Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич

***

Здесь, где река Оар впадала в озеро-море Меотиду, наконец-то кончались бескрайние скифские степи, и дальше, до самого горизонта, голубели воды. Персы могли наконец вздохнуть: многодневные блуждания по однообразным и пустынным степям, которым, казалось, не будет конца, завершились. Что их ждет завтра, послезавтра, о том никто, кроме богов, разумеется, не знает, но по крайней мере сегодня можно перевести дух — степи и впрямь прервали здесь свой неудержимый бег.

Озеро было велико, как море, и синие — вдали — воды его исчезали за горизонтом, сливаясь там с небом. Вблизи же воды были зеленоватыми, еще ближе — светлыми, даже песчаное дно видно, но для питья непригодны. Озеро было не только большим, как море, но и таким же, как море, соленым. Проклятый край! Войско страдает от жажды, рядом столько воды, а напиться — никак. И для чего здешние боги соорудили в этих краях такое озеро-море с горькой водой? Назло, верно, персам, не иначе!

Меотида волновалась, как настоящее море.

Зеленоватые валы с белыми барашками на гребнях с шумом накатывали на узкую полосу прибрежного песка и откатывались назад, усеивая все вокруг водорослями и студенистыми телами медуз. Было ветрено, и валы шли на берег то и дело, упрямо штурмуя его, пытаясь достать до высоких глинистых круч, что отливали на солнце золотом. И там, где прибрежная полоса песка была узкой, море доставало до берега, подлизывало его, и высокие кручи обваливались, с грохотом рушась вниз… Глинистые кручи были высоки и обрывисты, с них далеко видно, а на их вершине дышалось легче. Ветер с озера-моря немного остудил пережженное за двадцать один день похода персидское войско. Остудил, но ненадолго. Солнце пекло здесь еще немилосерднее, тело под его лучами сохло, становилось шершавым и болезненным, чернело… Тяжко воинам, закованным в панцири, тяжко.

Но до отдыха еще было далеко — нужно было сперва защититься на случай налета кочевников, чтобы не спихнули их, чего доброго, с высоких круч в синее озеро-море. Весь тот край, где Оар впадал в озеро, был изрезан глубокими ярами и балками, и это значительно облегчало сооружение укреплений. Отряды становились лагерями между этими ярами и балками, и таких лагерей, когда все наконец расположились, вышло восемь. Каждый лагерь с тыла защищало озеро, с боков — яры и обрывы, и только впереди таилась опасность. Поэтому каждый лагерь сооружал со стороны степей защитную стену, то есть вал. Рыли глубокие рвы, а перед ними наскоро насыпали валы, торопились — времени не было. Да и не собирались здесь долго отсиживаться. И все же на случай какой-нибудь беды за валами можно было отбиваться долго, а при надобности сюда с Истра мог подойти и флот.

Дарий наконец немного успокоился. В лагерях, в случае чего, можно будет оставлять гарнизон, а также больных и раненых воинов, а с главными силами совершать рейды-налеты вглубь Скифии. Восемь лагерей на берегу Меотиды станут тогда надежным тылом для войска.

Насыпая валы со стороны степи, войско трудилось с утра и дотемна. Дарий окончательно решил дальше на восток не идти, а начать боевые действия здесь и здесь заставить скифов принять битву. Одновременно с сооружением укреплений владыка посылал большие отряды в степь на поиски скифов. По замыслу, такие отряды должны были совершать опустошительные налеты на скифов, изматывать их, рассеивать, уничтожать, а выходило наоборот. Скифы совершали опустошительные налеты на персидские отряды, изматывали их, рассеивали в степях.

Силы персидской орды таяли.

Все меньше и меньше оставалось дней до тех шестидесяти, в течение которых ионийцы должны были охранять мост на Истре, а решающей битвы все не было.

Кончалась провизия… Войско держалось на одних лишь поджаренных зернах гендума. В обед иногда давали по куску комача — пресного хлеба из ячменя вперемешку с пеплом (пекли его на кострах), вечером — и то не всем — перепадало по кусочку кешка — овечьего сыра. Это была ежедневная пища бедняков персидского царства, та еда, о которой говорили: «Ешь так, чтобы не умереть с голоду». И войско ело так, чтобы не умереть с голоду, и не только не умереть, а еще чтобы хватило сил гоняться за скифами. Дарию же и его приближенным готовили кебабы, сих-кебабы, лапшу ош, каждое утро и каждый вечер был кофе, был шербет, свежая вода, не говоря уже о яблоках, инжире, винограде.

