Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич

— Да… немного, — призналась Ольвия и смутилась, чувствуя себя чуть ли не девочкой рядом с дородной скифянкой.

— Немного — не годится. Совсем не годится. — Скифянка взяла у Ольвии Ликту. — Давай я подкормлю ее на дорогу.

Прижала к себе Ликту, что доверчиво смотрела на нее черненькими глазками, достала грудь и принялась кормить малышку.

— А дочке твоей по вкусу мое молоко, — после паузы отозвалась она, обращаясь к Ольвии. — Ишь, как сосет, аж стонет от удовольствия. А ротиком, ротиком как вцепилась в сосок! Не оторвешь!.. — Ликте говорила: — Соси, малютка, соси. Когда вырастешь, скажешь: я потому такая здоровая и красивая, что у дородной скифской тетки молоко в детстве пила.

Ольвии подмигнула черной узкой бровью.

— Хорошая кому-то будет невестка.

— Спасибо, — прямо расцвела Ольвия.

— Вот еще! А я-то тут при чем, что ты меня благодаришь? Это уж вы со своим саем постарались, вот и хорошая дочь. От большой любви дети всегда рождаются красивыми. Вот и я… люблю своего пастуха, потому и дитя у меня красивое родилось.

Прискакал Ганус, за ним ехала кибитка с войлочным верхом, запряженная двумя комолыми, светло-пепельной масти волами; на передке сидел скиф-возница и пощелкивал кнутом.

Чернявая молодица посмотрела на ту кибитку, на Ольвию, которая разом погрустнела, вздохнула и, наклонившись к ней, шепнула:

— Не печалься. Дорога на запад далека и долга. Всякое может случиться, так что ты — не зевай. Если очень домой хочешь — вырвешься.

Она осторожно вынула у Ликты сосок изо рта, спрятала грудь и отдала ребенка матери.

— Молоко у меня густое и жирное, до вечера твоя дочка сытой будет.

— Спасибо тебе.

— А тебе — счастливой дороги… домой. Если все будет хорошо, вспомни и меня у своего моря, которого я ни разу еще не видела. А вырастет дочка твоя, замуж ее будешь отдавать — тоже помяните меня… скифскую тетку с самой маленькой речки Скифии.

— Я всегда буду помнить о тебе. — Ольвия поклонилась ей и пошла к кибитке, но вдруг остановилась: — Скажи хоть, как тебя зовут, добрая женщина?

Чернявая молодица улыбнулась.

— Ты назвала меня доброй женщиной, и этого довольно. А что имя? Имя ничего не говорит.

— Прощай, добрая женщина!

Ольвия села в кибитку, возница щелкнул кнутом, кибитка заскрипела и покатилась. За ней при полном вооружении — с луком и стрелами, копьем и акинаком — двинулись Ганус и его слуга с арканом и тяжелой палицей с железными навершиями на конце, а за ними, провожая гостью до горы, бежали дети и лагерные собаки…

Толстый Ганус вскоре принялся мурлыкать себе под нос, что он хоть и богатый скиф с берегов Малой речки, но Савл, что кочует у Истра, еще богаче него, потому что водит знакомство с самими саями, и Ганус подарит ему женщину; Савл будет милостив к Ганусу, еще и одарит его коровой с теленком или железным шлемом с мечом. Ибо у Савла все есть, о, богатый Савл, друг Гануса! Он даже самого владыку Иданфирса видел, с саями бузат пил. И всем-всем в степи Савл будет рассказывать про Гануса с Малой речки, про красивую жену, которую Ганус привез ему в кибитке и подарил от щедрости и доброты своей…

Он мурлыкал и прямо-таки млел от счастья, что едет к такому богатому и знатному мужу, как Савл с запада скифских земель!

Когда они поднялись по крутой дороге на гору, Ольвия откинула полог кибитки, в последний раз взглянула на Борисфен — Великую реку, оставшуюся далеко внизу, в широкой зеленой долине от горизонта до горизонта, перевела взгляд на Маленькую речку меж старых ив и еще успела увидеть юрты; и казалось ей, что у края лагеря стоит чернявая молодица и машет ей рукой… Ольвия улыбнулась сквозь слезы и помахала ей, но возница стегнул волов, кибитка покатилась быстрее, и маленькая долина самой маленькой речки Скифии с зеленым выгоном, старыми ивами и лагерем с чернявой молодицей исчезла, а за ней из поля зрения скрылся и сам Борисфен.

