Новое утро - Дженнер Натали

Клаудия громко рассмеялась, в то время как мужчины за столом сидели в ошеломленном молчании. Они разволновались еще больше, когда наконец появилась Ава Гарднер, просунув голову между Леви и другим сценаристом.

– Мисс Ада на разогреве? – спросила кинозвезда с широкой улыбкой, после чего игриво и заговорщицки подмигнула другим женщинам, сидящим напротив. На ней было эффектное платье с круглым вырезом и серебряными блестками – совсем не скромное, и все мужчины повскакивали со своих мест в жуткой спешке, чтобы освободить для нее место. Вивьен с удивлением наблюдала за происходящим, вспоминая недавний визит кардинала Маркетти в Teatro 5 и парусиновое кресло, появившееся из ниоткуда как раз вовремя, чтобы принять его впечатляющую фигуру.

Клаудия, Бриктоп и Ава немедленно вступили в оживленную беседу, оставив Вивьен развлекаться, изучая толпу и пытаясь разглядеть других знаменитых гостей. Через несколько секунд она заметила Анну Маньяни за одним столиком, а за другим – Орсона Уэллса, ужинавшего с удивительной молодой женщиной с не менее удивительным именем Эрта Китт. Вивьен всегда поражало, как кинозвезды вживую становятся еще ярче. Кертис как-то сказал ей, что, когда дело доходило до второстепенного кастинга, он предпочитал просто пройти мимо очереди претендентов за дверью своего кабинета. Он утверждал, что найти будущую кинозвезду не так уж и сложно. У самой Клаудии Джонс была только одна эпизодическая роль, прежде чем она получила главную роль в своем втором фильме.

Было уже далеко за полночь, и, хотя Вивьен привыкла задерживаться в студии допоздна, она не удержалась и посмотрела на свои часы от «Картье». В Риме ресторан «Бриктоп» часто был последней остановкой на вечер, которая начиналась со знаменитых фетучини Альфредо со сливками уже в десять вечера и заканчивалась всего за несколько часов до восхода солнца.

– Мисс Ада приглашает нас пополнить ее коллекцию в это утро, – неожиданно объявила Ава Гарднер. Благотворительные пожертвования «Бриктоп» стали легендой среди больниц, монастырей и сиротских приютов Рима. По ночам Ада собирала деньги и одежду у своих знаменитых покровителей, а затем каждое утро отправляла выручку в другое учреждение.

– Что за благотворительная акция на этот раз? – храбро спросила ее Ава. – Святая покровительница стареющих голливудских актрис?

– Небольшой танец на столе для каноссианок, per favore [33], – ни на секунду не задумавшись, ответила Бриктоп.

– Не зря тебя называют святой аферисткой. Ладно. – Ава встала. – Уберите все со стола, ребята.

Выйдя из «Бриктопа» в половине четвертого утра, Кертис, Леви и другие мужчины проводили Вивьен до ее квартиры. На следующий день все опоздали на работу, за исключением Клаудии, которая вообще не пришла. Однако это был первый такой случай, и Кертис не стал возмущаться. Последнее, что они слышали, – это то, что Клаудия помогла закрыть «Бриктоп» с очень энергичным Орсоном Уэллсом и очень уставшей Анной Маньяни, в то время как Ава Гарднер давно ушла. Несколько часов спустя фотограф запечатлел Клаудию, прогуливающуюся босиком по Виа Венето под руку с Адой, которая несла самое большое пожертвование, которое она когда-либо получала, исключительно благодаря несравненной силе танца Авы Гарднер на столе.

Глава 10

– Арестовали Нино!

Вивьен катила на своем велосипеде в столовую, чтобы пообедать, когда услышала крики. Взглянув на узкую дорогу, ведущую к студии, она увидела, как члены съемочной группы пихают друг друга, чтобы лучше видеть, а двое полицейских проталкиваются сквозь толпу, зажимая между собой скандально известного режиссера в наручниках.

