Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius"

И это не только дивное зрелище: в своем деле он, кажется, и правда мастер. Братец-то совсем плох: вон, кашляет теперь почти не переставая, на весь дом. А утром выглядел совершенно здоровым. И если снадобье этого лекаря вот так на раз поставило его на ноги, — то целитель он и правда очень искусный. Полезный человек. Таких бы держать к себе поближе.

— Что бы вам в Льеж не переехать, почтенный, — дождавшись окончания подчета очередных капель, сказал Боэн вслух. — Там таким, как вы, работа всегда найдется.

Пальцы лекаря едва заметно дрогнули, во взгляде, который он бросил на собеседника, промелькнуло странное, нечитаемое выражение — не то злость, не то боль.

— Я и тут без дела не сижу, почтенный, — сухо бросил он. — И хотя то, что я делаю сейчас, в корне противоречит вашим интересам, вам лучше мне не мешать.

Сказал, как отрезал. Смешал в голосе презрение, холод и едва уловимую нотку угрозы — так же как смешивает в чашке свои снадобья. А ведь он, Боэн, впервые за весь этот день не испытал к нему неприязни.

Наконец содержимое полной почти до краев мерной чашечки было опрокинуто в кружку с теплой водой, и голос лекаря зазвучал снова.

— Хорошо… — словно отвечая на какие-то собственные мысли, протянул он. Затем обратился к замершему за столом побледневшему Гвидо. — Сейчас я дам ему лекарство, а когда оно подействует, ты сможешь к нему пойти.

— А оно точно подействует?

— Должно. Постарайся не переживать и поешь пока. Я тебя позову.

Он быстро собрал в сумку свои снадобья и вышел из кухни. Тут же появилась кухарка, начавшая споро накрывать на стол. Миска шмякнулась перед Боэном с сердитым стуком — но хоть не раскололась и была полной — уже неплохо. Да и содержимое пахнет весьма недурно. Что же, может, хоть что-то в этом отвратном дне найдется положительного?..

Только вот мальчишка сидит напротив с такой физиономией, что вокруг него, наверное, мухи на лету дохнуть должны. Что за мямля, ей-Богу! С отцом, конечно, неважно, но что уж тут поделать? Все умирают. А портить аппетит другим своим кислым видом совершенно не годится. Собственного сына за такое он бы давно выдворил прочь из-за стола, оставив без ужина, — но тут ведь берлога, а не дом, тут надо искать другие пути. Поговорить с ним, что ли? Может, кстати, еще и чего полезного скажет об этом лекаре, — сведенья о таком человека всегда пригодятся.

— Так значит, он теперь твой опекун? — Боэн кивнул в сторону двери, за которой скрылся Виллем.

— Угу.

— И как он?

— Что — как?

— Что за человек, говорю.

— Человек и человек.

Боэн подавил нарастающее раздражение. В его доме мальчишка за такой тон в разговоре с ним огреб бы так, что неделю сидеть бы не смог. Но берлога берлогой и есть, и с медвежонком, видимо, придется действовать иначе.

— Давно он отца твоего знает?

— Лет восемь.

— А как познакомились?

Заерзал. Не нравится ему эта тема. Интересно, почему?

— Так как? — почувствовав, что пауза затягивается, повторил вопрос Боэн.

— Мастер Виллем меня лечил, как я покалечился.

Вот оно что.

— Ты что ж, не всегда калекой был?

— Нет, не всегда.

— А чего с тобой случилось-то?

— Вам какое дело?

— Что?! — Боэну показалось, что он ослышался. Звереныш зверенышем, конечно, — но всему же предел есть! — Тебя, сопляк, не научили со старшими разговаривать?!

— Вы сами сказали, что знать нас не желаете, — словно не слыша его, продолжал клятый щенок. — Когда отец… Когда его не станет, вы первым делом продадите нашу кузню чужим людям. Потом вернетесь в этот ваш Льеж и Божьей милостью, мы вас больше никогда не увидим. Так какая вам разница, какой человек мастер Виллем или что произошло со мной?

