Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич

Дарий потемнел лицом, но не молвил и слова. Только подумал:

«Ишь, куда занесло Отана! Народовластия ему захотелось. Чтобы чернь доконала Персию, чтобы низкородные захватили верховную божественную власть? Чтобы всякие выскочки в цари рвались, а мы, знать, к ним в прислугу нанимались?»

Кто-кто, а Дарий хорошо знал ситуацию в стране. Вследствие бесконечных войн, которые вел еще Кир, отец Камбиза, знать разделилась на два противоположных лагеря: знать Запада рвалась к власти и одновременно пыталась покончить с положением «народ — войско», а на Востоке царства военно-племенная демократия старалась не допустить к власти знать. По всему царству либо зрели, либо уже вспыхивали бунты, повсюду неповиновение, недовольство, вражда… Не сегодня-завтра распадется царство, с таким трудом созданное Ахеменидами, а Отану захотелось народного правления.

Вторым слова попросил Мегабиз.

— То, что сказал Отан об отмене самодержавной власти, поддерживаю и я, — начал он уверенно, но было неясно, куда он клонит. — Но что до второго предложения — отдать верховную власть народу — то это, мне кажется, не лучший совет. — («Молодец, Мегабиз», — мысленно похвалил его Дарий и, не удержавшись, одобрительно кивнул). — Ведь нет ничего ужаснее разнузданной черни, — продолжал Мегабиз, и Дарий во второй раз одобрительно кивнул. — Так гоже ли нам, спасаясь от тирана, попасть под власть черни? Ведь тиран хотя бы знает, что творит, а народ даже и не знает. Ибо откуда у народа разум, если он не учен и не имеет никакой прирожденной доблести. Шумной толпой ринется народ к кормилу власти, и тогда нам, знати, хоть на край света беги. Да и чего нам доброго ждать от людского сброда? — Он на миг умолк, будто собираясь с силами, и воскликнул: — Пусть ценит народное правление лишь тот, кто желает зла Персии! Мы же наделим верховной властью тесный круг высшей знати, а в их числе будем и мы сами. А от лучших людей и будет исходить государственная мудрость.

Хорошо начал Мегабиз, но и он не туда повернул. Дать власть знати? Да завтра же начнется в Персии раздор, и царство распадется на враждующие лагеря.

Дальше молчать Дарий уже не мог.

Но начал сдержанно, с похвалы Мегабизу:

— По-моему, Мегабиз правильно отозвался о народе, а вот на знать, пусть и высшую, у меня иной взгляд. Если мы возьмем на выбор формы правления, каждую в ее совершеннейшем виде, то есть совершеннейшую демократию и совершеннейшую монархию, то последняя заслуживает наибольшего внимания. Ибо нет ничего лучше правления одного наилучшего владыки. Он безупречно руководит народом, и при такой власти лучше всего могут храниться в тайне решения против врагов. Среди верховной знати, какой бы она ни была справедливой, непременно возникнут раздоры, соблазны, распри. Ибо каждый захочет главенствовать, и вспыхнет вражда. А от нее до кровопролития — один шаг. При демократии пороки тоже будут, ведь в общественные дела проникнет подлость. Возникнут тайные союзы, заговоры. Вплоть до того, как какой-нибудь народный вождь не покончит с демократией. И потом этот вождь быстро становится самодержцем. Итак, единовластие — лучший способ правления. И потом: откуда у нас, персов, свобода? Кто нам ее дал? Народ или самодержец? По-моему, если свободу нам дал властитель, то и должны мы крепко держаться за этот способ правления и не нарушать добрых отцовских заветов и обычаев.

Дария первым поддержал Гобрий.

За ним, правда, поколебавшись, к Дарию примкнули и остальные заговорщики. И Отан понял, что ввести у персов демократию ему не светит, а потому сказал так:

— Друзья! Итак: один из нас станет царем. Будет он избран жребием, или решением персидского народа, или еще как-то — я, во всяком случае, спорить с ним не стану. Сам я желаю быть свободным. Я отказываюсь от престола с тем условием, чтобы ни я сам, ни мои потомки не подчинялись никому из вас.

— Быть по-твоему! — воскликнули все.

Отан встал, поклонился и вышел.

