Горячая штучка - Вайн Люси

— Ого, посмотри-ка на себя, ты такая высокая! — говорю я и ощущаю себя записной Тетушкой.

— Я выше всех мальчишек в нашем классе, — самодовольно заявляет она с легким американским акцентом. А потом — так же самодовольно — добавляет: — Они все меня терпеть не могут. — Она выпускает меня из своих объятий и оглядывает тем же критическим взглядом, которым всегда смотрит на меня ее мать. — Что ты здесь делаешь? — с любопытством спрашивает она.

— Я приехала повидаться с вами! — с готовностью отвечаю я, ощущая себя обманщицей. Причина не только в этом, но Милли — одна из главных причин моего приезда. И теперь, глядя на нее, я понимаю, как скучала по ней. Теперь она выглядит как человек. Странно звучит? В последний раз, когда я видела Милли, я не была уверена, что она человек — она была ребенком. Теперь я могу представить, как она будет выглядеть взрослой. Странно.

— Перестань пялиться на меня, как маньяк, — говорит она, а потом берет меня за руку и выводит их кухни в гостиную, где она строит форт, называемый ею «Бухта Гуантанамо». Она даже правильно произносит это слово. Я оглядываюсь через плечо. Джен, отвернувшись, прислонилась к раковине, словно ей, для того чтобы устоять, необходима опора.

На следующее утро я просыпаюсь около девяти часов, и первое, что меня удивляет, — это мысль о том, что я проснулась. Потому что пробуждение означает, что я спала.

Я была уверена, что всю ночь смотрела в потолок покрасневшими глазами, анализируя последние события своей похожей на дерьмовое шоу жизни. Но я спала. Крепко спала. Пытаясь сесть, я теряю ориентацию. На секунду задумываюсь, где я, и мой мозг пронзает мысль о том, что я умерла. Это чистилище. Очень белое чистилище. А потом я вспоминаю о том, что не умерла, а просто прилетела в Лос-Анджелес. Я взволнованно оглядываю комнату при дневном свете, льющемся сквозь тонкие белые занавески. Красивая комната, думаю я, но пустая, как и весь дом. Только комод и жалкое кресло-качалка в углу. О, и конечно, моя огромная лос-анджелесская кровать. Теперь я вспоминаю, как вечером полусонная забиралась в нее и долго ползала по ней, отчаянно пытаясь найти середину.

Точно. Я сбрасываю с себя простыни. Пора начинать свое американское приключение.

Тихо шагая вниз по лестнице, я замечаю на кухне Джен и Эндрю. Эндрю не было дома, когда я приехала, и никто не вспоминал о нем, следовательно, и я тоже. Но вот же он, выглядит так же, как обычно, серый с головы до пят.

Я мгновенно осознаю, что появилась в разгар ссоры. Они в бешенстве разговаривают между собой, понизив голос до шепота, и Джен говорит не просто повседневно сердитым, а ужасно сердитым голосом.

— Меня тошнит от этого, Эндрю, — шипит Джен.

— Но что ты от меня хочешь? — шипит он в ответ.

— Ничего! — шипит она, переходя на визг. — Все, что угодно, лучше, чем это. Тебе нужно сказать Ларри, что ты больше не можешь…

Я покашливаю.

Они оба смотрят на меня, как белки, застигнутые врасплох за кражей орехов.

Эндрю откашливается.

— Э-э, привет, Элинор. Как дела?

— Доброе утро, — смущенно произношу я. — Извини, что приехала без предупреждения, Джен отговаривала меня. Надеюсь, я не причиню вам беспокойства…

Он пожимает плечами, его это не интересует.

— Я собираюсь на работу, — рявкает он, хватая свою сумку, и снова кивает мне, хлопая входной дверью.

Я не видела его со дня похорон, прошло уже больше года.

— Разве сегодня не воскресенье?… — тихо говорю я Джен, когда за ним захлопывается дверь.

Не глядя на меня, она расхаживает по кухне, убирает оставшуюся после завтрака посуду и вытирает столешницы.

— Он работает по воскресеньям, — говорит она, при этом ее голос почти неуловимо дрожит. — Он работает каждые выходные.

На секунду она останавливается, сгорбившись и повернувшись ко мне спиной. А потом выпрямляется, и я снова вижу на ее лице маску дерзкой Джен.

