— Чай у нас хороший, настоящий индийский, не подделка какая-нибудь, — не без гордости заверила Никита Афанасьевна, отослав слуг прочь и поставив еду разогреваться на огонь алтаря.
— А покрепче чая ничего не найдется?
— Да это сколько хочешь! Самогон-то у нас, считай, в каждой избе гонят. Правда, нам в храме не положено, но для гостей держим — ну сам понимаешь, вдруг кого-нибудь подпоить потребуется, чтоб схватить и в жертву принести.
Когда она достала большую мутноватую четверть, заткнутую ананасовой кочерыжкой, Василий почувствовал, что ему здесь определенно нравится. Мечтательно вздохнул:
— Эх жаль, граненого стакана нет!
— Есть! — жрица аж захлопала в ладоши и подскочила в приступе детского восторга. — От самого Афанасия Никитина остался! Он тоже из граненого стакана предпочитал, и мы его как величайшую реликвию храним! Надо же, счастье-то какое, что он снова человеку из России послужит!
С глубоким поклоном Никита Афанасьевна взяла стакан с подножия главной статуи и, протерев подолом сарафана, почтительно подала Василию. Смущенно потупилась:
— Только Афанасий Никитин, говорят, рукавом занюхивал, а у нас в храме никто рукавов не носит. Если хочешь, я могу у слуг набедренник взять…
— Не стоит. Рукав у меня свой есть. Полковник Ломовой подарил, как на задание отправлял. Хоть и начальник, а настоящая русская душа.
— Ой, и как же все-таки хорошо, что традиции нашего народа не умирают! — умиленно всхлипнула она носиком, украшенным крупными серьгами. Пристроилась напротив, совсем по-русски подперев щечку пальцем, и благоговейно, как за священным ритуалом, наблюдала за процедурой выпивания и занюхивания. — А ты, значит, из разведки? И холостой, небось?
— Да нет, женатый. А что, уже глаз положила, в женихи прочишь?
— Глаз-то я на тебя сразу положила. Но замуж за тебя, пожалуй, все-таки не пошла бы. Больно работа у тебя опасная. Я же не самоубийца, в конце концов.
— Но жены у нас на задания не ходят, дома сидят.
— Тем более. Сидеть в неведении и переживать — как он там? А вдруг убьют? И ложись тогда с мужем на погребальный костер!
— Понимаешь ли, у нас обычаи немножко другие. И вдовы чаще предпочитают ложиться не с мужем. Впрочем, и жены тоже. Например, насколько я знаю, моя от моих отлучек не особо страдает и не шибко беспокоится.
— Да, прямо железная женщина! Такое самообладание!
— Иногда само, иногда с соседом, тут уж как получится. Но что железная, это точно.
— Настоящий русский характер! Как бы мне хотелось ее представить! У тебя нет фотографии?
— Личные фото на задания брать не положено. Но вообще я тебе и без фотографий объясню — она очень похожа вот на эту, — указал майор на многорукую статую свирепой богини.
— Да ты что? На саму великую Дургу?! — в почтительном изумлении обмерла Никита Афанасьевна.
— Определенно похожа. Особенно когда одновременно занимается стиркой, готовит обед, делает уборку и пребывает по этому случаю в плохом настроении.
— Ой, ты настоящий счастливец, раз имеешь жену-богиню, — уважительно констатировала жрица. — И это лишнее доказательство, как близки наши культуры! Эх, я вот тоже мечтаю в России побывать. Как думаешь, а нельзя у вас филиал нашей секты открыть? Я слыхала, что там даже “Аум Сенрике” свободно работала…
— Погоди, это как — филиал? Людей душить, что ли? — строго нахмурился Хряков.
— Так мы можем ведь не кого попало, а по согласованию. Вдруг вам и самим потребуется кого-то придушить? Замолвил бы словечко, а?
— Ладно, начальству я, конечно, доложу, а там уж как оно решит.
— Да ты кушай, не стесняйся! Чувствуй себя, как дома. Какая все-таки радость в нашей глухомани земляка встретить! — расщебеталась жрица, пододвигая то одно, то другое.
— Да уж, встреча была очень гостеприимной!
— Так мы же не знали, что ты русский. Нам сказали только, что придет козел, ублюдок, подонок, рохля и сволочь.
— Сказали? Так вы что же, ждали меня?
— Конечно. Специально засаду устроили и караулили, когда уснешь.