Шестеро заговорщиков, проводив благодарными взглядами Отана, с минуту сидели молча, а потом внезапно заговорили все разом. Заговорили об Отане, о его благородном поступке (сам отказался от притязаний на царскую власть!), о том, что тот, кто из них сядет на престол, будет ежегодно жаловать Отану драгоценнейшие мидийские одежды и другие ценные дары посылать. Ведь он первый задумал заговор и собрал их вместе.

Затем Гобрий сказал:

— Один из нас станет царем. Но кто бы им ни стал, мое слово таково: чтобы каждый из нас по желанию мог в любое время входить к царю без доклада, если только царь не почивает со своей женой. Далее. Царь должен брать себе жену только из наших семейств.

И все согласились: да будет так!

Далее решили поступить вот как: сесть всем на коней и выехать за городские ворота. Чей конь первым заржет на восходе солнца, когда они будут выезжать за ворота, тому и быть царем.

И все сказали: да будет так!

И Дарий благодарно взглянул на Гобрия; он все понял.

Легенда это или нет — не будем здесь доискиваться.

Может, и легенда, ведь Дарий мог без всякого ржания коней стать царем, ибо он был из рода Ахеменидов, представлял младшую ахеменидскую родовую ветвь.

Но так описывает Геродот, так что закончим эту историю по Геродоту.

Дарий рассказал своему конюху Эвбару об уговоре и добавил:

— Если знаешь какой-нибудь хитрый способ, то сделай так, чтобы я, а не кто иной, получил царский престол.

Сметливым был Эвбар. И на слово был скор, и на дело. Еще и нрава был веселого да неунывающего.

Выслушав Дария, он легонько свистнул.

— Господин!.. Если только от этого зависит, быть тебе царем или не быть, то не волнуйся. Раньше тебя никто царем не станет. Твой конь первым заржет на выходе из городских ворот.

— Тогда не трать времени даром, — велел Дарий, — ведь завтра утром дело должно решиться.

Ну и хват был тот Эвбар!

И вот что он затеял.

Ночью он вывел за городские ворота кобылу, которую жеребец Дария любил больше всех. Привязал ее, а потом начал водить вокруг нее жеребца Дария. Жеребец рвался, конюх его сдерживал, но все водил, водил, а потом пустил. Жеребец покрыл кобылу.

И когда ранним-ранним утром шестеро заговорщиков выехали за городские ворота, жеребец Дария, едва оказавшись на том месте, где ночью была кобыла, бросился вперед и, «вспоминая» о событиях минувшей ночи, громко заржал.

В то же мгновение заговорщики соскочили с коней и пали к ногам Дария, кланяясь ему как новому царю Персии.

Гобрий же воскликнул:

— Царствуй над нами, славный Ахеменид! Великое тебе досталось царство, целых двадцать три страны насчитывает оно. Отныне ты, Дарий, сын Виштаспы, — царь царей!

А в стороне стоял веселый Эвбар, парень-хват, и что-то беззаботно насвистывал…

***

А значительно позже на Бехистунской скале по велению Дария о его воцарении на персидский престол было высечено кратко и донельзя сухо:

«Это было в 10-й день месяца багаядиша, когда я с немногими людьми убил Гаумата-мага и знатнейших его приверженцев… Царство у него я отнял. По воле Ахурамазды я стал царем. Ахурамазда дал мне царство».

А ниже было высечено и такое:

«Говорит Дарий-царь: вот те мужи, которые были при мне, когда я убил Гаумата-мага, что называл себя Бардией; тогда эти мужи действовали со мной как мои сторонники…»

И далее следовал перечень имен шести участников заговора против самозванца-мага.

Глава восьмая

Царский конь улетел на небо

А еще, как свидетельствует Геродот в своей «Истории», Дарий «прежде всего велел высечь на камне и поставить рельефное изображение всадника с надписью, гласившей: „Дарий, сын Виштаспы, обрел персидское царство доблестью своего коня и конюха Эвбара“».

Дарий очень любил коней.

Он любил их больше, чем людей, ибо людей он уничтожал везде и повсюду, где проходило его войско, а коней берег. Из каждого похода приводил он их в свое царство тысячами. Приводил не как рабов, как то было с людьми, а как существ, что выше людей.