Вивьен еще не была представлена Нино Тремонти, который на прошлой неделе вернулся в «Чинечитта», чтобы приступить к съемкам своего следующего полнометражного фильма. Однако ассистентки только и говорили о нем. Им нравился его нравственный пыл, его непримиримость и его роскошная шевелюра. Эти молодые женщины без умолку хвалили всех на съемочной площадке – от священников с лицами херувимов и властных кардиналов до смуглых членов съемочной группы и независимых режиссеров-идеалистов, – но больше всего восхищались Нино.

Репутация Нино как человека с чрезмерно высокими моральными принципами действовала на ассистенток как вызов, поскольку их собственные пренебрежительные жесты никогда не могли сдержать мужчин из съемочной группы. Он возвышался над другими мужчинами на студии и в прочих отношениях: его рост превышал шесть футов [34], а в пышных темных волосах всегда прятались маленькие металлические очки. Ассистентки называли его прическу percorso – дорожка, по которой можно пробежаться пальцами. Нино каждый день носил одну и ту же стандартную оксфордскую рубашку, брюки-чиносы, кожаные мокасины и разноцветные шелковые галстуки. Это было странное сочетание: без прикрас и с оттенком причудливости. Так можно подытожить образ Нино Тремонти. На съемочной площадке ходили слухи, что его отец, принц, в начале века обратился к социализму, раздал все, кроме своих дворцов, а затем оставил их на разорение своим многочисленным собакам.

– Неудивительно, что сын стал сценаристом, – любил повторять Кертис.

Полицейские тащили Нино дальше по проспекту к Вивьен, которая отставила свой велосипед в сторону, чтобы освободить им дорогу. Казалось, Нино нисколько не смутила суета, он шел с высоко поднятой головой и позволил одному из полицейских предложить ему сигарету. Вивьен не могла не задуматься о явных противоречиях, присущих Италии: бывший фашистский режим, который каким-то образом трансформировался в мнимую демократию, находился под сильным влиянием церкви, все подвергавшей цензуре, и без особого энтузиазма управлялся полицией. И все же единственное, к чему все они относились серьезно, – это кино.

Итальянское кино было крупным национальным работодателем (давало работу почти половине Рима), ценным экспортным товаром и надежным барометром национального настроения. В результате все представители власти, как церковной, так и государственной, уделяли ему пристальное внимание. Должно быть, кто-то в Ватикане заполучил в свои руки последний сценарий Тремонти, подробно описывающий «ночь римского razzia [35]». Это была ужасающая облава на евреев, проведенная шестнадцатого октября 1943 года немцами, только пришедшими к власти на юге Италии, а реакция Ватикана на это осталась неясной и в лучшем случае противоречивой.

Проходя мимо с сигаретой в зубах, Нино в последний момент обернулся, чтобы взглянуть на Вивьен. Сцена произошла так быстро, что она едва успела ее осмыслить. Она была поражена его внешностью, – а он, по-видимому, узнал ее. Затем, так же быстро, как взглянул на нее, он отвел глаза, и неясно было, какие эмоции он испытал в тот момент. Если бы она знала его получше, то, как ни странно, сочла бы этот взгляд выражением отвращения.

Съемочная группа теперь следовала за размеренной поступью троицы, причем Нино был на голову выше своих похитителей. Леви и Кертис вышли из Teatro 5, чтобы присоединиться к Вивьен, стоявшей на обочине дороги и наблюдавшей за происходящим.

– Это что? Третий раз в этом году они кого-то арестовывают? – спросил Леви Кертиса.

Режиссер кивнул.

– Тремонти – старый профессионал.

– Он сражался в подполье вместе с повстанцами-партизанами. – Леви повернулся к Вивьен, чтобы объяснить. – В итоге он оказался в тюрьме на Виа Тассо.

– По крайней мере, на этот раз это будет домашний арест в разрушающемся палаццо, – добавил Кертис.

Вивьен молча стояла, размышляя над абсурдностью происходящего.

– Виви, ты в порядке? – Леви братским жестом погладил ее по плечу.