Истории замка Айюэбао - Вэй Чжан

Как обычно, он вкатил тележку на задний двор магазина. Приехал он рановато, поэтому решил оставить её и побродить по магазину. Первым делом он пошёл к витринам с канцтоварами. Ассортимент здесь был намного богаче, чем в Пеянчэне, книг и бумаги тоже было больше. Он купил несколько листов и указал на цитатник:

— Дайте один, пожалуйста.

Когда он вышел из магазина, ноги сами понесли его к перекрёстку. На углу продавали обувь и сладости, он купил пару ботинок из прорезиненной ткани и десяток засахаренных фруктов, напоминающих стеклянные шарики. Он сунул в рот один из засахаренных плодов, и сладость разлилась внутри до самой груди. Неподалёку собралась толпа, люди что-то рассматривали; он приблизился к ним и увидел на стене объявление, уже изрядно потрёпанное и с разводами от дождя, но прочесть его было можно. Баоцэ не стал вчитываться, а вместо этого тихонько отошёл и затем стрелой помчался прочь. Оставленная им на заднем дворе тележка уже была наполнена товаром, а рядом стоял человек в синем, что-то сверял и заносил в книжечку.

В магазинчик к Силянь иногда наведывались за выпивкой старики. Стоя возле кувшинов, они во все глаза наблюдали, как девушка, орудуя черпаком, наливала в их ёмкости алкоголь, а затем по чуть-чуть пробовали. Закусывали иногда арахисом, а иногда — крупинками соли, которые они выклянчивали у Силянь. Если Баоцэ приходил, когда в магазине не было покупателей, Силянь доставала с полки печенье и угощала его. В этот раз он в ответ тоже угостил её лакомством — засахаренным фруктом.

— Я смотрю, не пожалел денег. Однако я самая богатая во всей деревне. Веришь?

— Не верю.

— Сам увидишь.

Баоцэ плохо спал уже несколько ночей подряд, и в его глазах появлялось всё больше красных прожилок. Ходил ли он в город по делам или читал дома книги по ночам — он всё время думал о том кувшине с серебром. В один дождливый день Силянь, спровадив последнего посетителя-пьяницу, пришла к Баоцэ. Он озабоченно протянул ей пару слитков, сказав, что это прислали из дома и что он всё время носил их с собой, не зная, как их использовать. Если удастся их продать, то он готов разделить с ней вырученные деньги пополам.

— Ого, — удивлённо воскликнула она, — у тебя дома экспроприированное помещичье имущество, что ли, делят?

Баоцэ кивнул:

— Да, его.

Силянь сказала, что о таком крупном сокровище её отцу рассказывать нельзя ни в коем случае, она сама попробует всё устроить. Она пошла в город в тот же день, а по возвращении пришла к Баоцэ, спрятав руки за спиной:

— Угадай, сколько.

Баоцэ не угадал даже с двух попыток, и она вытянула одну руку, плотно прижав к его груди стопку купюр. Баоцэ старался подавить в себе волнение, подбородок у него потяжелел.

Прошло немного времени, и Баоцэ передал Силянь ещё четыре слитка. Силянь немного испугалась:

— Да ты богач! Тебя бы по улице водить как преступника! Но я ничего не скажу отцу, он негодяй. Это будет наш с тобой секрет.

Как и в прошлый раз, вырученные деньги они поделили поровну. Баоцэ сложил новенькие купюры вместе с теми старыми засаленными деньгами и, разделив на несколько частей, спрятал в разных местах. Нежданно свалившееся на него богатство чрезвычайно радовало его и в то же время приводило в смятение: он не представлял себе, что делать дальше. Учиться? Так он уже почти все учебники вызубрил наизусть. Он вспомнил о бессчётных школьных книгах, которые принадлежали Ли Иню: до чего же это был прекрасный мир! В то время его фантазия не знала границ, в его настроении мистика соседствовала с радостью, а ручка бесконечно изливала на бумагу его мысли. Ему казалось, что волнения в нём было так же много, как воспоминаний, радости — столько же, сколько и скорби, и об этом можно писать бесконечно. Но теперь книг ему было недостаточно.

Силянь часто подолгу оставалась у него. Глядя на его волосы, она говорила:

— Когда я тебя стригу, красивей всего получается.

Он ничего не ответил, и она продолжала:

— Мне нравятся приезжие.

Он по-прежнему не издавал ни звука.

— Я уже говорила, что денег у меня куры не клюют, и сейчас повторю. — Выглянув за дверь, она приблизилась к нему. — С комиссионной продажи ежегодно капает неплохая сумма, но я об этом никому не рассказываю, коплю себе на приданое.

Он не понимал, к чему она клонит, но у него возникло предчувствие, что что-то должно произойти, что-то не очень хорошее. И действительно, Силянь, тяжело дыша, придвинулась к нему ещё ближе:

— Если хочешь, я скажу отцу, чтобы он прислал к тебе сваху. Но ты, наверное, и не знаешь, насколько я хороша.

