Первый великоросс (Роман) - Кутыков Александр Павлович

Среди прочих наблюдался и Сызушка. Сильно уставший, ходил он поодаль и искал место, чтоб прилечь. Везде валялся мокрый снег, а дед с вдумчивым уважением относился к здоровью своему, да и к чужому тоже.

Светояр спросил у Стреши, не устала ли? Вместо ответа девушка хотела прильнуть к нему. Он, стесняясь чужих, отстранился.

Заговорили о Ходуне — как он царапал на бересте слова и учил этому, пока был жив, всю малышню. Светояр, вспоминая отца, будто просыпался. Сейчас он не преминул похвастаться, что запомнил некоторые уроки грамоты, и с усердием принялся чертить перед Стрешей буквицу на дряблой земле. Светя был из тех послушных и благодарных учеников, которые не рвутся мыслями попусту, но отличаются усидчивостью. Применять письмо на деле ему пока не доводилось, полученные знания так и остались отвлечением от зимней скуки. Стреша решила тоже научиться от него, чтобы в непогожие дни переписываться через стол, на котором будет гореть лучина и греметь горка орехов…

До вечера отдохнули и поехали ночью на север. Через день достигли Чернигова, но никому не захотелось посетить его. Одесно была Десна — еще не замерзшая и не годившаяся для переправы. Недалече стоял и Любеч. На вопрос, много ль там люда, Синюшка ответил, что вроде городок маленький. Решили пройти меж Черниговом и Любечем непременно ночью.

Никого в темноте не встретили. По доброй дуге обогнув Чернигов, стали снова забирать вправо — к Десне. Шли уже по-людски — днем. Ночью спали у костров. Страшиться каждого незнакомого куста перестали, но остановиться лагерем и осесть для зимовки пока побаивались. Отправились далее, к северу, мест тутошних не зная. Выбрались, наконец, к Десне. Вокруг раскинулись болота, поэтому опять не осели. Но и дальше ничего не изменилось. Решили поискать счастья на другом берегу.

Перейдя по вставшему льду сузившуюся в верховьях реку, осмотрелись. Надумали углубиться в лес. День шли — калуга и мочижина. Замерзшая топь воняла из глубоких следов многовековой прелью. Люди устали, некоторые начали роптать. Страх от неуклада за спиной прошел — теперь боялись замерзнуть. Голодать сами не голодали, но стожки сена для лошадей в безлюдном болотистом краю перестали попадаться.

Узрев вдали леваду, а за ней открытое остожье, порешили забрать-своровать сено. В сторонке смастерили для тройки самых крепких коней кошева и ночью допотопными виделками умыкнули почти все сено. Четвероногим и людям пришлось помучиться. Шли с грузом почти весь следующий день, определяя место для зимовки. Конечно, искали околоток полесистей — никак не могли забыть, что за Десной где-то Дикое Поле. Никто из них не знал, что исток реки остался позади, а Поле с его ветрами уже и того дальше.

Выбрали наконец лесную поляну и принялись стальным оружием долбить землю. В ход шли мечи, топорики, ножи. Щепами выгребали. Восемь человек трудились над землянкой. Каждую сторону ямы определили длиной — чтобы четверо улеглись головой к ногам другого. Этого показалось достаточным.

Раскрошили задубевший от мороза дерн. Грунт промерз неглубоко, и торфяная земелька была рыхлой. Отвал подняли стенами и перекрыли накатом из толстых жердей, наломанных из сухостоя.

Вечером закололи лошадь и жарили мясо на костре, глядя на летевшие в небо искры. Запах съестного растекался по темноте. Ночью половина людей спала, половина их охраняла. Заметили, что окружены волками. Подняли остальных мужиков, согнали перепуганых лошадей в кучу и оставшуюся ночь не спали. Выспались только Стреша и Сыз.

На следующий день всполошенные и злые беглецы хотели возвести более внушительные заграждения. Но из жиденьких дерев и кольев оно получалось хлипким. Наступил быстро вечер, отложили работу на завтра.

Ночью обнаглевшие волки протиснулись через завал и напали на отбежавшую от землянки лошадку. Зверей было много, и люди помочь животному не решились: волки яростно бросались на копья, чувствуя свою силу и власть в темном лесу. Все обитатели ночлега сгрудились возле костра, бросали головешки, с бессильной яростью наблюдая пир серых разбойников. Попробовали пускать стрелы во мглу, но утром обнаружили, что ни один выстрел цели не достиг.

