Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич

Войско слабело с каждым днем. Бесконечные переходы под палящим солнцем, нехватка еды и воды, ежедневные опустошительные набеги скифов на отдельные отряды персов убивали веру в победу. Но хуже всего было это бесцельное блуждание по степям, эта погоня за неуловимыми скифами, когда казалось, что гоняешься за бесплотным маревом. Закованные в панцири всадники задыхались, тела их горели от раскаленного металла, а рты пересыхали, губы больно трескались, и с них уже не срывались боевые кличи. Исчезала вера в победу, а взамен в души заползали безнадежность, страх… Не проведя ни одного сражения, Дарий терял отряд за отрядом. Теперь к царской повозке неохотно мчались полководцы, вести были неутешительные… Царя душил гнев. Гнев от бессилия. Такой гнев душил его, когда он штурмовал Вавилон. Целых двенадцать месяцев стояли его войска под стенами Вавилона и не могли взять укрепленный город. А вавилоняне с оборонительных башен кривлялись и насмехались над ними:

— Эй, персы! Чего вы сидите и бездельничаете под нашими стенами? Ваш царь — лодырь и бьет баклуши, а вы с него пример берете? Выберите себе такого царя, который умеет города брать!

Нет, персам тогда не пришлось выбирать себе нового царя. Дарий взял Вавилон, и за те насмешки велел распять три тысячи знатнейших вавилонских жителей. О, с каким мстительным наслаждением распял бы он сейчас всю Скифию, если бы мог ее наконец догнать!

А кочевники все отходят и отходят, а куда отходят и доколе они будут отходить — того никто не знает и, верно, никогда и не узнает. Чем дальше углублялись персы в степь, тем пустыннее она становилась — ни воды, ни пастбищ… А здешние саки, как вчера, как и позавчера, скачут впереди персов и пускают огненные валы. И как за ними ни гонись, а расстояние остается одно и то же: дневной переход. А отклонится какой-нибудь отряд влево или вправо — не вернется назад. Дозорные, которых высылали в разные стороны, исчезали бесследно, и это нагоняло страх на воинов. Пешие не хотели далеко отходить от лагеря, особенно воины неперсидских племен, и на них нельзя было положиться. Не лучше вели себя и персидские всадники: отъехав за ближние холмы и покрутившись там некоторое время, они возвращались и разводили руками — нигде скифов не видно. До самого горизонта осмотрели степи, везде пустошь. Ни одной живой души.

Прошло уже двадцать дней, как персы перешли Истр, а ни одной, хотя бы незначительной победы, еще не было одержано, если не считать отдельных мелких стычек, в которых персы по большей части проигрывали. Чем дальше продвигалось войско Дария на восток, тем пустыннее становились края. Наконец начали появляться солончаки, вода (если посчастливилось наткнуться на колодцы или источники) почему-то стала горько-соленой, непригодной для питья. Войска, разделенные на три колонны, тащились по выжженной, выгоревшей земле, воины задыхались в облаках пыли и пепла, люди и животные выбивались из сил. Нужно было на что-то решаться, что-то предпринимать, а Дарий все еще не мог ничего придумать и упрямо гнался и гнался за скифами. Только теперь он понял, что слишком большое войско в многодневном походе оборачивается злом. Чем кормить и чем поить такую огромную орду людей и животных в этой пустыне? Обозы и пехота сковывали маневренность, приходилось чаще делать дневки. А количество дней, отведенное на поход, катастрофически уменьшалось. Мост на Истре ионийцы будут охранять шестьдесят дней, и из этих шестидесяти дней он уже разменивает третий десяток, так и не проведя сражения. Дни убывают, а расстояние до Истра растет с каждым днем. К тому же где-то в его тылу прячется неразгромленное войско кочевников. Неразумно и даже опасно было заходить вглубь пустыни с ослабевшим войском, да еще имея в своем тылу сильные отряды врага.

