Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич

Он смотрел на нее прищуренными добрыми глазами, гладил свою редкую бороду сухой, морщинистой рукой и ласково улыбался. И показался он Ольвии добрым-добрым богом, святым ее спасителем.

— Ты… кто такой, дедушка? — спросила Ольвия с надеждой на спасение и даже подошла к нему ближе.

— Я тот, кто успокаивает людские сердца и указывает путь разуму, — ласково молвил он. — Я помогу тебе, голубка, попавшая в тяжкие силки.

— Ты… ты жрец? — догадалась она.

— Да, я служу богам, — тихо ответил он. — Но богам служу во имя людей. Я открою тебе глаза, я покажу тебе сейчас твое счастливое завтра. Сядь и успокойся.

Ольвия покорилась ему и села, но успокоиться не могла.

— Пусть твоя дочь спит, а ты слушай меня, и твое сердце исполнится мудрости, и ты примешь единственно верное решение, и увидишь светлый луч, что выведет тебя из царства тьмы в твое солнечное завтра.

— Как ты догадался, старик?.. — прошептала Ольвия. — Я — во тьме, во мраке, в безысходности…

Старик в белой шапке и белой накидке слегка покачивался в такт своему рассказу:

— Выход из тьмы в светлое завтра дано найти не каждому. Люди слепы, ибо действуют по велению сердца, а не разума, не твердого и точного расчета. И гибнут, блуждая во мраке, рядом со своим светлым завтра. Ибо сердце — слепо. Зряч только разум. Слушай меня, голубка, и ты увидишь сейчас тот светлый луч, что выведет тебя на широкую, светлую дорогу в твое беззаботное, и богатое, и знатное счастье.

Он воздел свои длинные, тонкие и костлявые руки, провел ими в воздухе, словно что-то разгребая, и закричал:

— Вижу… За мраком вижу все, все! Вижу известную на весь мир славную столицу Ахеменидов, достославную Парсастахру [28], что значит «сила персов». Вижу на каменной возвышенности несравненный диво-дворец царя царей. В день весеннего равноденствия в честь Ноуруза [29] со всех концов Персиды съехались сатрапы всех областей, стран и племен, везущие царю царей славные дары… Раннее утро. Гости идут мимо двух огромных статуй-стражей врат, через разные покои попадают в святая святых дворца — в зал, где за завесой находится царь царей. По знаку астролога завеса открывается, и на троне в утренних сумерках, совершенно невидимый, сидит царь царей, живое воплощение самого бога на земле. Первый луч восходящего солнца пробивается сквозь маленькое оконце в стене, отражается в воде святого колодца и падает точно на царский трон, и в утренних сумерках зажигает царскую корону… Не всем смертным дано это увидеть, а только лучшим из лучших, достойным из достойных, сильным из сильных, знатным из знатных… В трепетном молчании все прибывшие идут в открытый двор, где происходит церемония подношения даров. Во главе дароносцев выступают правители стран и племен. Вижу, как несут дары из только что покоренной Вавилонии, несут из Мидии, Египта, вижу, как идут эфиопы и индийцы, греки из Малой Азии и арабы, бактрийцы, согдийцы, саки… И все несут дорогие дары, ведут диковинных коней с расчесанными гривами, в золотых уздечках… Вижу…

— Старик… — вздохнув, перебила его Ольвия, — хоть и приятно тебя слушать, но к чему все это? Меня не интересует, кто и какие дары подносит вашему царю. Я не знаю, что со мной будет сегодня, завтра, в это мгновение.

— Смотри разумом, а не сердцем! — крикнул старик и затрясся. — И ты увидишь тогда то, что будет с тобой завтра. А я уже вижу… Вижу!.. — закричал он и затрясся, как в лихорадке. — Вижу скифов. Идут скифы с Борисфена, идут со своим сатрапом, коней золотистых ведут, мечи несут… А еще я вижу сатрапа Скифии. Он твой муж, Ольвия!.. Вижу тебя женой всесильного правителя Скифии, которого поставил царь царей, великий Дарий. Вижу тебя царицей Скифии, вижу твое светлое и счастливое завтра, дочь греческого архонта! Вижу!.. Вижу!.. Взгляни и ты на свое царское завтра. Не сердцем смотри, которое слепо, а — разумом. Разумом смотри и твори свою судьбу, твори, пока боги тебе помогают!

