Новое утро - Дженнер Натали

Оберфюрер должен покинуть отель ровно в 19:55 и сесть в ожидающий его автомобиль, чтобы поужинать в «Казина Валадье» – роскошном ресторане, расположенном на вершине холма Пинчьо. Фон Шульц известен своей безжалостной точностью, поэтому время указано так четко. В этот час на Виа Венето будет многолюдно из-за немцев, которые захватили самую оживленную улицу Рима, – она знает это, потому что отрепетировала все неделю назад. Ее миссия проста. Убить нацистского командира, прячась в сени Порта Пинчиана, что через дорогу, на расстоянии десяти метров, а затем проскользнуть обратно через древнюю арку в парк Боргезе. В роще за маленьким детским кинотеатром «Тополино» для нее спрятан велосипед. Она поедет на синем велосипеде в темноте, пока не увидит Нино, готового в грузовичке отвезти ее через Тибр и подняться на холм к обители каноссианок.

Она укроется в монастыре до тех пор, пока не закончится активная фаза поисков убийцы фон Шульца. Монахини не знают, что она убийца, – они охотно обеспечивают укрытие всем staffette на пути между городом и горами, передавая зашифрованные сообщения в подпольную церковь и никогда не задавая вопросов. Сестры, в свою очередь, были выбраны потому, что они никогда не проболтаются – даже под самым жестоким давлением. Из монастыря она отправится проселками, минуя немецкие блокпосты, и будет идти всю ночь, пока не доберется до безопасного места. Она никогда не сможет вернуться домой. Она не имеет права так рисковать жизнью своей семьи.

В конце концов она получит новые приказы, новые боеприпасы, новые послания для передачи. В ее сердце нет страха. В страхе нет смысла. Страх привел к тому аду, в котором они оказались. Все, что она чувствует, – это гнев, а все, что можно сделать с гневом, – это действовать. Каждое действие будет стимулировать следующее, а за ним и еще одно, пока наконец не настанет день, когда все эти действия не сольются, подобно потоку, в гремящее целое, сила которого приведет их к победе. Ее народ должен найти способ двигаться вперед вместе, иначе весь мир будет потерян навсегда. Это их долг перед мертвыми.

Троллейбус подъезжает к гранд-отелю «Флора» с южной стороны города. Через открытое окно она видит немцев во внутреннем дворике, они слоняются без дела в отглаженной форме и начищенных сапогах – громогласные, самоуверенные и невыносимые, хлещущие пиво и дымящие сигарами в голодающем городе. Иногда среди них попадаются молоденькие римлянки с копной кудрявых волос до плеч – как раз такие нравятся этим мужчинам. Каждая хочет выглядеть привлекательной для немцев, но не слишком сильно. Ровно настолько, чтобы подыграть им, чтобы они чувствовали, что в мире, который они украли, все идет как по маслу, все именно так, как они хотят. Фашисты такие же, пусть и хотят разного, и поэтому эти две фракции не могут долго сосуществовать. Что-то должно сломаться.

Она осторожно смотрит на маленькие наручные часики, затем встает и исчезает в толпе пассажиров, собирающихся выйти. В городе и стране, где мало что меняется, троллейбус всегда приходит вовремя. Она начинает ритмично считать в уме. Она должна быть через улицу, как раз когда командир выйдет через вращающиеся золотые двери отеля.

Un-o… du-e… [5]

Она не боится. Нет места для страха.

Ot-to… no-ve… [6]

Она будет видеться только с Нино. Он поможет ей оставаться в безопасности. Он всегда приходил на помощь.

Do-di-ci, tre-di-ci… [7]

…и мотор.

Глава 1

Вечер премьеры для Вивьен прошел как во сне.

Опасения не сбылись, а запасные варианты, отработанные на репетициях, не понадобились. Зрители смеялись в нужных местах и плакали в финале. В том сезоне на лондонской сцене дали четыре представления единственной пьесы, написанной женщиной, сопровождаемые продолжительными аплодисментами даже после того, как тяжелый красный бархатный занавес опустился.