На двадцать первый день персы вышли к озеру-морю, именуемому здесь Меотидой, и стали лагерем на берегу реки Оар, что впадала в это море-озеро. В тот последний переход к Меотиде пал царский любимец Верный. Упал и засучил ногами. Перепуганные конюхи пытались поднять его. Но если усилием им и удавалось его поднять и поставить на ноги, конь снова падал… Тогда раскинули над ним шатер и начали обрызгивать его водой. Под вечер Верный поднялся на дрожащие ноги, но всем стало ясно, что он долго не протянет. И тогда зашептали приближенные Дария, что скифская погода не для царского коня… «Да, да, — шептали они, — скифская погода совсем-совсем не подходит царскому коню…»

Глава седьмая

10-й день месяца багаядиша

Дарий любил коней.

Он любил коней больше, чем людей.

Он души не чаял в конях, для него они были величайшей утехой в жизни. Он верил коням больше, чем людям. Не кто иной, как конь, привел его на царский трон Персии.

Случилось это в 522 году…

«Говорит Дарий-царь: „…Камбиз, сын Кира, из нашего рода, был здесь царем. У Камбиза был брат, по имени Бардия, от одной матери, одного отца с Камбизом. Камбиз убил Бардию. Когда Камбиз убил Бардию, народ не знал, что Бардия убит. Тем временем Камбиз отправился в Египет, народ возмутился, было великое зло в стране, и в Персии, и в Мидии, и в других странах.

Затем появился человек, маг, по имени Гаумат. Он восстал в Пишияуваде, у горы, по имени Аракадриш. Это было в 14-й день месяца вияхна [32], когда он восстал. Народ он так обманывал: „Я — Бардия, сын Кира, брат Камбиза“. Тогда весь народ взбунтовался и перешел от Камбиза к нему и в Персии, и в Мидии, и в других странах. Он захватил царство. Это было в 9-й день месяца гарманада, когда он захватил царство. А тем временем Камбиз умер своей смертью.

Царство, что Гаумат-маг отнял у Камбиза, испокон веков принадлежало нашему роду. И Гаумат-маг отнял у Камбиза и Персию, и другие страны, захватил их, присвоил себе, стал царем. Не было человека — ни перса, ни мидийца, никого из нашего рода, — кто мог бы отнять царство у Гаумата-мага. Никто не осмеливался сказать что-либо против Гаумата-мага. Народ очень боялся, что он перебьет многих, знавших Бардию прежде, дабы никто не узнал, что он — не Бардия, сын Кира. Никто не решался сказать что-либо против Гаумата-мага, пока не прибыл я. Затем я воззвал к Ахурамазде. Ахурамазда помог мне. Случилось это в 10-й день месяца багаядиша…“»

Из надписи Дария, высеченной на Бехистунской скале, в Мидии, на древней дороге между Керманшахом и Хамаданом.

***

В надписи, высеченной на Бехистунской скале, Дарий, разумеется, не рассказал во всех подробностях, как произошло покушение на мага, Лжебардию.

А было так.

Первыми заговорщиками против Гаумата-мага, персидского царя Лжебардии, были Отан, сын Фарнаспа, Ардуманиш, сын Вахауки, и Гобрий, сын Мардуния, — все персы. Они и образовали тайный союз против мага, ибо хорошо знали, что Бардия погиб, а маг на него лицом совсем не похож. Их было трое, и потому переходить к решительным действиям они не отваживались, полагая, что их сил для такого дела явно недостаточно. И тогда они постановили, что каждый из них привлечет в их тайный союз еще по одному мужу, которому особенно доверяет.

Отан привлек Интаферна, сына Вайаспары, Гобрий — Мегабиза, сына Дадухии, Ардуманиш — Гидарна, сына Багабигны. Все привлеченные были персы из знатнейших семейств.

Не хватало главного предводителя, и он явился. Седьмым к ним присоединился Дарий, сын правителя персов Виштаспы.

Все семеро поклялись в верности друг другу, создали тайный союз и начали совещаться, как им быть и с чего начинать.

Дарий решительно настаивал на немедленных действиях.

— Чем быстрее мы начнем, тем больше будет надежды на успех. Промедление — смерти подобно, — уверял он товарищей по заговору.

Отан тогда обратился к нему почтительно, но осторожно. Очень осторожно. (О, он осторожен, как лис, этот Отан, может, потому и живет так долго!)

— Сын Виштаспы! Отец твой — доблестный муж. И ты не уступаешь ему в доблести. Но не торопись так безрассудно с нашим опасным делом. Нужно еще привлечь на свою сторону побольше знатных мужей, и уж тогда всем вместе и нападем на мага.