Ольвия молчала, разочарованная и оттого уставшая. Она думала, она понадеялась на этого старика, как на чудо какое, как на доброго-доброго бога, а он оказался обыкновенным уговорщиком… Он вскочил. Простер к ней костлявые дрожащие руки.

— Колеблешься?.. В промедлении — твоя погибель! Лови свое счастье! Хватай его! Я бросил тебе луч света, беги за ним, лети, он выведет тебя из мрака в солнечное завтра. Спеши! Последний миг наступает, и лучик угаснет. Навсегда! Навеки! Спеши за ним! Иди! Лети! Торопись! К солнцу, к счастью, к царскому уважению и милости!

И исчез…

Словно растаял в сумерках юрты.

Словно вылетел в верхнее отверстие для дыма…

Вскрикнула Ольвия:

— Колдун!..

Безмолвная тишина.

Ольвия стояла, понурив голову и беспомощно опустив руки, стояла, словно в каком-то сне, и видела внутренним взором богатую и славную столицу персов, и солнечный луч, зажегший корону царя, и богатые дары, что подносили живому богу покоренные народы.

Только скифских даров там не было.

— Старик?! Колдун!! — вдруг громко крикнула Ольвия. — Где ты, злой вещун? Ты не все увидел! Ибо ты ослеплен своим царем. Скифы преподнесут дары твоему царю не в вашей столице, а в своей степи! И среди тех, кто преподнесет дары, будет и мой Тапур. Слышишь, злой вещун? Мой Тапур будет преподносить в степях Скифии дары своему богу!.. А теперь… теперь поступайте… делайте со мной что хотите!

И в то же мгновение тяжелые и твердые руки легли ей на плечи, сдавили их так, что едва не хрустнули кости, и стали ее гнуть, ставить на колени, но она, из последних сил рванувшись, гордо выпрямилась…

Глава пятнадцатая

И собрались все мужи Скифии

Сколько ни было кибиток в Скифии — черных и белых, богатых и бедных, — все, до единой, на скрипучих деревянных колесах, с женщинами и детьми, с домашним скарбом двинулись на север.

Сколько ни было в Скифии табунов резвых коней, сколько ни было стад коров, скота — молочных коров и тягловых волов и быков, — сколько ни было отар овец, всех, до последнего коня, коровы, вола, быка и овцы, пастухи погнали разными путями, но в одном направлении — на север.

Сколько ни было в Скифии свободных мужчин, опоясанных акинаками, все, до единого, от старейшего до самого юного, оседлав боевых коней и наполнив колчаны звонкими стрелами — кто с костяными наконечниками, кто с бронзовыми, кто с железными, — и наточив акинаки и наконечники копий на черном камне, все съехались в священную землю Герр — край царских могил и былой скифской славы.

Каждый род прибывал отдельной дружиной, под собственным бунчуком, во главе с десятниками и сотниками, при полном вооружении, с сумами ячменя для коней и снедью для всадников, с запасными лошадьми. Выкрикнув боевой клич своего рода или племени, дружина занимала свое место.

По всей равнине звенели бунчуки, ржали кони, раздавался топот, крики, песни… Приятели, разбросанные со своими родами по бескрайней степи и давно не видевшиеся, с радостными возгласами бросались друг другу навстречу, обнимались, хлопали по плечам, вспоминали былые походы и битвы… А то и от избытка чувств боролись, катаясь по зеленой траве… Те же, в ком неуемная сила хлестала через край, у кого чесались крепкие руки и могучие кулаки, затевали кулачные бои: бились истово, яростно, надсадно хрипели и ухали, вкладывая в удар всю свою силу и сноровку… Схватки были беззлобны, и потому на разбитые в кровь носы никто не обращал внимания. Бьются друзья, молотят друг друга кулаками под ребра, в челюсть — значит, силы от радости девать некуда, отчего ж не потешиться боем, не показать перед чужими родами свое умение, свой меткий удар? Да и настоящий бой потом не таким страшным кажется.

То тут, то там раздаются боевые кличи родов и племен:

— Арара!!!

— Гурара!!!

— Улала!!!

— Калала!!!

Зрители хриплыми криками подбадривают бойцов, восторженно цокают языками, возбужденно оценивают ловкие и сильные удары и, в конце концов, сами засучивают рукава.