Ветер знает мое имя - Альенде Исабель

С самого начала консул что-то заподозрил и насторожился. Когда Ракель рискнула намекнуть, что заплатит за визы для себя, мужа, сына и золовки, он сухо ответил, что ее запрос будет принят к рассмотрению, пройдет должным образом через все инстанции и через месяц-другой ее оповестят. Ракель поняла, что брать с собой Фолькера было ошибкой. Грозный ветеран смутил чилийца, который, похоже, очень осторожно проворачивал свои делишки.

– Попытаем счастья в других консульствах, – сказал Фолькер, когда они вышли, но Ракель заметила, как чилиец оглядывал ее с ног до головы, и решила явиться снова.

Через несколько дней, никому ничего не сказав, она добилась новой встречи с консулом. Надела обтягивающее платье из тонкой шерсти, туфли на высоком каблуке, накинула на плечи лисью горжетку, не забыла и жемчужное ожерелье с бриллиантовым кольцом, которыми собиралась подкупить консула. На этот раз она пошла одна.

Дипломат был весь прилизанный, с кокетливыми усиками и напомаженными волосами; он носил ботинки на толстой подошве, чтобы компенсировать свой малый рост. Он принял Ракель в том же кабинете, что и в прошлый раз, в комнате с высоким потолком, темной и потертой кожаной мебелью, портретом президента его страны и батальными полотнами. Несмотря на полуденный час, шторы были задернуты, комнату освещала только лампа на массивном письменном столе. Здороваясь с посетительницей, консул задержал ее руку на несколько секунд, которые показались ей нескончаемыми. Он говорил по-немецки скверно, и Ракель подумала было, что плохо его поняла, когда он сказал, что драгоценности – только плата за издержки консульства, но такая красивая женщина может добиться всего, чего пожелает. Он романтик в душе, добавил чилиец, обняв ее за талию и подводя к громоздкому дивану шоколадного цвета. Ракель Адлер была готова заплатить цену, которую от нее требовали.

Унизительная процедура продлилась меньше десяти минут, и Ракель пообещала себе тотчас же об этом забыть. То был незначительный эпизод трагической реальности, в которой она жила вот уже несколько месяцев. Потом консул привел в порядок одежду, пригладил расческой волосы, спрятал кольцо и жемчуг в ящик письменного стола и назначил ей свидание на следующей неделе, в гостинице, где он непременно вручит ей визы. Ракель была не в том положении, чтобы торговаться. Только одно было важно: спасти семью.

К началу декабря 1938 года Ракель Адлер трижды ходила на свидание с чилийским консулом, но все еще дожидалась визы в его страну. Женщина уже боялась, что этот тип не выполнит обещания, пока не насладится ею досыта. Она даже думать не хотела о том, что, взяв ее силой и забрав драгоценности, он может вообще не дать ей документы. Она держалась только на каплях и таблетках, которые ей поставлял Петер Шнейдер; дышала со всхлипами, взахлеб, как будто не хватало воздуха; у нее сосало под ложечкой, а дрожь в руках уже невозможно было скрыть. Женщина никому не рассказывала о том, что происходит в номере гостиницы, где она встречалась с чилийцем, но полковник Фолькер начал что-то подозревать.

– Вы получаете вести от мужа, госпожа Адлер? – как-то спросил он.

– Петер узнал, что он очень слаб, так и не оправился от побоев, но пока держится. Петер уверяет, что Рудольф получает мои письма, но сам не может ответить.

– Послушайте, история с чилийскими визами слишком затянулась, что-то я не доверяю этому консулу. Он может вас надуть. Мне кажется, пора позаботиться о безопасности Самуила.

– Я делаю все, что могу, господин полковник.

– Не сомневаюсь, но ждать больше нельзя. Вы же слышали – Великобритания предложила принять десять тысяч еврейских детей младше семнадцати лет. Множество английских семей готовы взять их под опеку. Самуил мог бы пожить там, в Англии, пока вы с мужем не устроитесь в Чили или где-то еще: тогда и заберете сына.

– Мне – расстаться с Самуилом? Да как вам такое в голову пришло!

Старый ветеран меньше всего хотел отпускать от себя этого ребенка, любовь к которому крепко укоренилась в его душе, но он лучше, чем Ракель Адлер, представлял себе весь масштаб угрозы и знал, что возможность спастись – это ненадолго, нужно ею воспользоваться, пока нацисты не запретили выезд. Он был уверен, что националистическая риторика Гитлера приведет к войне, а тогда уберечь Самуила будет гораздо труднее, если вообще возможно.