Вивьен все еще слышала рев толпы, стоя на втором этаже «Санвайза», книжного магазина в Блумсбери, который обеспечивал ее писательскую деятельность. Как крупный акционер, она каждый год получала от магазина небольшие дивиденды и несколько дней в неделю проводила за кассой. Она любила это время – неторопливую, не-уверен-даже-зачем-я-сюда-заглянул энергию по сравнению с шумом утренних клиентов, которые приходили с набором причудливых запросов. Табита Найт, их самая молодая сотрудница, была более искусна в общении с такими людьми благодаря своему невинному лицу и сдержанным манерам.

Было уже далеко за полночь, и рецензии на «Эмпиреи», вторую пьесу Вивьен, вскоре должны появиться в газетных киосках по всему Вест-Энду. Алек Макдоно, ее верный редактор, выскочил из дома во время вечеринки, чтобы прихватить стопку газет. Ее первая пьеса была поставлена двумя годами ранее, но не удостоилась должного внимания ни зрителей, ни критиков, однако премьерный показ приняли, несомненно, очень хорошо. Вивьен испытывала странную смесь предвкушения и страха, которая свойственна автору. Результаты многолетней работы теперь покоились в перепачканных чернилами руках горстки прожженных критиков.

Пока Вивьен стояла в углу, нервно потягивая бренди из хрустального бокала, сэр Альфред Джонатан Нокс наконец сделал свой ход:

– Как вы думаете, вы продолжите писать?

Вивьен повернулась к нему, удивленная фамильярностью его вопроса. Они познакомились накануне вечером: ее подруга Пегги Гуггенхайм расхваливала его филантропические усилия за кулисами, в то время как он был явно смущен.

– Я имею в виду… – Он прочистил горло, и она заметила, что его руки засунуты в карманы черного смокинга. – Я только хотел сказать, что если вы остепенитесь…

– О, я никогда не остепенюсь.

– Простите?

– Я могла бы выйти замуж – в конце концов, большинство женщин так и поступают, – но это не будет означать, что я остепенюсь.

За прошедшие годы Вивьен не раз разбивали сердце, но наблюдать за тем, как мужчина пытается сказать на эту тему хоть что-то связное, было особенно обескураживающе. На простом, но достаточно приятном лице сэра Альфреда замешательство быстро стало озабоченностью, и он, казалось, был готов сменить тактику. «Сейчас о детях заговорит», – с гримасой подумала она, но тут же пожалела об этом. В конце концов, он был прекрасным примером гражданского поведения, известным всей стране благодаря промышленным успехам и филантропической деятельности.

– Дети приезжают в Девон на выходные, чтобы покататься верхом, взять другие уроки и осмотреть окрестности. В течение многих лет мы – то есть я и моя покойная жена – делали все возможное, чтобы у них был дом, так сказать, собственное место, где они могли бы, э-э, остепениться.

Вивьен невольно рассмеялась про себя, услышав, что он снова употребил это слово. В то же время она чувствовала себя ужасно. Ей следовало бы рассмотреть такого кандидата, как сэр Альфред, такого щедрого, милосердного и стремящегося угодить. Почему его доброта так раздражает ее? Она склоняется к тому, что его доброта – своего рода маска, призванная отвлечь внимание от его настоящих желаний. Конечно, он хотел помочь детям, находящимся на его попечении, но он также хотел, чтобы люди вспоминали об этой щедрости, когда думали о нем: иначе зачем бы ему так говорить? Больше всего на свете он хотел, чтобы о нем думали. Ему явно нужна была другая жена. Но если Вивьен когда-нибудь выйдет замуж за такого человека, как сэр Альфред, ей, несомненно, придется продолжать писать, учитывая ограниченный круг общения.

Послышались шаги Алека, поднимающегося по лестнице. Он достиг лестничной площадки, и Вивьен, стоя на другом конце комнаты, сразу заметила выражение разочарования и тихой паники на его лице.