Время дракона - Лыжина Светлана

Смерть, как седая курва, пусть завлекает нас -

А мы пойдём к красоткам, оттянем смертный час.

Временами пение сбивалось на простую декламацию - певуны отчеканивали каждое слово, будто втаптывали в землю - а иногда начинали чуть ли не кукарекать, растягивая слово в середине фразы.

- Нескладно поют, - заметил Влад.

Гуньяди обернулся и, увидев, кто с ним говорит, снисходительно ответил:

- Они поют так, как должны петь воины. Их талант не в песнях, а в другом. Запомни это, мальчик - кто хорошо поёт, тот плохо воюет.

"Кто хорошо поёт, тот плохо воюет", - так говорил Янош Гуньяди, а Влад слушал и принимал как неоспоримую истину, хотя теперь, много лет спустя, мог бы завязаться спор, ведь если соглашаться с Яношем, то выходило, что у каждого есть только один истинный талант, на основе которого и надо выбирать себе занятие.

"Нет, Гуньяди ошибался", - говорил себе младший Дракул, который стал толковым государем, хотя в ранние годы не проявлял к этому способностей, потому что не верховодил сверстниками и не мыслил себя главным. Он готовился стать помощником отца и старшего брата, а переменил намерение лишь тогда, когда отец и старший брат внезапно умерли. Тут-то и пришлось взять на себя роль, совсем не привычную - роль вождя, а не того, кого ведут; роль победителя, а не того, кто заранее готов уступить первенство.

Тринадцатилетнему отроку, который слушал Яноша Гуньяди, было ещё очень далеко до подобного перерождения, но, повзрослев, Влад говорил себе: "Нет. Кто хорошо поёт, может и воевать хорошо, если деваться некуда". Он был готов и подтвердить это, но не собственной судьбой, а на примере другого государя - сербского князя Стефана Лазаревича, пусть и не певшего песен, зато имевшего близкий к этому талант, поэтический, вовсе не мешавший Стефану укреплять государство.

Правители балуются стихосложением довольно часто, однако большинство подданных не одобряет этого и радуется, если вирши получаются неуклюжие:

- Вот и хорошо, - говорят люди. - Вот и правильно. У государя талант должен проявляться не в стишках.

Когда рифмовать строки выходит плохо, народ прощает венценосному сочинителю такое баловство, но у Стефана Лазаревича, как на грех, получалось выразительно, звучно и складно, поэтому начались пересуды - не своим делом занимается! - а кое-кто даже говорил, что сочинение стишков удаётся этому князю лучше, чем управление страной.

Особенно часто слышались такие суждения в первые годы Стефанова правления - дескать, он, как ребёнок, уцепился за юбку матери, и родительница заправляет всеми делами, а сынок потакает. Говорили, что слюнтяя в нём сразу видно, потому что стишки любит, однако Стефан Лазаревич не обращал внимания на эту болтовню и продолжал сочинять.

Затем стали говорить, что он не может жить в согласии с младшим братом и с племянником, зато сохраняет согласие с турками. Люди судачили, что из-за стихотворства их князь стал чувствительный. Брат слово скажет поперёк, а Стефан сразу обижаться и воевать.

- Был бы нравом погрубее, так сказал бы брату пару крепких слов, вот и спору конец, и незачем войну затевать, и уж тем более незачем брать турков в союзники, - шептали злые языки, а Стефан Лазаревич продолжал своё.

Затем стали говорить, что он не на то тратит деньги. На его землях располагались два богатых серебряных рудника. Кое-кто из ближнего круга сетовал, что с таких доходов можно было увеличить армию, построить новые крепости, а Стефан Лазаревич вместо этого собрал при своём дворе толпу оборванцев, называющих себя служителями искусств, накупил книг... Бояре очень досадовали из-за "ненужных трат", а правитель сочинял стихи и поощрял других к проявлению талантов.

Так и жил Стефан Лазаревич, пока не умер, а после его кончины все заголосили:

- Государь был великий! Чтил родителей. Не давал младшему брату верховодить. Многие земли, принадлежавшие сербам, но отобранные турками, вернул. Кое-что отвоевал, но по большей части добыл хитрыми разговорами, притворяясь другом нечестивцев. Он заодно с искусствами поощрял ремёсла, а вслед за ремёслами оживилась торговля. Хорошие настали времена! Народ не голодал, множился числом, - вот что стали говорить, а пока князь жил и здравствовал, все эти дела оставались как будто незамеченными.

Влад никогда не видел Стефана Лазаревича, правившего в те же времена, что и дед Влада, великий румынский государь Мирча. Сохранилось лишь предание о жизни сербского князя, но и там младший Дракул находил для себя много поучительного: "Не такова ли судьба всех правителей? - размышлял он. - В каждом народ замечает только одну черту, самую яркую, а остальное побоку. Вот и с моим отцом случилось так. За ним заметили, что он чеканил дьявольскую монету, и все разговоры про него только и вертелись вокруг этих проклятых денег. Его прозвали Дракулом, и это прозвище не отстало даже тогда, когда он начал жертвовать монастырям и раздавать щедрую милостыню".

Конечно, народ судил несправедливо, ведь отец Влада, чеканивший монеты, не был ни зол, ни жесток, ни коварен, ни хитёр, как дьявол. Прозвище Дракул он не заслужил, да и любое другое подошло бы плохо, потому что нельзя выразить всю суть человека в одном слове.

"То же и со мной! - мысленно восклицал Влад. - Я ношу отцово прозвище, но неужели оно отражает всю мою суть? Неужели нет у меня других талантов, кроме как судить и казнить людей? Не может быть! Ведь изначально меня прочили лишь в помощники отцу с братом, и если бы это сбылось, я мог бы проявить другие таланты".

Младший Дракул считался суровым и строгим государем. А был ли он на самом деле суров и строг? Или это жизнь заставила его надеть на себя суровую личину, а в глубине души он так и остался смирным отроком, привыкшим во всём подчиняться старшим родичам?

Наверное, не случайно младший Дракул кое в чём уподобился Стефану Лазаревичу - тоже сочинял стихи. Правда, занимался этим от случая к случаю, ни перед кем не хвастался удачными виршами, да и хранилось они только в голове у сочинителя и нигде больше. Порой все строки начисто забывались, но забытое могло и вспомниться, а чаще других всплывало в памяти вот это стихотворение: