Не сбудется - Каштанова Елена

– Может, если они так поступают, то эти чувства и есть любовь?

– В их понимании – вполне возможно.

– А ты, судя по всему, со всеми не согласен?

– Скажем так: если я когда-то скажу девушке, что люблю ее, это будет означать ту самую любовь. А иначе не стоит и начинать.

– Тебе тогда в монастырь придется пойти, – серьезно заметил Калинин. – Иначе эту любовь можно всю жизнь искать и не найти. А так хоть Господу послужишь, все не зря жизнь пройдет.

Максим улыбнулся.

– Я сейчас больше о терминологии, а не о чувствах. Если каждой своей девушке говорить "я тебя люблю", то ценность этой фразы девальвируется с каждым разом. Как и самого чувства.

– Дева… что? – сделал круглые глаза Калинин.

– По твоей логике, первой девушке должна достаться наибольшая ценность, – насмешливо произнес Андрей.

– По моей логике, первая должна быть единственной.

Андрей пожал плечами.

– Ты либо безумец, либо гений.

– Меня устраивает и то, и другое.

– Тем более, что это две стороны одной и той же крайности, – поддержал его Рыжиков. Но Максим, видимо, не был поклонником "Пиратов", поэтому цитату не узнал.

– А по твоей логике, ты через годик-другой должен поменять свою девушку на какую-то другую? – спросил он Андрея. Но тот не повелся на провокацию.

– Нет, я тоже гений, – пошутил он. – К тому же Аносов говорит, что исключения лишь подтверждают правило.

– Одна женщина на всю жизнь? Ты сам-то в это веришь? – с интересом спросил Максима Алик, известный своими многочисленными романами, большинство из которых заканчивались, толком не начавшись.

– Да не женщина одна, а любовь одна. У того же Желткова вполне могли быть другие женщины, до Веры. Да и после, наверное, могли.

– А как понять, что это именно она? Что уже можно говорить "я тебя люблю"? – видимо, Алика сильно интересовала теоретическая сторона вопроса.

– Не волнуйся, именно ее – не пропустишь, узнаешь из тысячи, – усмехнулся Максим.

– Да я каждую свою девушку узнаю́ из тысячи, а получается как всегда, – пожаловался Алик.

– Сколько же ты их встречаешь, если девятьсот девяносто девять забраковываешь? – поразился Максим.

Все смеялись.

– Это так не работает, – объяснил Алику Васька. – У Сапковского в "Ведьмаке" для тебя есть фраза – "любовь должна быть истинной". Только в этом случае все получится. А ты сегодня встретил, а завтра уже избавиться норовишь.

Максим согласно кивнул.

Марине было интересно, о себе говорит Максим или просто абстрактно рассуждает. Еще было интересно, говорил ли он заветную фразу Маше. И, если говорил, то что сейчас думает об этом Маша. И многое другое было ей интересно, о чем ей никто никогда не расскажет, потому что это не ее дело.

– Ну хорошо, давайте поговорим о Вере, о ее чувствах.

– Пусть сразу Стрельцов говорит, он все равно мне рта раскрыть не дает, – проворчал Андрей. Беззлобно и даже с улыбкой. Он привык, что его мнение всегда расходилось с мнением остальных, особенно это касалось литературы и кино.

– Извини, – еще раз сказал Максим, тоже слегка улыбаясь.

– Ничего, ты прекрасно справляешься, – утешила Марина Шевцова. – Вася, может быть, ты? Максим и так сегодня говорит за весь класс.

– А чего сразу я? Я по "Поединку" готовился.

– Врешь! Откуда ты тогда знаешь количество страниц? – уличил его Андрей.

– Я не сказал, что не читал, сказал, что не готовился.

– Ну и не надо, мнение-то у тебя есть, раз читал.

– Так, хватит препираться, скоро звонок. Ответьте мне тогда на такой вопрос: почему в финале рассказа так горько плачет Вера? О чем она плачет?

