Время дракона - Лыжина Светлана

- Пусть собака получит вознаграждение от своего хозяина, а не от меня, - ответил князь.

- Но так уж вышло, что она принесла дичь тебе, - улыбнулся боярин.

- Пусть несёт хозяину.

- А если бы подобное произошло на охоте? - продолжал настаивать Войко. - Если бы жупан Утмеш охотился вместе с тобой, и его собака положила бы подстреленную дичь возле твоих ног, а не возле ног хозяина, что бы ты сделал? Я думаю, ты похвалил бы эту собаку. Ты бы сказал, что она необычайно умна и понимает, кто тут истинный господин...

- Да, наверное, - пробормотал правитель.

- Так почему же ты не хочешь похвалить цыган? - снова улыбнулся боярин.

Змей-дракон, продолжавший вертеться вокруг просителей и щёлкать зубами, не стремился что-либо возразить на рассуждения Войки, поэтому Владу даже не надо было выбирать, кого слушать. К тому же, правитель понял, что боярину очень важно оказать влияние на господина именно в этот раз.

Когда Войко был рабом в Турции, то ему, конечно, доводилось слышать, что он - не человек, а вещь, всецело принадлежащая хозяину. Поэтому-то речь Влада, напомнившего цыганам, что они принадлежат своему жупану как бездушные вещи, задела боярина за живое.

- Ладно, Войко, ты меня уговорил, - громко сказал князь и снова повернулся к просителям. - Так значит, вы принесли мне клад? Ну и где он? Дайте мне его.

Войко выглядел довольным, и цыгане, конечно, тоже обрадовались - оба тут же вскочили с колен, но тот, что с ушибленным боком, сразу скривился от боли. Помятый бок не давал ни стоять, ни ходить, как следует, поэтому цыган с целыми боками, сказав товарищу что-то ободряющее, побежал за кладом один.

Как выяснилось, возле тополя, за которым оборванцы недавно прятались, остались вещи - две пары сапог, каждая из которых была связана так, чтоб нести, перекинув через плечо, и две сумы-торбы. Все эти вещи, притащенные на дорогу, были брошены расторопным цыганом в пыль, и лишь одна сума избежала этого - её бережно открыли и вынули оттуда что-то, туго затянутое в тряпицу, под которой оказался горшочек из красной глины.

Проситель, сохранивший бока целыми, осторожно приблизился к государю, на вытянутых руках подал горшочек, тут же отбежал обратно и снова встал на колени - наверное, оборванцы полагали, что стоять так это самое лучшее и безопасное положение - а Влад меж тем начал рассматривать глиняную кубышку, будто допрашивая её, как только что допрашивал людей.

Клад оказался пусть и небольшим, но явно старым. Во многих местах земля не просто испачкала горшок, а приросла к его стенкам настолько, что счистить не получалось. Сами монеты тоже потеряли вид. Они частью потемнели и позеленели, но этого следовало ожидать, ведь золотые деньги никогда не делаются из чистого золота - в него всегда что-нибудь добавляют, чтобы выгадать - а в итоге благородный металл чернеет, зеленеет и даже ржавеет, хотя ему это совсем не свойственно.

Судя по всему, пока горшок лежал зарытым, внутрь набилась сырая почва и успела слежаться. На внутренней стороне глиняных стенок осталась линия, которая чётко показывала, до которого уровня кубышка была заполнена ценным содержимым. Эта линия, нарисованная самой природой, лучше любых свидетелей подтверждала, что сейчас в кубышке примерно столько же золота, сколько было, когда выкапывали.

"Наверняка, оборванцы всё-таки утаили пару-тройку монет, - подумал Влад, но ему не хотелось доискиваться. - Пусть доискивается жупан Утмеш, если хочет, а я не стану", - решил он, чувствуя, что должен проявить мягкость и уравновесить то жёсткое решение, которое принял недавно, когда велел отрезать язык крестьянину-острослову.

Желание уравновесить недавний приговор милостью возникло не только из-за попустительства дракона. Оно возникло и под влиянием Войки, который, глядя через плечо государю, тоже рассматривал кубышку.