Баоцэ чуть отодвинулся и взглянул на неё. И впрямь она была хороша, вот только ноздри уж больно велики. Грудь весьма пышная — может, поднялась из-за волнения или от одышки, раньше он не обращал на это внимания. Повздыхав, она решительно прикрыла глаза и выпятила губы:

— Целуй же скорее.

Впоследствии он пожалел о том, что так легко повиновался приказу и обнял её, крепко стиснув руки. Прижавшись к ней, он обнаружил, что у неё плотное, упитанное тело. Оказавшись в его объятиях, она заголосила, изо всех сил стараясь приглушить свой голос:

— Я умираю, уже вот-вот, из-за тебя умираю!

Её возгласы напугали Баоцэ, он резко ослабил объятия и оттолкнул её.

— Ты чего?

Баоцэ опустил голову и утёр струившийся со лба пот:

— Я женат.

Силянь встала и, потрясая кулаками, воскликнула:

— Врёшь ты всё!

Баоцэ устало опустился на кан. Ему вспомнилась та давняя ночь, которую он провёл в общежитии тракторной стоянки. «Сяо Гоули, — мысленно воззвал он, — я обещал вернуться за тобой и должен сдержать своё слово».

Силянь подошла и схватила его за ухо:

— Ты врёшь! Говори, врёшь?

— Не вру.

— Значит, правда жена есть? И как её зовут?

— Сяо Гоули.

2

Это была бессонная ночь. Припёртый к стенке, Баоцэ прикрылся другим человеком. Но он утешал себя: ведь Сяо Гоули и правда существует, и она хорошая девушка. Ему думалось, что бабушка обрадовалась бы, если бы он сошёлся с Сяо Гоули, и Ли Инь тоже одобрил бы его выбор. Раз за разом вспоминал он своё несколько сумбурное знакомство с ней: она подвезла его на своём тракторе, а потом снова подвезла, да ещё накормила-напоила. Она была в нарукавниках и в замасленной форме. До чего привлекательная девушка, она мне очень и очень понравилась, и я бы отдался ей всей душой. Была уже глубокая ночь, он окидывал взглядом дом, который приютил его в бегах, и гадал, что теперь делать. Он оказался в тупике: ему хотелось прямо сейчас броситься к Силянь и повиниться, но он испугался этой мысли и решил, что встретится с ней на следующий день. В ночной темноте ему чудился осуждающий взгляд Ли Иня; казалось, он вопрошал: ты что, собрался торчать здесь до конца своих дней? У него заныла грудь, будто в неё что-то ударило, и он прижал к ней руку: «Нет, я ведь прошёл только половину пути, мне надо идти дальше! И я обязательно доберусь туда…»

Баоцэ не сомкнул глаз ни на минуту до самого рассвета. Он туго набил свою заплечную сумку из грубой ткани, уложив туда ватник, книги, тетради и обувь. Затем написал письмо, которое далось ему очень тяжело. Это письмо он собирался оставить для Силянь. Он написал: «Ты замечательная, и твой отец Третий Господин тоже, вы приютили голодного и мучимого жаждой странника, спасли его от верной смерти. Я никогда не забуду этого места, оно надёжно укрыло меня от непогоды; но теперь, когда я оправился и окреп, мне пора продолжить путь. Я должен рассказать правду о тех серебряных слитках: они не мои, они принадлежат этому проклятому дому и спрятаны здесь, так что по логике они твои. Меня ждут дела, не терпящие отлагательств, и мне приходится уйти, иначе я не успею. Может быть, когда-нибудь меня снова занесёт сюда, но лучше не жди понапрасну. Скоро рассветёт, мне пора».

Баоцэ вышел на дорогу, обернулся и, преисполненный волнения и благодарности, посмотрел на укутанную туманом деревеньку, которую ему жаль было покидать. Ноги его наливались энергией, ещё никогда он не ощущал в себе такой прилив сил. Он понял, что его напитала деревня. Он удалялся, пока деревня не пропала из виду, и остановился: в какую сторону идти? Сперва нужно отыскать верное направление, а затем строить конкретные планы. Он вспомнил объявление, которое видел в городе, — оно означало, что ещё ничего не кончено и что ни к Лаоюйгоу, ни к Саньдаоган, ни даже к вожделенному Циндао ему сейчас приближаться нельзя. Для начала надо выжить, надо выждать время и выгадать удачный момент. Его ноги снова были будто налиты свинцом. «Надо идти в такое место, которое будет очень-очень далеко, но не в Циндао. Неизвестно, дойду ли я туда. Неизвестно, что это будет за место, но я должен идти, идти не останавливаясь…» — предостерёг он себя.