Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич

Даже самые малые кочевья на семь-десять юрт и те зашевелились, ячменем запасаются, провиантом… И хотя царского повеления собраться всем мужчинам Скифии еще не было, но «великое ухо» уже подняло на ноги всю страну. Все с тревогой ждали, что скажет владыка на совете вождей в священной земле Герр.

***

Мчался чернокрылый гонец и в кочевье Тапура. Полы его черного плаща развевались за спиной, и впрямь как два больших черных крыла. Он еще не показался даже из-за горизонта, как «великое ухо» уже обогнало его и повсюду разнесло весть, что черный гонец скачет к Тапуру.

И взбудоражило это «ухо» кочевье. Заголосили женщины, испугавшись, заплакали дети и попрятались, ибо их за непослушание всегда стращали черным гонцом царя («Вот примчится черный гонец и заберет тебя! Будешь знать, как не слушаться!»), чуя беду, заскулили собаки. Мужчины уже сбивались в группы, гадали так и этак, и все сходились на одном: после царского совета в Геррах будет поход. Ведь владыка всегда перед большим походом собирает вождей на совет.

Чем больше было детей в юрте или кибитке, тем громче кричала-голосила хозяйка:

— Ой, да не все ж из походов возвращаются! Ой, детишек у меня двенадцать, да все один другого меньше. Ой, как уедет кормилец мой в дальние края да не вернется — что ж я делать буду с детками малыми, с горем великим?

Кочевье гудело, как растревоженное осиное гнездо.

Тапур мерил шагами шатер и слушал своего военачальника Анахариса.

— Мой вождь! Лучшие всадники из лучших твоих отрядов, меняя коней, промчались до самого моря: Ольвии нигде нет.

— Успела ли она первой проскочить в свой город?

— Ольвия исчезла ночью, возможно, поздно вечером, а погоня бросилась утром. Ольвия в спешке села на первого попавшегося коня, а погоня — на лучших. Не могла она первой примчаться к морю. Погоня настигла бы ее самое позднее к обеду следующего дня.

Анахарис умолк.

Тапур, не глядя на него, все мерил и мерил шагами шатер, сжимая в кулаке бороду, и думал… Не могла же Ольвия улететь домой на крыльях? И сквозь землю провалиться не могла. Так где же она?

Да, он согласен со своим военачальником: погоня на резвых конях настигла бы ее в первый же день побега.

Почему же не настигла?

Куда делась Ольвия?

Тапур все ходил и ходил по шатру и, казалось, забыл о присутствии военачальника.

Анахарис терпеливо ждал.

А Тапур все ходил и ходил…

Прошло уже больше десяти дней после побега Ольвии. Где она? Кто дал ей коня и куда она исчезла? Что с ней случилось? Жива ли она хоть сейчас?..

— Что думает военачальник? — наконец резко спросил Тапур.

— Мой вождь! Я думаю.

— Ну!

— Думаю, что Ольвия поехала не по караванной дороге.

— Почему? — быстро спросил Тапур и остановился напротив военачальника, и в глазах его тот увидел тревогу. — Почему?

— Караванная дорога — легкий и прямой путь к Понту. Ольвия догадалась, что погоня бросится за ней именно по караванной дороге, и…

— Ну?

— И тогда, чтобы сбить погоню со следа, она помчалась в противоположную сторону. К Борисфену. То есть прямо на запад от твоего кочевья.

— Через волчье царство? Военачальник хоть понимает, что говорит? — вспыхнул Тапур. — Даже воины в одиночку не рискуют ехать тем краем, собираются в отряды, а она…

— О трудностях пути, о волчьих стаях Ольвия могла и не знать. Она хотела прежде всего сбить погоню со следа.

Что ж, слова военачальника звучат убедительно. Ольвия и вправду могла не знать о том царстве волков и, чтобы сбить погоню со следа, броситься на запад… На верную гибель.

Тапур еще быстрее зашагал по шатру.

— Кто мог дать Ольвии коня?

— Я так думаю, что помочь ей могла только рабыня Милена. Она тоже одного племени с Ольвией и к тому же очень любила ее.

— Слепая рабыня могла достать коня? — недоверчиво переспросил вождь.

— Вот это меня тоже сбивает с толку, — честно признался военачальник. — Но чутье подсказывает: только рабыня Милена помогла ей устроить побег. Но я лишь предполагаю, точно не знаю.