Царь жаждал битвы, его же изнуренное войско жаждало еды и воды: хоть чего-нибудь, лишь бы пожевать, лишь бы бросить в желудок…

— Айш!! — хрипели воины. — Дайте нам айш!!

Айш — хлеб, еда и вообще, в более широком смысле, — жизнь.

Крикунов секли, некоторых казнили.

— Догоняйте скифов, — советовали им военачальники. — Как догоните — будет вам айш. У скифов есть айш! Гонитесь!

Персидские отряды гонялись за скифами и возвращались ни с чем. Это в лучшем случае. Чаще же всего такие отряды исчезали в степях бесследно. Почерневший Дарий ничего не мог понять. Впадал в отчаяние. Задыхался от ярости. Какой позор! Обвели вокруг пальца. И это его — царя царей! Из рода самих Ахеменидов! И кто? Какие-то дикие кочевники! Догнать! Наказать! Всю Скифию распять!

Гнев спадал, и тогда он чувствовал себя в западне. Гонялся за скифами, а уверенности не было. Более того, было ощущение, что с ним играют, что его водят за нос. Такого позора с ним с тех пор, как он стал царем, еще не было. Даже насмешки и издевки вавилонян казались ему теперь детскими шутками. А здесь… Он не проиграл битвы, но и не выиграл ее. Неужели кочевникам не страшно его войско? Кто поверит в такое? Затевая поход в Скифию, он мечтал не только усмирить непокорных кочевников, и так усмирить, чтобы они навеки забыли дорогу в Мидию, но и захватить бесчисленное множество рабов, тысячные табуны коней, стада скота. А сам поход казался легкой прогулкой в неведомые края. И вот… Скифы отходят и чувствуют себя победителями, а он… Позор, позор! Тяжело воинам блуждать по безводным степям, тяжело военачальникам подбадривать их, тяжело было и Дарию. Ему, пожалуй, было тяжелее всех. Так тяжело, как никогда. Это он только вида не подает, а на самом деле на душе у него тяжкий гнет. И Дарий покорно несет этот гнет, и никто не видит, как ему тяжело.

А разве ему было когда-нибудь легко? За все годы царствования он не помнит такого года, чтобы удалось тихо и спокойно посидеть на троне. Нет, не было такого, утешал, успокаивал себя Дарий. Годы его царствования проходили в тяжких и изнурительных походах и в бесконечных битвах. Пока одну страну усмирит, тем временем три или пять других восстанут. И так из года в год. С первого года его царствования.

Тяжело ему теперь, очень тяжело, на теле и душе — камень. А разве было ему легко, когда он убил Гаумата-мага и вернул Ахеменидам престол? Разве он тогда спокойно на нем сидел? Расправившись с самозванцем, сразу же отправился подавлять мятежный Вавилон.

Один человек, вавилонянин, по имени Надинтобайра, сын Анири, восстал в Вавилоне, покоренном Персией. А восстав, назвал себя Навуходоносором. Войско самозванца стало на берегу Тигра. Дарий подошел к реке с другой стороны, река была непроходима вброд, и тот человек, что провозгласил себя Навуходоносором, думал спастись за водой. Тогда Дарий посадил одних на мехи, других на верблюдов и коней. Ахурамазда ему помог. По воле Ахурамазды он перешел Тигр, там и разбил наголову войско вавилонского самозванца. Случилось это в 24-й день месяца ассиядия. Надинтобайра, называвший себя Навуходоносором, с несколькими всадниками бежал в Вавилон. Тогда он пошел в Вавилон и по воле Ахурамазды взял Вавилон, схватил самозванца и умертвил его…

Легко ли ему тогда было?

О, пока он усмирял Вавилон, за его спиной восстали: Персия, Элам, Мидия, Ассирия, Египет, Парфия, Саттагидия, Сака… Так легко ли ему тогда было?

Дарий ходил и ходил по шатру, тяжело ходил, хмуро, и все спрашивал и спрашивал себя: легко ли ему было тогда, в 522 году?

О нет. В тот год он выдержал 19 битв, выиграл все, еще и захватил в плен девять царей. Даже для истории велел записать на пергаменте, на коже и высечь на скале такое: