Волчье счастье (СИ) - Коньетти Паоло

Повар есть всегда?

По-моему, это лучшая работа. Никакой опасности, всегда можно погреться, и еды вдосталь. Если случится подняться на Эверест в качестве повара, получишь хорошие деньги и сделаешь карьеру.

Ты сделал карьеру и приехал работать в Монте-Роза?

Выходит, что так!

У Сильвии в рюкзаке были сухофрукты и шоколад. Без лишних слов Пасанг взял шоколадку и отломил большой кусок, Сильвия была рада. Они выпили еще чая и, чтобы не стоять долго на холоде, пошли дальше.

Впереди были голые камни, среди которых ветер набросал снега. Внизу виднелись маленькие озерца, покрытые корками льда и размером чуть больше колодца. Седловина сужалась, склоны становились все круче, скалы все отвеснее. Вот альпинистские веревки, закрепленные на уступах, и металлические скобы, теперь нужно было держаться руками тоже, и Сильвии это нравилось — так она меньше отвлекалась от маршрута, не терялась в мыслях и не чувствовала вины перед матерью за то, что поступила против ее воли. Она знакомилась с заснеженными горами.

Здесь некуда ставить ногу, сказал Пасанг.

Занятно.

Сможешь залезть вон туда?

Уже получилось немного.

Значит, продолжаем карабкаться?

Конечно.

Сильвия лезла за Пасангом по уступам и скобам, хваталась за веревки, висевшие почти отвесно. Между скалами открылась пропасть, через которую были перекинуты доски. Узкий мостик, гладкая наклонная поверхность, с которой, казалось, можно соскользнуть в пустоту. Туман как раз кстати — в нем растворились острые уступы, он скрывал крутизну, которая была впереди, и перед глазами представал лишь один трудный участок, а что дальше — не видно, преодолеть нужно было то, что прямо перед тобой, и все же Пасанг заметил впереди что-то, насторожившие его.

Давай пристегну тебе страховку, сказал он.

Сейчас? Мы ведь почти на месте.

Почти добрались, но здесь сложный участок. Через пару минут будем уже на вершине.

Сильвия не стала спорить, но почувствовала досаду. Перешеек не такой уж опасный, в Доломитах она справлялась с более сложными маршрутами, и ей хотелось, чтобы Пасанг поверил в ее силы и позволил обойтись без страховки. Но он настоял на том, чтобы она хотя бы взяла веревку: Сильвия надела пояс, затянула его, ухватилась за конец веревки, привязала его к поясу, сделав восемь двойных узлов, и подождала, пока Пасанг продвинется вперед, потом закрепила свободный конец веревки на выступе скалы.

Ну, давай, иди. Ищи надежную опору для ног.

Только оказавшись на покатом мостике, Сильвия поняла, что он покрыт коркой льда. Пасанг оказался прав, здесь неприятное место, и требовалась осторожность. Крюки нужно было вонзать в тонкий слой льда — слишком тонкий, чтобы дать надежную опору. Быстро и решительно Сильвия прошла по мостику, мысленно благодаря Пасанга за то, что он заставил ее надеть страховку. Сам он выбрал другой путь — через заснеженное ущелье, где ему пришлось прорубать ступени ледорубом; они благополучно дошли до конца седловины. Как же хорошо, что они преодолели этот путь: высота три тысячи пятьсот метров давала о себе знать, мысли у Сильвии спутались, она чувствовала себя опустошенной, потерянной, руки и ноги двигались точно сами по себе, без ее ведома и участия.

Вершина Квинтино Селла показалась в самый последний момент, она возвышалась над плоскогорьем, по кромке которого проходил ледник. Приют совсем не походил на полярную базу — это было большое здание в форме перевернутой трапеции с солнечными батареями на фасаде. Старый приют стоял чуть выше, и это была настоящая горная хижина, построенная первопроходцами; на краю обрыва виднелись деревянные туалеты. Напротив нового здания, на плато, развевались тибетские флажки, нанизанные на веревку, концы которой были закреплены грудой камней, вокруг находились такие же каменные пирамидки, только поменьше. Разноцветные флажки скрашивали это угрюмое, затянутое туманом утро.

На посадочной площадке для вертолетов Дюфур разбирал вещи и продукты. Там были коробки с провизией, пивом и вином, упаковки туалетной бумаги и многое другое, что должно пригодиться в приюте.

