Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius"

А интересного было много. Настолько, что цель — поход в лавку мясника, — была хоть и не забыта, но надежно передвинута на задний план. В самом деле, не бродить же потом по площади с куском мяса! Можно осмотреться, поглазеть вдосталь, а на обратном пути купить провизию и что-нибудь себе, как сказал мастер. Может, деревянную свистульку, как те, которые он заметил у входа на площадь? Впрочем, спешить не стоило. Мало ли каких диковин еще привезут!

На выходе с одной из улочек сидел сказитель. Дед, кажется, слепой, но Гвидо был далеко не уверен, что бельма на глазах — настоящие, с длинными седыми нечесанными патлами, монотонно распевал что-то героически-унылое под звуки виолы. Вокруг деда собралось несколько зевак, кто-то даже оставил на грязной тряпице у его ног полузеленое яблоко, но успехом он явно не пользовался.

Гвидо послушал его, оперевшись о стену дома для отдыха. Машинально провел ладонью по боку: поясному кошелю он не доверял, в толпе срежут на раз, а догонять вора у него, ясное дело, не выйдет. А вот секретное отделение в широком поясе — куда как более надежно!

Убедившись, что монеты, выданные опекуном, все еще при нем, подросток пошел дальше.

В одном углу площади, почти перед самой папертью, расположились акробаты. Девушка с причудливой прической: двумя толстыми косами, закрученными над ушами на манер улиточных раковин, исполняла номер «человек-змея». Аж оторопь брала, на нее глядя. Будто и в самом деле костей нет, иначе как можно умудриться прогнуться назад в спине так, что голова оказывалась между щиколотками? А потом еще ловко перевернуться, встать на руки, да так, вниз головой, начать плясать под ритмичные удары маленького барабана, который держал спутник девушки — судя по рельефным мышцам — тоже акробат.

Он же начал распевать фривольные стишки:

В пляске манит зрение

Девичье кружение,

Пляски той блаженнее

Нет телодвижения!

Дева вьется, дева гнется,

Сладострастно клонится,

И душа из тела рвется,

За прекрасной гонится.[4]

Толпа зевак радостно заревела, поддерживая выступающих, на потрепанный плетеный коврик под ногами танцовщицы посыпались мелкие монеты.

Гвидо подался назад. Не то, чтобы было жалко полсоля, — хотя и это тоже! — просто на сердце смутно лежало ощущение, что отец не позволил бы глазеть на извивающихся девиц и слушать подобные песенки. А за попытку еще и заплатить за просмотр и вовсе, наверное, уши бы накрутил.

Сбоку от храма, у самых торговых рядов, можно было увидеть чародея, прямо на глазах у изумленных зевак глотавшего здоровенные ножи и выдыхавшего струи пламени из поднесенного к губам самого обычного факела. Ну, этот-то явно с дьяволом спелся, без черной магии такое ни в жизнь не сотворишь!..

С другого конца площади послышалась музыка, стоявшие вокруг чародея мужчины и женщины стали разбиваться на парочки, закружились в такт.

Гвидо подался под защиту стены дома, опасаясь, что в общей сутолоке его запросто собьют с ног, перевел дыхание, огляделся, наблюдая за танцующими.

Снова мелькнула мысль, что отец, будь он жив, пожалуй, не одобрил бы его интереса и к подобным зрелищам тоже. Когда все в хороводе — это одно. Но вот так, по парам, один на один, так близко, что, наверное, даже ее дыхание почувствовать можно… Смотреть в глаза, соприкасаться ладонями, а то и вовсе, как сейчас танцоры, кружить ее быстро-быстро, крепко прижимая к себе, и чтобы ее волосы щекотали твое лицо, а ее смех заполнял твои уши… Что-то жаркое в этом видится, и сладкое, и наверняка запретное…

— Эй, ты! К тебе обращаюсь! Оглох, что ли?!

Замечтавшийся Гвидо сообразил, что обращаются к нему, лишь когда чья-то рука встряхнула его за плечо. Голос, впрочем, сразу показался знакомым и звучал не враждебно — разве что весьма нетерпеливо.

Нетерпеливым было и лицо говорившего — Тобиаса, сына булочника. Они несколько раз бывали в кузне: заказывали ухваты, кочерги и другую утварь для пекарни. Приходили обычно вдвоем, отец да сын, но однажды… Гвидо почувствовал, как сердце стремительно ухнуло куда-то в пятки: она и теперь стояла рядом с братом: густые, цвета осенней листвы, волосы чуть выбиваются из-под чепца, а глаза — ровно небо перед грозой — тонул бы в них и тонул…

— Он что, совсем дурачок, что ли? Эй, малый, ты хоть слышишь чего?

