Человек с одинаковыми зубами - Дик Филип Киндред

Приближаясь к дому, он тревожился все сильнее. Как это ужасно, если подумать. Лишиться прав, чтобы тебя возила жена, как какого-то калеку. «Я не думал, что копы так делают, думал, что просто штрафуют за езду в пьяном виде».

Тяжелая ситуация, думал он. Человек ведь ездит на работу в город. Что там, в Сакраменто, одни садисты сидят? Как так можно? Они практически фашисты. У человека вся жизнь от этого зависит. Дом. Семья.

Какая дрянь, подумал он. Паршивая грязная контора, которой наплевать на человека и его нужды. Ну нарушил он правила один раз – и что? Разве это так ужасно? Он что, кого-то ранил? Черт. Да он просто съехал задницей в канаву, поцарапал краску и выставил себя дураком. «Может, мне стоит позвонить или написать кому-нибудь в Сакраменто, – подумал он. – Посмотрим, что я могу сделать. Немного надавить, поднять шум».

«Но разве я что-то должен Уолту Домброзио?» – спросил он себя. – Он же с удовольствием плюнет мне в лицо. Он купил свой дом через меня? Нет, он пошел к дряхлому деревенщине Томасу. Он с самого начала лишил меня денег. Теперь, должно быть, я недополучил около трех тысяч долларов напрямую, и неизвестно, сколько косвенно, ведь он настраивает людей против меня». Людей в городе, которые, возможно, захотят переехать сюда. В конце концов, он весь день торчит в городе. А теперь и его жена-рукодельница тоже весь день сидит в городе, и ей нечего делать. Они могут распространять гадости об агентстве Рансибла.

Люди, которые тебя не любят, дорого стоят, думал он. Но это своеобразная плата за то, чтобы говорить вслух. Будучи прямолинейным и честным, я постоянно сталкиваюсь с разной шушерой. С идеалистами вроде Уолта Домброзио, у которых горят глаза и которые могут пригласить цветного на ужин, ведь платить за это придется не им.

Припарковав машину у дома, он поспешно поднялся по лестнице в гостиную. Джанет с Джеромом смотрели телевизор в спальне.

– Ты мне нужна на минутку, – он вытащил ее из спальни, – ты знала, что Уолта Домброзио лишили прав из-за вождения в нетрезвом виде?

Его жена заколебалась. Она уже несколько дней не пила, потому что решила снова сесть за руль. На изможденном бесцветном лице виднелись тревожные морщины.

– Ну да, – наконец сказала она, – слышала где-то.

– Почему, черт возьми, ты мне не сказала?

– Ты сам говорил, что тебя не интересуют сплетни, – она посмотрела на него с вызовом, – и я не хотела тебя волновать.

– Но почему это должно меня волновать? Мне плевать на Уолта Домброзио. Они и так не разговаривали с нами два месяца, что мы теряем? Разве нам хуже? Я бы с ними в любом случае не разговаривал, я все сказал по телефону тем вечером.

Джанет спросила:

– Когда ты звонил, ты знал, что у людей за такое забирают права? Об этом много говорят по радио. Некоторые судьи утверждают, что это незаконно, – она последовала за ним к шкафу, – это часть общегосударственной программы безопасности. За этим стоит губернатор.

– Интересно, стоит ли мне позвонить Домброзио? – спросил Рансибл.

– Зачем? – насторожилась она.

– Извиниться.

Твердо, как будто она все обдумала давным-давно, Джанет сказала:

– Тогда он поймет, что это ты.

– Нет, – возразил Рансибл, – я просто скажу, что услышал об этом и о том, как это ужасно. Это паршиво для человека, который каждый день ездит в город. Его везде возит жена, а она сущая гарпия. Танк, а не женщина. Не хотелось бы мне оказаться в ситуации, где у нее есть возможность меня унижать.

– Не звони ему, – сказала Джанет, – пожалуйста, не надо. Я никогда никому не говорила, что это ты вызвал полицию той ночью.

– Точно? – Он не мог ей поверить; он не доверял ей. Возможно, она только вообразила, что никому не рассказала. Возможно, она не собиралась никому рассказывать. Но когда она пила, язык у нее развязывался, а он прекрасно знал, что порой она выпивает днем по нескольку бокалов с другими домохозяйками: у них дома, у него дома или в одном из двух баров Каркинеза.