— Предполагаю, предполагаю!.. Я должен знать точно!

— Позволь прижать Милену, и она, если виновна, во всем признается.

Тапур подумал и отрицательно качнул головой.

— Нет… Милену не смей трогать. Ее очень любила Ольвия. Да и Милена берегла Ольвию.

Тапур надолго умолк, ходил по шатру, мял бороду, кусал губы… При мысли, что Ольвии уже нет на этом свете, на душе становилось пусто. Он даже и не подозревал раньше, что без нее ему будет так неуютно, так пустынно в душе и в мыслях… Неужели и вправду Ольвия в отчаянии бросилась в волчий край?

Он остановился у кипарисового ларца, украшенного узорами. Ольвия, видно, собиралась в спешке, бросила крышку, и та, упав, зажала ее платье… Он протянул руку, осторожно коснулся белой ткани, провел по ней ладонью и рывком отвернулся.

— Военачальник!.. Подними на ноги десять отрядов по сотне воинов в каждом и брось их на запад, к Борисфену. Пусть прочешут степь до самой Великой реки.

А сам подумал, что, видно, уже поздно… Если бы эта мысль пришла сразу, можно было бы еще ее спасти… А так… десять дней прошло… Волчий край… Одна… С ребенком…

Неужели она поверила, что он и вправду продал бы ее в рабство? Но ведь это не он ей угрожал, это его безумный гнев кричал.

— Военачальник, посылай отряды! Искать до тех пор, пока… Ну, пока будет хоть какая-то надежда…

— Слушаю.

Но военачальник не уходил.

— У тебя есть еще новости?

— Да. По степи летит «Великое ухо» и сеет смятение. Будто бы во все края мчатся гонцы владыки в черных плащах.

И в этот миг в кочевье Тапура влетел гонец в черном плаще…

***

На широкой равнине выросли сотни островерхих юрт и круглых шатров. Голубые дымы от многочисленных костров вздымались отвесно, словно столпы, подпирающие небо, чтобы оно не рухнуло на царский стан. Вокруг стана по большому кругу носились отряды всадников. А далеко в степь, на все четыре стороны света, были посланы усиленные дозоры. На кряжах и курганах у высоких сигнальных вышек несли стражу дымовые дозоры.

Замерла степь, притаилась.

Но вот между юртами засновали царские глашатаи.

— Владыка Скифии, мудрый Иданфирс, приглашает своих верных вождей, предводителей и знатных мужей посетить его царский шатер.

Те, кого пригласили, исполненные величия, шли к царскому шатру, над которым на длинных копьях развевались конские хвосты. Перед входом в шатер горели костры, у которых застыли стражники с копьями в руках и мечами за поясами.

Стоят рядами оседланные кони, и возле них замерли гонцы в черных плащах. В любую минуту они могут понадобиться владыке, потому и готовы в любой миг вскочить на коней и помчаться по степям туда, куда повелит им владыка.

Первым в шатер входит четвертый вождь Скифии Тапур, а за ним потянулись и другие вожди и старейшины. Склонив головы, шествуют они между огнями, чтобы очиститься от всякой скверны и злых помыслов и чистыми предстать пред очи владыки. На пороге падают на колени и, помогая себе руками, вползают внутрь, а после долгого поклона рассаживаются вдоль стен на шкурах. Чем ниже ранг вождя, тем дальше от владыки, в глубине шатра, он садится.

Царский шатер сплетен из лозы и обтянут белым войлоком, на котором скачут всадники и скрещивают мечи с чужеземцами. А еще на стенах шатра изображены чужие племена, что перед скифским мечом, перед богом Аресом, стоят на коленях и молят о жизни. И еще изображен сам владыка в кругу своих ближайших и знатнейших вождей и мудрых старейшин, и над ним на золотом коне восходит Колаксай — царь-солнце.

Посреди шатра — царский очаг, священный и неприкосновенный, именем которого скифы дают самую крепкую клятву. Ибо если скажет скиф: «Клянусь царским очагом!..» — то крепче клятвы в мире нет. А того, кто даст ложную клятву именем царского очага, ждет страшная кара. Над очагом дым поднимается в круглое отверстие, словно черная борода Папая. У входа висит бурдюк — шкура, содранная с козы, с перевязанными ногами, — полный кумыса… Слуги неслышно разливают его в чаши, разносят царским гостям.