— И кто же вас, интересно, мог обо мне предупредить?
— Какая-то странная негритянка. Вся пятнистая и с паровозиками на заднице.
— Вот даже как! — профессионально вскинулся Василий. — И куда же она ушла потом?
— Никуда. От нас попробуй, уйди! — тоже профессионально, весомо, хмыкнула Никита Афанасьевна. — В подвале сидит до очередного жертвоприношения.
— Что-то я не понял… Она вам меня сдала, а вы, выходит, и ее прихватили?
— Чего ж тут непонятного. Как у нас на Руси говорят, одна голова хорошо, а две лучше.
— А можно на нее глянуть?
— Отчего ж нельзя? За показ денег не берут. Так, по-моему, у нас на Руси тоже говорят?
* * *
В подвале вдоль стен выстроились большие клетки, как в зверинце. Почти все они пустовали, но в одной сидела собственной персоной Марьяна Голопупенко, загорелая до черноты и связанная.
— Какие люди! — радушно поприветствовал ее Хряков. — И какими судьбами на этот раз? Я ж тебя в Челкаре оставил!
— Оставыв? — взвилась Марьяна. — Обманув, москаль проклятущий! Бросыв, шоб тоби повылазыло! Дывысь, вже и тут соби якусь москальску корову знайшов!
— Кажется, она пытается мне льстить, сравнивая со священным животным? — неуверенно уточнила Никита Афанасьевна. Майор не стал ее переубеждать. Спросил:
— Да как же ты сюда-то попала, как смогла через горы перебраться?
— Я ж не така избалована, як вы, кацапы! — гордо задрала нос разведчица. — Я ж, промежду прочим, альпинизмом занымалася…
— Стоп-стоп-стоп… — насторожился Василий. — Ты ведь как-то и впрямь про это рассказывала. И про то, что альпинизмом занималась ты на турбазе в Боржоми. А насколько помню, любимым инструктором у девушек там раньше был Гиви Дидклеани. По прозвищу Черный Гиви — который сейчас служит в грузинской разведке.
И части загадочной мозаики сразу сложились в сознании в единое — дочерна грязный бомж на вокзале… волосатые ноги в плацкартном вагоне… прицельные лавины в Гималаях… странный волосатый мудрец с кавказским акцентом, направивший его в храм Дурги…
— Значит, украинская разведка заключила союз с грузинской? Что ж, спасибо, Марьяночка, за ценную информацию, — и обратился к жрице. — Слушай, твои головорезы могут для меня перехватить одного из этих голых отшельников, которые тут поблизости крутились? Далеко они наверняка еще не ушли, а опознать его легко по черной шерсти и величине органа.
— Нет. Это джайны, их нельзя трогать, они святые.
— Ну так хоть проследить, куда они направляются?
— Это я тебе сразу могу сказать. В Калькутту. Там скоро большой священный праздник.
— Значит, и мне срочно нужно в Калькутту. Слона у вас можно нанять? Ну хоть подержанного, бэ-у?
— Слон-то у меня есть — хороший, работящий, мы на нем и пашем, и запрягаем, когда на ярмарку ездим. Я бы тебе и за так его дала, но через джунгли ты сейчас не проберешься.
— Почему?
— Там один проходимец объявился, Маугли. Поссорил волков с тиграми, и идет такая месиловка, что и думать нечего проехать.
— А как же джайны?
— Я ж тебе говорю, они святые, их никто не трогает.
— Понятно. Выходит, Гиви самый хитрый способ нашел!
— Да ты не переживай, я тебе еще хитрее способ найду. У нас ведь тут покойников много бывает. И люди для жертвоприношений ловятся самые разные — попадаются и состоятельные, знатные, из хорошей семьи. А таких положено в Ганге хоронить, в священной реке. Вот и оформим тебя эдаким покойником — доедешь без проблем, на носилках, со всеми удобствами.
— Ладно. Но только оформляй таким важным и привередливым покойником, которому приспичило не просто к священной реке попасть, а еще и непременно успеть к священному празднику. А с этой что делать думаешь?
— Как что? Придушим на алтаре в ближайшие моления. Конечно, не высший сорт, но тоже сойдет — девка сильная, упитанная.
— Хто, це я упытанна! — забушевала Марьяна, сотрясая всю клетку. — Ты на себе глянь, скоро сарафан лопне! Пупки нагуляла, шо тильки каменюки туда вставляты, бо нияки трусы не нализут!