— Милли смотрит там Одинокие сердца, не хочешь присоединиться к ней? — Она кивает мне за спину, а потом опять быстро отводит глаза. Переминаясь с одной босой ноги на другую, я ощущаю, какая тяжелая и напряженная атмосфера в комнате. Джен не любит, когда ее спрашивают, права ли она. Она продолжает бормотать. — Она говорит, что ты посоветовала ей посмотреть этот сериал?

— Посоветовала, — лаконично отвечаю я, идя к раковине и беря свой стакан, оставшийся со вчерашнего вечера, чтобы помыть его.

— Не делай этого, — резко говорит Джен, бросаясь ко мне и вырывая стакан у меня из рук. — Я не нуждаюсь в твоей помощи.

— Хорошо, — говорю я, чувствуя себя идиоткой.

Она ставит стакан на стол и начинает говорить.

— Милли он нравится. Она говорит, что выйдет замуж за Сета Коэна. Я сказала ей, что ему сейчас лет сорок, но она назвала меня обманщицей и закатила истерику. Я не уверена, что Саммер [77] оказывает на нее очень хорошее влияние.

— Да, может, и так, — соглашаюсь я.

— Точно, — говорит она, поворачиваясь спиной ко мне. — Не хочешь позавтракать? Что мы сегодня будем делать? Хочешь пойти на шопинг? Тебе нужно привести себя в порядок. — Она жестом выражает свое отвращение к моему наряду.

— Это моя пижама, — защищаясь, говорю я.

— Какая разница, — говорит Джен, проходя мимо. Я иду за ней в гостиную, где Милли, сидя перед телевизором, ест из какой-то миски шоколадные шарики, залитые шоколадным молоком. Я ничего не говорю, но про себя осуждаю родительские навыки Джен.

— Одевайся, мы идем на шопинг, — сообщает она дочери, бросая ей одежду и топая ногой.

Не отрывая глаз от экрана, Милли тщетно тыкается в свою майку с изображением Железного человека [78].

Я сажусь рядом с ней.

— Роберт Дауни младший [79] такой классный, правда? — говорю я, чтобы завязать диалог. Она поднимает на меня глаза, при этом у нее из уголка рта течет какая-то коричневая дрянь.

— О чем ты? — спрашивает Милли, в отчаянии качая головой.

— Железный человек? Классный? — показываю я на ее майку.

Милли смотрит на меня испепеляющим взглядом.

— Его зовут, — не спеша объясняет она, словно я — слабоумная, — Тони Старк. И насколько он классный, к делу не относится, потому что он спасает Землю. Вот.

— Понятно, — киваю я.

— Эй, — задумчиво говорит она, наконец, отворачиваясь от дергающегося на экране Сета. — Как ты думаешь, какой вкус у кошачьей еды?

День на этом не заканчивается. Мы идем на знаменитую Родео-драйв, эта улица протяженностью в две мили удивительна, и я охаю и ахаю, глядя на названия шикарных брендов. Разумеется, я ничего не могу позволить себе и разочарована тем, что ни одна из продавщиц не пытается сделать из меня Красотку [80]. Они лишь все время спрашивают, как я провела день, и желают доброго дня. Вежливость требует, чтобы я постоянно улыбалась, но я боюсь показать им мои пожелтевшие зубы, чтобы они не упали в обморок от ужаса. Может быть, поэтому британцы слывут недружелюбными, так как, приходя в гламурное место, мы опасаемся улыбаться.

Однако это приятно. Болтаться по магазинам с моими девчонками. Мы постоянно и беззлобно бранимся, и Джен без конца угрожает, что повернет машину, даже тогда, когда мы идем пешком. Но это приятно. Я так сильно по ним скучала.

Я никогда не винила Джен за то, что она переехала сразу после смерти мамы — мне тоже хотелось уехать, — но мне было тяжело, когда Джен и Милли не было рядом.

Мы останавливаемся на ленч и, сев на террасе бистро, едим салат-латук и не восхищаемся официантками с актерской внешностью, все как одна похожими на Марго Робби [81]. Я чувствую облегчение, которого не испытывала несколько недель. Ничто не внушает такой уверенности в том, что Земля — лучшая планета во Вселенной, чем тепло солнца на лице и осознание того, что на следующей неделе не нужно возвращаться на работу.