Рысюхин, вы в четырнадцать не шалили? (СИ) - "Котус"

В свой номер вернулся уже после десяти часов вечера, в таком состоянии, словно меня палками били, пока я мешки грузил. Маша меня ждала, но не сказать, чтобы при этом нервничала, как-никак, я же не в загул ушёл. Знала бы она! Но не знает, и я говорить не буду, чтобы не портить настроение, чтобы хоть для кого-то бал был праздником. Так что сходил в душ, смыл холодный липкий пот и выбросил в стирку насквозь промокшее бельё. Вот как такое получается: знаю, что точно ни в чём не виноват, и офицеры СИБ себя вели корректно, насколько это вообще возможно в подобной ситуации, а взмок, как мышь на кошачьей свадьбе! Что же делается с теми, кто на самом деле в чём-то замешан⁈ А я ещё когда-то удивлялся, мол, подумаешь, кто-то там «выдержал допрос», всего и дел — не говорить ничего лишнего и не забывать свою историю. Ага, как же! Было бы в чём — точно бы или признался, или проговорился.

Дед, что характерно, зашился куда-то так, что я и отголосков не чуял. Более того — он и свою «картотеку памяти» утащил, так что я на допросе (пусть его и называют «беседой») на самом деле не мог вспомнить многих деталей. И меня это раздражало, в том числе и от осознания того, насколько я привык к этой шпаргалке. Нет, если бы я знал заранее, что придётся вспоминать и рассказывать, кто именно заходил в мастерскую семнадцатого января, я бы записал или хоть так попытался запомнить, но я же не знал! Так вот, деда я не чувствовал и дозваться не мог. Старался так, что чуть не провалился в лес к Рысюхе! Мне просто необходимо было с кем-то обсудить случившееся, но не с Машей же это делать⁈ И тестю звонить тоже идея настолько дурацкая, что даже слов нет для описания, во всяком случае — цензурных.

В итоге я достучался, хоть и с трудом. Дед, узнав от меня о случившемся, довольно сумбурно и без особых подробностей, отреагировал довольно удивительным образом:

«Всё правильно, они просто физически не могли не отреагировать на такое странное совпадение».

«Да что в нём такого⁈ Да, совпало — но мой приезд состоялся в назначенную дату! Не мог же я повлиять на время доставки трофея!»

«Это ты так думаешь. А вот у офицера службы безопасности, у любого, кто прослужил хотя бы лет пять, возникнет минимум две версии. Более того, мышление настолько вывернуто, что они не могут не возникнуть!»

«Целых две⁈»

«Минимум две. Это то, что я могу придумать, поставив себя на место гэбешника, прости, сибовца. Исходя из своего опыта общения с ними и с работниками милиции, у вас её называют полицией. Любой настоящий офицер этой службы выдаст больше».

«И что за версии такие⁈»

«Первая. Некий барон, назовём его для конспирации „Р“, делает всякие военные игрушки, к которым военные относятся достаточно прохладно. В результате сбыта или, как вариант, лицензионных отчислений, почти нет. Тогда он делает новую игрушку и вступает в сговор с кем-то за границей, чтобы они организовали провокацию с новым оружием, эффективно противостоять которому вот прямо сейчас можно только с помощью нового изобретения барона Р. Заказы, деньги, слава. Да, более того: до этого он сделал броневик, который вообще не заинтересовал военных, а тут враги нападают тоже броневиками, и с ними никто ничего не может сделать! Двойной профит — можно продавать сразу и танки, и противотанковые пушки!»

«Бред полный! Но для ушибленного на всю голову параноика, который меня не знает и не верит…»

«Для СИБовца паранойя — обязательное условие для трудоустройства, а доверие к людям — признак профессиональной непригодности».

«И какой второй бред, то есть — вторая версия?»

«Примерно в том же духе. Только в этом случае некто Р. узнаёт от своих партнёров в Скандинавии о новой разработке противника, но, обуянный жаждой славы и наживы, злокозненно не сообщает о полученных сведениях, начав втихаря разрабатывать оружие против новой угрозы, имея минимум полгода форы перед возможными конкурентами. Итог — всё тот же профит с продажами новых ружей, славой и наградами».