А вот такого уже не спускают. И тваренышам, осмелившимся вякнуть нечто подобное, ломают если не хребты, то зубы — наверняка. Боэн видел однажды на ярмарке, как молодой медведь, которого фигляр таскал за собой на цепи, заставляя исполнять всякие трюки, после одного из них взбеленился и попытался кинуться на хозяина. Но тот не сплоховал, извернулся, уходя из-под лапы (когти давно до мяса вырезаны, но и просто ударом шею человеку сломать можно на раз), и ловко вставил в широко раззявленую пасть зверя его же цепь. Тот машинально сомкнул челюсти — те зубы, что еще оставались, сыпанули, как игральные кости…

Сидящего напротив сучонка тоже бы приложить пару раз мордой об стену — небось, наглость бы на раз порастерял. Но это недальновидно: за ним стоит языкатый лекарь. А такие люди, как он, либо полезны, либо опасны. В любом случае, во враги его наживать не стоит. Да и глупо это, по-детски как-то: ты сказал, он ответил, ты дурь из него повыбил… Нет, таких, как этот сопляк, дрессируют постепенно, не за один раз. И так, чтобы всю жизнь помнилось. Ради такого дела даже хочется, чтобы родственничек-медведь подольше протянул. Можно сказать, ему же услугу оказывают: щенка его дурного вежеству обучат, раз уж сам не сподобился. Жаль, что он об этом не узнает. Наверно. Если звереныш быстро усвоит правила и будет вести себя достаточно хорошо и послушно. Впрочем, будет, конечно. Куда денется. Отца на смертном одре расстроить не посмеет.

Боэн чуть кивнул головой, предвкушающе усмехнулся собственным мыслям. В его жизни в последнее время творился полный бардак, и дрессировка наглого мальчишки обещала приятную возможность наконец отвести душу.

Конкуренты вон в последнее время как озверели: так и ищут, чтобы нагадить. И пусть не рассказывают сказок, что в его чесальную мастерскую молния ударила — какие грозы в конце зимы-то?!

Женушка его разлюбезная тоже хлопот добавила: вместо того, чтобы за детьми смотреть, повадилась с глазами на мокром месте расхаживать да ныть, что-де давно он к ней не входил. Чего к ней входить-то спрашивается, к колоде бесчувственной? Поди и так уже пятеро по лавкам, куда ж еще-то едоков на его голову?!

Говорил, объяснял. Все равно не унимается. В последний раз так и угрожать, змея подколодная, посмела: мол, за то, что ты творишь, и на костре спалить могут. Все это, конечно, под видом тревоги да заботы о нем: как бы не попался дражайший супруг за «грехом, из скромности неназываемым», — но откуда ветер дует — понятно… Тварь! В шелках ходит, на серебре жрет, — и где благодарность?!

А тут еще письмо братца подоспело, а за ним — и поездка в эту клоаку. Ну ничего.

Хоть тут его стараниями станет чуть больше порядка.

Комментарий к Возвращение в родную берлогу

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 — Цвет подкладки мантии действительно различался в зависимости от выбранной сферы деятельности. Фасон усложнялся в зависимости от ученой степени обладателя мантии. Капюшон на мантии Виллема говорит о том, что он магистр.

2 — Городской лекарь это должность. Он осматривал тела убитых и устанавливал причину смерти. Он же мог свидетельствовать о причинах смерти кого-либо в суде.

3 — Прототипом описываемого здесь здания послужила ратуша в городе Гауда, построенная между 1447 и 1450 гг.

4 — Опекун распоряжался имуществом подопечного, пока тому не исполнялся двадцать один год. Когда этот возраст был достигнут, опекун должен был передать подопечному имущество в том объеме, в каком оно было ему завещано. Если же в результате управления опекуном имущество подопечного уменьшалось, недостающую сумму выплачивали поручители опекуна. Напомню, что все законы и практики приводятся по лондонским документам начала XV века.

5 — Эшевенами именовали городских аристократов, в том числе и входящих в состав городского совета. Зал заседаний совета зачастую именовали поэтому залом эшевенов.

6 — История противостояния между цехами и городским нобилитетом в Нидердандах действительно была напряженной и местами весьма кровавой.

7 — В небольших городках вроде Хасселта председатель совета и был бургомистром, разделялись эти должности в советах более крупных городов.

8 — Взято из аутентичных документов.