– Если бы он знал, что это ты, – сказала Джанет, – он бы наверняка к тебе пришел.

Но он не слушал ее. Он бродил по собственному дому, чувствуя себя очень неуклюжим.

– Что они говорят? – спросил он. – Каково общее мнение о Домброзио?

– Ты хочешь спросить, считают ли все, что с ним обошлись справедливо?

– То есть ему симпатизируют? Господи, он мог сбить любого из наших детей, а у самих Домброзио детей нет. Они о таком не думают. Это еще одна их беда. У них нет детей, поэтому их не интересуют школьные проблемы, облигации и налоговые ставки. И очень многих в округе бесят эти иностранные машины. Он отправляет свою в Сан-Франциско на техобслуживание; он не ездит в местную мастерскую, потому что она не американская. И наверняка бензин он тоже не тут покупает. Они продукты берут в местном магазине или в городе?

К этому моменту он уже так далеко отошел от Джанет, что не слышал ее ответа. В окно гостиной он посмотрел на огни Донки-холла, на стоящие рядом машины. Общественная деятельность. Улучшение жизни общества. Конкурс детских костюмов на Хеллоуин, чтобы дети не хулиганили. «А что бы я сам сделал?» – спросил он себя.

Его предложения были общеизвестны. Когда-то давно, только переехав в Каркинез, он опубликовал их в местной газете и оплатил их распространение. Два или три новых класса в средней школе – классы становились больше с каждым годом. Даже новое здание школы, с большой аудиторией и горячими обедами. Детский сад. Больше уличного освещения. Городская библиотека, работающая больше четырех часов в неделю и выписывающая другие журналы, кроме «Нешнл джиографик». Новая дорога в город – это требовалось согласовать и с округом, и со штатом. Для обеспечения всего этого нужно было бы повысить налоги, и он тоже этого хотел. И банк должен был бы выдавать больше кредитов.

Но главное: более чистая вода и более дешевое электричество. Если здесь не появится какая-то промышленность или бизнес, денег на улучшения не будет никогда. Владельцы ранчо никогда не заплатят: у них есть деньги только потому, что они очень скупы и платят за работу собственным сыновьям и дочерям. Только мельница в Олеме, электростанция «Эр-Си-Эй», небольшие розничные магазины… и, конечно, люди, которых округ нанял для расчистки дорог зимой, обрезки деревьев и вывоза сломанных веток. Когда-нибудь это все равно произойдет. Все улучшения, которые он предлагал, обязательно осуществятся. Но он хотел увидеть их при своей жизни.

И, думал он, если мы не сделаем это сами, это сделают люди со стороны. Деньги со стороны, перекупщики земли, которых мы не знаем. Здесь не всегда будут молочные фермы.

Под ним, в темноте, мигали огни Донки-холла. «Надеюсь, вы сможете собрать пять долларов на призы, – подумал он. – Это непросто, антисемитские вы ослы. А потом ежегодное барбекю. Если бы я вступил в клуб, я бы мог управлять горчичной концессией или открыть киоск с мишенями и дротиками. Мы могли бы заработать двадцать долларов, чтобы поставить их на корову на конкурсе».

Подняв правую руку, он сделал непристойный жест в сторону Донки-холла. Любой, кто случайно взглянул бы в эту сторону, его бы увидел: шторы были откинуты и его силуэт освещала лампа в гостиной. Но ему было все равно. Напечатаю это на бланках, подумал он. Агентство недвижимости Рансибла и средний палец. «Всем спокойной ночи».

В одной из комнат на четвертом этаже Донки-холла, поближе к переносному электрическому обогревателю, сидели за столом, углубившись в бумаги, четверо членов правления клуба. Внизу, в главном зале, остальные смотрели слайды о профилактике венерических заболеваний, которые один из членов клуба, отставной армейский майор, раздобыл в армии. Членами правления были: Джек Э. Вепп, президент клуба, Эрл Тиммонс, вице-президент и водитель грузовика, Уолт Домброзио, менеджер клуба и промышленный дизайнер, и Майкл Уортон, казначей клуба и учитель четвертого класса в средней школе. В последние несколько лет именно Уолт больше всего помогал с организацией Хеллоуина: он искал материалы для костюмов, помогал детям, подсказывал судьям оригинальные идеи. Но в этом году он отказался участвовать.