Доко, дружище. Рад видеть тебя, — сказал Дюфур.

Привет, капитан. Вот мы и пришли.

20. Лесорубы

А среди лесорубов непальцев не попадалось, в отряде были в основном итальянцы из Бергамо и Вальтеллины, а также молдаване, которые говорили с акцентом, характерным для Бергамо и Вальтеллины. Фаусто поднимался к месту вырубки среди сотен деревьев, помеченных красной краской — трухлявых, высохших, сломанных, больных, вот-вот готовых упасть, — и слушал, как перекликаются рабочие. У бензопил тоже был свой язык, и спустя месяц Фаусто выучил его; каждая пила говорила по-своему — «Штиль», «Хускварна», у каждой был свой узнаваемый голос, когда она касалась ствола и проходила его насквозь. На выходе звук становился сухим и жестким, словно пила работала вхолостую. Затем раздавался треск — ствол валился на вбитый в дерево клин, чтобы цепь пилы не повредилась. Послышался крик: «Отходи в сторону!» Фаусто остановился. Дерево застонало, гулко взвыло — так, что захотелось бежать прочь, — и глухо повалилось на землю. Шум падающего дерева растворился в волнении сочной июльской листвы. Теперь Фаусто увидел его — ствол лежал совсем недалеко, и среди крон живых деревьев открылся просвет, лоскут неба, на котором сияло солнце, мягко освещая подлесок.

Фаусто дошел до полевой кухни и вытащил из рюкзака свежий хлеб и продукты. На кострище между четырьмя почерневшими камнями набросал сухих веток лиственницы, которые собрал по дороге. Взял кусок газеты, скатал его в трубочку, поджег и, засунув между веток, стал раздувать огонь. Хворост быстро занялся, запрыгали бойкие язычки пламени. Мох, который рос на деревьях, разгорался даже лучше, чем бумага, если был не влажный. Ничто не сравнится с запахом костра из лиственничных веток: Фаусто вспоминалось лето — такое, каким оно было в детстве, — и приходили мысли о доме.

Вот и шеф-повар, сказал один из рабочих, вдыхая дым костра.

Привет, шеф! — крикнул издалека другой.

Фаусто налил из канистры воды в большую медную кастрюлю и поставил ее на камни. Сварил себе кофе на газовой горелке и выпил его, сидя у огня, прежде чем приступать к готовке. Запахи леса, костра, кофе, утра, бензина и выхлопного газа от жужжащих пил. Какой сегодня день? Пятница, конец июня, уже не холодно даже в одной рубашке. Он подумал о Сильвии: не мерзнет ли она в горах и удается ли ей там мыть волосы и сушить их так, как она привыкла? Моет ли она их по-прежнему каждый вечер на высоте три тысячи пятьсот метров? Потом Фаусто вспомнилось, что лишь год назад он был в Милане и они отчаянно ссорились с Вероникой из-за того, что она переспала с кем-то, — но правда ли это, он так и не понял. И еще они, утомленные жарой, ругались из-за кондиционера, который Фаусто так и не установил. Ненавижу кондиционированный воздух! — говорил он. Ну и черт с тобой, отвечала Вероника, как только наступает жара или возникает проблема, которую надо решить, ты сразу сматываешься в горы! До чего же быстро меняется жизнь. Фаусто допил кофе, почистил картошку и лук, распаковал ветчину, разрезал на части кусок говядины, совсем недавно купленный у мясника.

Лесорубам нравились те же блюда, что и рабочим с лыжной трассы — неизменные паста, мясо и картошка, однако Фаусто решил приготовить знакомую еду по-новому и таким образом угодить этим ребятам. Сегодня он готовил «картофель в стиле Марио» по рецепту из рассказа Ригони Стерна [16]: сварил в большой кастрюле картошку почти до готовности, обжарил в сливочном масле четыре луковицы и положил туда картошку. На газовой горелке сделал стейки с розмарином. Потом в той же кастрюле сварил два килограмма спагетти — бросил их в кипящую воду без четверти двенадцать. Рабочие из Бергамо, любившие пунктуальность, научили его, как нужно звать на обед. Готово! — крикнул Фаусто ровно в полдень, когда сварилась кукурузная каша, поскольку на обед были спагетти «карбонара», затем он слил воду из спагетти и положил их на сковороду с подрумянившейся ветчиной. Одна за другой умолкли бензопилы, словно почуяв аромат.