Оба спорщика молчали, благородно уступая друг другу право первого ответа. Наконец, Андрей сказал:

– Ты, конечно, со мной не согласишься, но я бы назвал это жалостью. Она ничего не может сделать для этого человека, и не могла бы, даже если бы он остался жив. Но она хотела бы как-то облегчить его страдания.

– Не соглашусь, – согласился Максим. – Она плачет о несбывшемся. "Она единовременно думала о том, что мимо нее прошла большая любовь, которая повторяется только один раз в тысячу лет", – прочитал он. – А она ее не заметила.

– Не было никакого несбывшегося, – вдруг вступила в разговор Маша. – Даже если бы заметила, если бы ей сам Господь Бог сказал, что это и есть та самая любовь, о которой мечтают все женщины, и тогда ничего бы не могло бы быть между ними. Об этом она и плачет.

– Почему не могло? – спросил Максим.

– Не знаю, как объяснить… – Маша задумалась. – Это какая-то не та любовь, которая имеет шанс быть разделенной. Она обречена на одиночество, призвана быть величайшей трагедией, а не величайшим счастьем. Это невозможно выразить словами, но об этом можно плакать. Поэтому Вера и плачет.

– Но Желтков счастлив, несмотря ни на что, – то ли возразил, то ли поддержал ее Андрей. – Для него это не трагедия, а счастье.

– Не потому, что от нее светло, а потому, что с ней не надо света, – пояснил Максим. – Ему не было нужно ничего другого, в чем находят ценность другие люди. Она заменила ему весь мир.

Все молчали, не желая нарушать грустно-лирическое настроение этого последнего диалога. Прозвенел звонок, но никто не двинулся с места.

– А ты знаешь, кто автор этих строк про звезду? – спросила Марина.

– Гребенщиков?

– Так я и думала. Борис Борисович – великий мистификатор, любитель поморочить голову. На самом деле, этому стихотворению примерно сто пятьдесят лет. Его автор – Иннокентий Анненский. А песню пел еще Вертинский, был такой певец в тридцатых годах. И после него многие пели, Высоцкий, например, Суханов. Гребенщиков тот же.

– А вот "Город золотой" – это же тоже музыка не Гребенщикова, а какая-то средневековая. А "Подмога не пришла" – вообще группы "Х…"

– Не надо называть эту группу! – рявкнула Марина. – Ты ее знаешь? – обратилась она к Максиму. – Да господи, песню, а не группу!

– "Звезду"? Да.

– Споешь?

– Что, прямо здесь? – смешался Максим. Он вообще очень трогательно смущался, но не стеснялся этого, умел как-то быстро находить себя.

– Здесь, – ответила Марина, доставая из шкафа гитару. – Мне кажется, очень подходящая песня к теме сегодняшнего семинара.

Максим немного покрутил колки, настраивая гитару и как-то неожиданно, без всякого перехода медленно и негромко запел:

Среди миров в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя.

Не потому, чтоб я ее любил,

А потому, что мне темно с другими.

И если мне на сердце тяжело,

Я у нее одной ищу ответа.

Не потому, что от нее светло,

А потому, что с ней не надо света.

Марина слушала его и думала, какая находка для нее этот юноша, как он тонко чувствует, как точно умеет это выразить, в ее циничном классе явно не хватало такого романтика. Об этом свидетельствовало и то, как внимательно его слушали, девочки – восторженно, мальчики – снисходительно, но молча, и все – одинаково заинтересованно. Марина была уверена, что "Гранатовый браслет" прочитают теперь все до единого, включая Цоя.

– Оригинальный текст немного отличается от того, который пел Вертинский и все остальные вслед за ним, – сказала Марина, когда умолкли последние аккорды. – Посмотри дома, если интересно.

Все зашевелились, стряхивая с себя очарование Купринского сюжета и романса Анненского и возвращаясь к реальности.

– Только вот есть одна проблема, – остановила их Марина. – Мы ничего не успели сегодня, кроме "Гранатового браслета". Всем, кто не получил сегодня оценки, придется писать сочинения.

Все возмущенно загалдели.