Поговорили с дедом ещё полчаса — и я сам стал себя подозревать в чём-то, просто на всякий случай. Вообще эта манера мышления, которую продемонстрировал дед, уверяя, что это только бледное подобие того, как на самом деле думают безопасники, оказалась на диво прилипчивой. Ещё одним результатом разговора с дедом стало то, что я смирился с последующими многочисленными неприятными разговорами. Нет, и без того было понятно, что если речь идёт об интересах Империи и Императора, то я, как обладатель офицерских погон, обязан пожертвовать своим удобством и приложить все усилия. Но теперь, когда стало хоть чуть-чуть понятно, чего от меня хотят и почему, будет проще смириться с неудобствами и некоторым кажущимся уроном чести.

Именно кажущимся, наши традиции вассалитета и служилого дворянства отличаются, например, от наших соседей из Польши, и сильно. Для нас, в отличие от тех же поляков, главная честь — в достойном служении, а не в мерении гонором и постоянных поисках того, кто мог бы на этот раздутый пузырь самомнения, путаемого с честью, покуситься. С другой стороны — и где сейчас та Польша, с таким-то дворянством? То-то и оно, то-то и оно…

Наутро, после завтрака, меня опять пригласили на беседу, одновременно прислав приглашение в какой-то салон для Маши. Надеюсь, что её так «пытать» не будут. Хм, забавная была бы игра слов[1], если бы настолько сильно меня не касалась. На сей раз детально, чуть ли не по часам, расписал всю последовательность и состав работ над «Кроной», когда и что делалось. И, отдельно, о поездке моих подчинённых в Ригу. Я порадовался тому, что последние две поставки — прошлой осенью и этой весной, произошли практически без моего участия. При этом «Кроной» занимались одни люди, а Скандинавией — совсем другие, и они никак не пересекались между собой! Кхм… Если не считать меня, который общался и с теми и с другими. При этом отгрузка на Скандинавию прошла настолько привычно и рутинно, что мне только доложили о начале работ и об их завершении, я даже в список своих дел за весну не включил! И вот про обе поездки, а также про мои разговоры с участниками «экспедиции» пришлось рассказывать максимально подробно. Ещё и распоряжение писать, адресованное моим работникам, с приказом оказывать всё возможное содействие следователю, который поедет с ними беседовать уже сегодня. И одновременно предостерегли от попыток связаться с ними, чтобы предупредить о встрече. Моё возражение, что шофёр в этом случае может оказаться в рейсе, было отвергнуто, как несущественное.

Под конец допр… беседы я не выдержал:

— Господин следователь, не вижу вашего чина, потому не могу обратиться, как должно…

— «Господин следователь» будет приемлемо и достаточно.

— Так вот, я готов, если это нужно или поможет вам в работе, а я искренне лично заинтересован в том, чтобы она была должным образом завершена как можно быстрее… Так вот, я готов дать письменное согласие на проверку менталистом в части, касающейся обстоятельств этого дела.

— Благодарю вас, ваша милость. Надеюсь, этого не понадобится, но ваша готовность к сотрудничеству будет учтена нами.

В номер я вернулся только за час до того, как нужно было выходить на бал, Маша уже начала нервничать. Снова душ, и предпоследняя запасная пара белья. Последнюю надену после бала, а там остаётся только полагаться на скорость работы дворцовой прачечной и что я не окажусь в конце списка на обслуживание.

На балу было сложно сосредоточится на нём самом, благо, что разговор с появившимися знакомыми из придворной и просто столичной молодёжи Маша во многом взяла на себя, иначе я бы слишком часто отвечал невпопад. И поневоле всё время вспоминал одну из любимых дедовых присказок: «Ни одно доброе дело не останется безнаказанным». Помог, называется, себе и Империи! Поделился достижением! С другой стороны, если бы я в сложившейся ситуации НЕ привёз «Крону», то вопросов могло бы быть не меньше, только в гораздо менее благожелательной обстановке.

Государь произнёс приветственную речь, но не задержался — исчез буквально через полчаса, оставив разочарованными многих аристократов, планировавших пообщаться с ним между делом накоротке. При этом я успел заметить, что незадолго до этого в зале мелькнул его наследник, который вроде бы кивнул отцу и сразу же снова ушёл. Не у одного меня голова занята отнюдь не балом.