.

– Ну… – лепечу я. – Это? Кажется, да.

Юноша смущенно улыбается, и сердце начинает биться у меня в горле, как сверчок. Он передает мне куклу, я быстро хватаю ее и прячу под фартук.

– О, простите… – Я сглатываю. – Спасибо.

– Я видел, как она упала, – объясняет юноша.

Повисает неловкая пауза. Я задаюсь вопросом, что вообще привело его сюда, и наконец соображаю, что мне следует представиться.

– Я Софи! – выпаливаю я чересчур громко, точно чихая. – Софи Тибо.

– Рад с тобой познакомиться, Софи Тибо. Меня зовут Жозеф.

Юноша отвешивает легкий поклон, и я гадаю, не ждет ли он, чтобы я сделала реверанс; но мне ясно, что если я его сделаю, то лишь потеряю равновесие и буду выглядеть еще глупее.

– Ты не здешняя, – замечает Жозеф.

– Мы приехали сегодня днем.

– Мы? – переспрашивает он с таким удивлением, словно я должна была прибыть одна.

– Мои мать, сестра и я. Мы из Марселя.

Светлые глаза Жозефа скользят по моей коже и останавливаются на всклокоченных волосах, выбившихся из-под чепца, как набивка из рваной перины. Я снова заправляю их под чепец.

– Завтра я приступаю к работе в красильне, – сообщаю я, разглядывая его одежду. Судя по скромному, поношенному виду, это рабочая одежда, однако ее отличают безупречный покрой и качество. – Вы тоже тут работаете?

– Да.

– В красильне?

– В печатне, – отвечает юноша, и я стараюсь не выдать своего разочарования. – И если твою сестру зовут Лара, то утром я должен буду показать ей, как все устроено.

Я делаю еще одну попытку улыбнуться.

– Я передам Ларе.

– Что передашь? – раздается голос моей сестры, и выражение лица Жозефа меняется. Уставившись на нее во все глаза, он даже приоткрывает губы.

– Здравствуйте, – говорит Лара, подходя к двери.

Жозеф не отвечает. Он будто онемел. Кто‑то невидимый вонзает в мою грудь огромный шип.

– Лара, это Жозеф. Он с нетерпением ждет возможности показать тебе завтра, как все устроено, – не в силах смягчить резкость тона, сообщаю я.

Сестра отряхивает фартук и рассеянно заправляет за ухо выбившуюся прядь белокурых волос.

– О, благодарю. Вы так любезны.

Тут с заднего двора доносится мамин голос.

– Извините… Жозеф, – говорит Лара, – нам пора. Спасибо, что заглянули. До завтра.

– Да… – ошеломленно лепечет юноша. – Да, до встречи.