– Только что из Берлина выехала первая группа, человек двести детей, – поведал Фолькер. – Ехать недалеко, их сопровождают в пути и ждут в Англии. Удивительная женщина из Голландии, некая Гертруда Висмюллер-Мейер [4], добилась разрешения вывезти из Австрии шестьсот детей. Я слышал, что предпочтение отдают сиротам, детям из самых бедных семей и тем, чьи родители в концентрационном лагере. Самуил подпадает под эту категорию. Умоляю вас, госпожа Адлер, подумайте о безопасности ребенка.

– Вы просите, чтобы я отправила сына одного в чужую страну!

– Это временная мера. И единственный способ защитить Самуила. И решать надо скорее, детей повезут через несколько дней.

Петер Штайнер был согласен с Фолькером. Из-за цензуры, с одной стороны, и пропаганды – с другой трудно было узнать правду о том, что происходит в стране, но можно было осмыслить происходящее, сопоставив австрийские дела с весьма схожей ситуацией в Германии, а о том, что творилось там, Петер Штайнер был хорошо осведомлен: ему многое рассказывали и покупатели, и приятели по карточному столу.

Ракель в отчаянии бросилась к отцу и сестре, надеясь, что им придет в голову какое-то другое решение, но оба настаивали на том, чтобы она записала ребенка в группу голландки. Англия недалеко, твердили родные, мальчика можно будет навещать. Они и сами пытаются выехать – для начала в Португалию, а потом – туда, где их примут; исход евреев из Германии и Австрии приобретал размах, и получить визу становилось все труднее.

– Семья распадается на глазах, – рыдала Ракель.

– Сейчас главное – спасти Самуила, – убеждал ее отец.

– В этой ужасной неопределенности мы должны держаться вместе, – стояла на своем Ракель. – Расставшись сейчас, мы, возможно, никогда больше не увидимся.

– Когда вы с Рудольфом уедете в Чили или еще куда-нибудь, мы подождем, пока вы там обоснуетесь, и тогда попробуем присоединиться.

– Я не могу расстаться с Самуилом!

– Это для его блага. Ты должна принести эту жертву, Ракель. Другие семьи в общине тоже подумывают о Kindertransport, – уговаривал отец.

Хотя Ракель и старалась скрывать свои переживания, Самуил догадался о том, что происходит, и часто спрашивал об отце. Однажды, улучив момент, когда матери не было дома, он спросил у полковника, почему его собираются отправить так далеко. Фолькер развернул карту на кухонном столе, уселся рядом с мальчиком и показал ему, где Англия и где Вена и как добраться до Британских островов. Заверил, что расстаться с родителями необходимо, но это ненадолго: пусть Самуил представит себе, что это такое приключение.

– Мне надо подождать папу. Когда он вернется? Где он?

– Не знаю, Самуил. Ты уже мужчина, хотя и маленький. Ты должен помогать маме, ей без папы очень трудно. Покажи ей, что ты рад поехать в Англию с другими детьми.

– Но я не рад, господин полковник. Мне страшно…

– Всем нам бывает страшно, Самуил. Самым отважным людям бывает страшно, однако они преодолевают страх и исполняют свой долг.

– Вам тоже бывало страшно?

– Да, Самуил, много раз.

– Я бы лучше остался здесь, с мамой и с вами, пока папа не вернется.

– Я бы тоже хотел, чтобы ты остался со мной, но так не получится. Когда-нибудь ты поймешь.

Как только Ракель Адлер скрепя сердце примирилась с мыслью о расставании с сыном, ход событий ускорился. На следующий день представитель еврейской общины пришел в квартиру Фолькера, чтобы обсудить ситуацию. Отец Самуила попал в концентрационный лагерь, над женами узников тоже нависла угроза депортации, поэтому мальчика включили в список. Представитель разъяснил, что Kindertransport со всем тщанием готовят еврейские комитеты; они также вывозят детей из Польши, Венгрии и Чехословакии. Приют этим детям предложили и другие страны, но только Великобритания готова предоставить столько мест. Самуил поедет на поезде в Голландию, под Роттердамом сядет на паром, пересечет Ла-Манш и прибудет в английский порт Харидж.