И смешок у нее — будто колокольцы серебряные перезваниваются… Впрочем, в его ушах он гремит, как весенний гром. Если бы еще смеялась она не от того, что его обозвали дурачком…

— Слышу.

Она опять смеется, и он не может не улыбнуться зачарованно в ответ — хоть и чувствует, что выглядит при этом именно что дурачком.

— Ты, говорят, теперь при лекаре, мастере Виллеме из Льежа? — тем временем продолжал расспросы Тобиас.

— Да.

— О, хорошо, что тебя встретили! Твой опекун нашего отца вылечил, так что нас отправили оплату ему отнести. Но раз уж ты тут и все равно возвращаться будешь — передашь ему? А мы пока по рынку погуляем!

— А… большая оплата?

Гвидо сомневался. С одной стороны, он действительно пойдет домой — так почему бы и не отнести деньги мастеру? Еще и ей услугу оказать… Вот только… Слишком уж он легкая добыча для воров, кторые, можно было не сомневаться, в изобилии шныряли в толпе. Увидит кто, увяжется — и плакала оплата. Не даром мастер Виллем ему совсем немного денег дал, даже с учетом той пары солей, что можно потратить «на баловство». Кроме них, еще только латунный розард: столько если и отнимут — не слишком жалко.

— На, посмотри, если не боишься, что опекун уши за любопытство накрутит.

Мешочек ложится в ладонь — и нет нужды смотреть: тяжелый, внутри явно монеты не меньше больших серебряных флоринов, а если вспоминить, что мастер Виллем булочника чуть ли не с месяц выхаживает — так может и золотой дукат затесаться.

— Да ты что стоишь, раззява?! А ну прячь скорей!

Повелительный тон Тобиаса сделал свое дело: рука Гвидо машинально дернулась к поясу — однако сомнения никуда не делись.

— Нет, слушай, я… Я не смогу… Просто я…

Взгляд, как назло, натолкнулся на глаза цвета штормового неба — и слова будто по волшебству закончились. Тобиас не оставил этого без внимания, на лице его заиграла понимающая ухмылка.

— Ну что тебе стоит-то? — нарочито-небрежно бросил он. — Тебе ж все равно домой. А Магрит только новые сапожки справили, ты же не заставишь ее в них через весь город тащиться к твоему мастеру? Смотри, какие красивые!

Магрит, будто только этого и ждала, приподняла подол юбки — случайно ли — выше, чем заканчивалось изящное голенище, плотно охватывавшее тонкую лодыжку, продемонстрировала обновку. Сердце Гвидо в очередной раз пустилось в галоп, щеки предательски заалели, с губ непроизвольно сорвался сдавленный вздох.

— Вот и славно! — подвел итог разговору Тобиас. — Так и знал, что ты согласишься! Ну бывай, хромоножка!

Мимо как раз неслась пестрая цепочка танцоров, под ритмичные звуки двух длинных труб, рожка и флейты с барабаном исполнявших фарандолу. Гвидо шарахнулся в сторону, чтобы не быть сбитым с ног, а разноцветный вихрь уже подхватил, закружил и понес его собеседников, так, что о встрече с ними напоминала лишь тяжесть мешочка с металлом на поясе, да где-то вдали таял, смешиваясь с музыкой, серебряный смех…

Подросток прислонился к стене дома, на несколько секунд прикрыл глаза, стараясь совладать с волной горечи, затопившей сердце. Что вообще он забыл на этом дурацком празднике?! Ясно же, все это не для него, и никогда у него и близко чего-то похожего не будет: ни хороводов, ни тем более так, чтобы ладонь в ладонь…. Шел бы сразу к мяснику — уже, поди, полпути к дому бы отшагал! И не было бы ни этой встречи, ни глаз, в которых хотелось утонуть, ни денег, ни мерзкого ощущения собственной беспомощности и ущербности…

Денег?!

Гвидо вскинулся, как ужаленный, рука судорожно метнулась к бедру, проверяя. Мешочек, однако же, оказался на месте, и парень шумно выдохнул, ощущая, как от внезапно налетевшего и схлынувшего испуга по спине заструился пот. Все же оплату мастера хорошо бы припрятать понадежнее…