- Занятная находка, - сказал ему Влад, достал одну из монет и пригляделся. На монете был изображён коронованный человек в полный рост. Человек стоял, уверенно поставив ноги шире плеч, и держал в правой руке скипетр, а в левой - золотой шар с крестиком, обычно именуемый "державное яблоко".

Это кое-что значило, ведь большинство румынских государей проходили церемонию помазания, обходясь без яблока - лишь короной и скипетром - а вот дед Влада, великий Мирча, при помазании получил все три атрибута власти.

Словно подтверждая это, рядом с человеком, изображённым на монете, виднелись буквы "МИ" - буквы длинной надписи, которая должна была идти по краю монеты, но пропечаталась плохо. Впрочем, даже таких неполных подсказок хватало, чтобы догадаться. "МИ" означало "МИРЧА". Дедова тень напомнила о себе неожиданно и громко. Она будто стояла рядом с Владом и говорила: "Поступи так, чтобы твой поступок стал хорошим примером", - а вот дракону казалось всё равно, как поступит хозяин. Наигравшись, тварь сидела на дороге возле ног княжеского коня и нетерпеливо била по земле хвостом, ожидая окончания судейства и продолжения путешествия.

- Сколько монет, вы сказали, лежит в этом горшке? - обратился Влад к цыганам.

- Восемь раз по десять и ещё семь, - ответил цыган с ушибленным боком.

Влад обернулся к слуге, у которого хранился княжеский дорожный кошелёк.

- Казначей, иди сюда. Пересчитай.

"Казначей" спешился, с поклоном принял из государевых рук кубышку, затем взял у одного из цыган плащ, расстелил эту серую дерюгу на дороге, высыпал золото на плащ, опустился рядом на корточки и принялся считать, раскладывая монеты рядками по десять, чтоб все видели. Получилось восемь полных рядов и один неполный.

Тогда Влад повернулся к цыганам:

- Вы двое, ответьте... По вашему мнению, сколько из этого клада я должен забрать себе?

Те оценивающе посмотрели на князя, перекинулись тремя-четырьмя фразами на своём наречии и, наконец, ответили:

- Тебе положена по меньшей мере половина, великий государь. Потому что ты над всей Румынской Землёй господин, и имеешь право на всё клады, которые эта земля хранит.

- Хорошо, - одобрительно кивнул Влад. - А сколько полагается вам?

Цыгане во второй раз посовещались, но цену самим себе назначили гораздо быстрее:

- Великий государь, - сказал цыган с ушибленным боком, - нам со сватом хватит нескольких монет на каждого.

Сколько бы эти оборванцы ни получили, всё равно посчитали бы себя разбогатевшими. Даже один золотой не показался бы им пустяком, ведь в Румынии с каждого женатого цыгана взимался оброк в пользу хозяина, а размер этого ежегодного оброка равнялся примерно одному золотому. Кроме того, цыгане, живущие осёдло, должны были платить десятину в пользу церкви. Вот и получалось, что для оборванцев, представших сейчас перед князем, выпросить даже по четыре-пять золотых на брата значило то же самое, что выхлопотать себе освобождение от всех оброков и платежей на два года.

- Разделим золото следующим образом, - произнёс Влад, - я, как государь, возьму себе две трети от этого клада. Восемьдесят семь как раз делится на три, и получается, что моя доля - пятьдесят восемь золотых, но восемь я сразу отдаю вам, оборванцы. Восемь золотых это мелочь, которую государю не пристало считать. Государи считают золото десятками, сотнями и тысячами. А считать по одной монете - урон для государевой чести.

Цыгане удивились, но спорить не стали. Лишь пожали плечами. Правители ведь - люди богатые. А кто их знает, этих богачей, как они считают золото.

Влад сделал знак своему "казначею" разделить монеты, лежащие рядками на дерюжном плаще, и, взглянув на результат, продолжал:

- Получается, что жупану Утмешу положено двадцать девять золотых, вам - восемь, а мне остаётся пятьдесят... Но здесь опять получается урон для моей части. Доля жупана должна составлять половину от моей доли, а двадцать девять золотых по сравнению с моими пятьюдесятью это больше, чем половина. Так не пойдёт, и чтобы исправить это, от доли жупана Утмеша я отделяю четыре золотых и тоже передаю вам.