На следующий день, отогревая руки у двух костров, плели короба. Вечером закололи трех лошадей, разделали туши и в коробах подвесили на деревья. Светояр с Синюшкой и Стрешей обустроили загон малых размеров для трех самых лучших коников. Стены, пол, навес — все добротно. Рядом сложили сено. Трех лошадок, не уместившихся в загоне, прогнали в лес. Они возвращались, их снова гнали, вытирая с глаз слезы жалости.

Эту ночь отоспали вместе. Вечером, устраиваясь в землянке на лапник, поминали лошадиных богов. Случилось то, что и должно было. Вокруг крепкого загона серые все перерыли, грызли мороженые лаги, но пробраться внутрь не смогли. Поодаль от землянки нашли косточки откупных лошадок…

Порядком мерзли, двигались с трудом, взирали выцветшими и вымерзшими глазами в лица товарищей. Ненужные колонтари сложили в углу зимовья и понадевали на себя все, что везли из тряпичной одежды. Следующие дни выходили вшестером устраивать ловчие ямы: биться со стаей лиходеев не было сил, поэтому решили истреблять серых хитростью. Была надежда хоть чем-то отвадить волков.

На укрытые ветками западни валил снег. Сидевшие в землянке слышали, как волки так и кружат вокруг, суля смерть людям и пугая животных. Некоторые прощались с жизнью, считая, что ненасытные твари не уберутся, пока не сожрут здесь всех… Но время шло. Серые тати, не добившись своего, разбрелись по лесу в поисках кормежки более доступной…

Птицу на еду можно было бить из луков. Она сама прилетала на дымок и рассаживалась на деревья вокруг поляны. Мужики ловко били пернатых, и конское мясо в коробах пока не трогали. Трех коньков выпускали побегать днем ненадолго и загоняли обратно. Утеплили конюшенку лапником, потом все это укрылось снегом, обледенело — получилось вроде кокона. Лошади терпели. Люди тоже, хотя многие не надеялись смятенными душами дожить до весны.

А в ловушки стали попадать звери — косули, волки — их били копейками и ели. Волчьи шкуры обдирали, ножами счищали мездру и стелили на пол под лапник. Дух стоял в землянке волчий, тяжелый, но спать было теплее.

После сильных морозов многие болели. Им варили в котелке и шлемах отвары из елового лыка и веток малинника. Один поселянский мужичок убрался. Был на вид крепкий, но грудная немочь одолела… Светояр, Синюшка, Пир лежали в жару и гадали: кто следующий?.. Ели конину из коробов, по улице не шастали. Боги сжалились: выздоровели все.

Закончилось сено. Секли прутья кустов и большими снопами давали сильно подтянувшим бока четвероногим. Кони слабели, но держались. Ничего изменить было нельзя, выбора не осталось: или выжить, или сгинуть…

Течение дней ощущалось плохо. Но все подметили, что зима здесь длится дольше, и это открытие никого не обрадовало. Тусклых от холода зимовщиков одолевали мысли: «Куда нас нелегкая занесла? Зачем же мы ушли?..»

Но дождались-таки первого предвесеннего солнечного денька! И оказалось все не так уж и худо!.. Появилось настроение. Охотнее наведывались в лес. Били из луков всякую мелочь: белок, свирестелей, зайцев… Отошедший от зимовья весной зверь перестал попадать в западни — с мясом возникли проблемы.

Утром по насту гоняли зайцев, но те были хитры, чутки и шустры… От нерезя бегали сами… Крошили под плетенки семена, шишки. Прилетавших на лакомство синиц, сорок, поползней накрывали, дергая лоскутную ленточку, привязанную к палке под плетеным колпаком. Из этой мелочи варили похлебки, поддерживая слабые организмы. Разгрызали каждую косточку… Жевали еловую смолу, хвою, лыко… И жили! Жили!..

У убежища тощих коней свалили крышу — чтоб днем не текло. Из землянки выкинули затхлые шкуры… И вдруг удача: в потаенную яму свалился медведь!

Робея, обступили западню и со всех сторон, что было мочи, кинули копья. На слабых ногах бежали в укрытие, слушая рев косолапого. Вернулись не сразу… Бездыханный миша лежал пластом.