Впереди, до самого далекого отсюда запада, простирались типчаковые равнины…

Глава девятая

Царский совет в Геррах

Борисфен — четвертая, по Геродоту, река Скифии. [23]

Четвертая, но величайшая из всех восьми.

Величайшая, и прекраснейшая, и славнейшая.

Могучая река Борисфен бурлила, как море, великая, как мир, с солнечной родниковой водой, богатая рыбой, с чудесными пастбищами, что привольно раскинулись по ее берегам. Ничто не сравнится с четвертой рекой скифов!

Ни первая река Истр, ни второй Тирас, ни третий Гипанис, ни пятый Пантикап, ни шестой Гипакирис, ни седьмой Герр, ни, наконец, восьмой Танаис, ни десятки других малых рек и речушек, ни озера, вместе взятые, не могут сравниться красотой и величием с Борисфеном, которого скифы торжественно называли Арпоксаем: царь-река.

Священная река Арпоксай для скифов!

Мать-кормилица их безбрежных степей, мать-родоначальница скифских племен и рода скифского.

Много легенд в Скифии. Особенно о том, как, и когда, и откуда взялся их род. Одна из тех легенд рассказывает, что именно дочь Борисфена родила первого скифа. А уж от него и пошли все скифы. И кочевали они тогда в земле Герр — колыбели скифского рода.

Она и разделяет земли скифов — кочевников и царских скифов, которые поставлены самими богами над всеми племенами в этих краях. А почему земля Герр — святая? Да потому, что в той земле под великими курганами спят вечным сном цари Скифии.

Сюда, в землю Герр, на Великий царский совет начали съезжаться вожди племен и родов, старейшины, знатные воины и мужья, отряды войск. Всех их созвали гонцы в черных плащах. А черный плащ у гонца — признак великой беды и несчастья. Вот и разлетелись гонцы в черных плащах на самых резвых конях по всем степям, словно вороны… А какой вождь или предводитель станет мешкать, когда к нему на белом от мыла коне примчится гонец, черный как ворон, и хрипло крикнет: «На царский совет в Герры!..» Что ж тут мешкать? Запасайся скорее ячменем для коней, мясом да сыром для себя, и айда. Ведь когда прилетает гонец в черном плаще — это первый признак, что вести лихие и черные. Скорее к владыке, скорее в землю Герр! Ибо давно уже не мчались по степям черные гонцы.

А впереди чернокрылых гонцов с недобрыми вестями, обгоняя их, сея тревогу и смятение, летит «великое ухо». Не успеет гонец на коня вскочить, а «великое ухо» уже в соседнем кочевье будоражит пастухов, летит дальше, от колодца к колодцу, от дороги к дороге, от реки к реке, от лагеря к лагерю.

«Слыхали?.. Лихие вести в наших степях. Владыка разослал гонцов в черных плащах. Несчастье великое. Гонцы каркают воронами. Гонцы всех собирают в священную землю Герр!..»

Каждый свободный скиф, если он опоясан акинаком и у уздечки его коня красуются скальпы врагов, а на поясе в мешочке — чаша из вражеского черепа, если он, одним словом, настоящий воин, имеет право прибыть в священную землю Герр на царский совет и даже высказать свои мысли. Даже если его и не приглашали лично. И много таких знатных воинов, свободных скифов, при полном вооружении помчались в землю Герр.

Летит впереди черных гонцов стоязыкое и стокрылое «великое ухо», будит степи… Никто ничего еще не знает, но все уже не находят себе места, все хватаются за оружие, точат на черном камне акинаки и наконечники копий, готовят коней… Ой, не к добру гонцы вырядились в черные плащи!

Уже возникло короткое слово:

— Персы!..

Где персы и почему персы — никто ничего не знал, но акинаки и наконечники копий точили на черных камнях усердно. Так точили, что аж искры сыпались во все стороны. Дотронешься до лезвия — кожа лопается…

Уже чувствуется в воздухе запах битв, уже старые воины вспоминают былые походы, делятся воспоминаниями, учат молодых, которые еще не слышали свиста вражеской стрелы…

Все сходились на том, что владыка Иданфирс собирает свободных скифов для похода на персов в далекие-предалекие края, за Кавказские горы, туда, куда уже ходили скифы терзать Ассирию, Мидию и другие страны и племена.