Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

— Вот, вам и сказать-то нечего! — сделал заключение Шакиров, подняв вверх указательный палец. — Значит, мы можем расценивать ваше молчание как чистосердечное признание своей вины.

— Уважаемые граждане и гражданки! — обратился Сельсобет в следующее мгновение уже к собравшемуся внизу народу. — Все вы теперь видите, что работа без вышестоящих указаний, легкомысленное своеволие всегда приводят к таким вот несуразным фактам и анархии. Крепко это запомните! Ну а случившееся с товарищем Байгонысом пусть послужит для вас большим уроком, и давайте впредь никогда не повторять подобных политических ошибок!

— Постараемся... — эхом прокатилось внизу.

— А что будем делать с этим памятником? — поинтересовался кто-то из толпы.

— По-моему, лучше всего сжечь, чтобы ненароком не попался на глаза большому начальству, — предложил Шакиров.

— Поджигать нельзя, мы же нечаянно можем лес подпалить! — возразил снизу егерь.

— В таком случае подгоните сюда трактор и снесите! — велел Сельсобет.

— Спасибо! — выдавил стоявший с краю от председателя, посеревший как холщовая тряпка Байгоныс, кусая от волнения губы.

— Спасибо не мне говорите, товарищ Байгоныс, — чуть мягче молвил ему Сельсобет. — Спасибо скажите посыльному, который вовремя заметил вашу ошибку!

На этом короткое собрание закончилось, и народ вслед за Шакировым гуськом потянулся назад в аул.

Что касается Байгоныса, он никак не мог прийти в себя, целую неделю ходил сам не свой. В конце концов внутренне смирился и признал вину, мол, видно, я и вправду дал маху.

Позже по приказу Шакирова скульптуру прицепили тросом к трактору, вырвали вместе с корнями и бросили у подножия скалы. Там она, говорят, и лежала, пока не выпал ноябрьский снег. А потом куда-то бесследно исчезла... Кто-то ее стащил, аккуратно отпилив точно по основанию, а корни бросив на месте.

Судя по словам знающих, сделал это сам Какантай. Поговаривают, он наказал своему ближайшему другу: «К любому живому рано или поздно приходит смерть, пусть эта скульптура станет тем памятным знаком, что поставят над моей могилой».

* * *

Ближайший сосед Байгоныса — моторист Сарсен; он живет напротив, на другой стороне улицы. Правда, здесь ее и улицей-то трудно назвать, ведь оба дома стоят в тупике, на самой окраине аула, а сразу за ними поднимаются горы.

Раньше именно отсюда начиналась главная сельская улица — Центральная, а сейчас нет ни прежней улицы, ни живой души на ней... Одни выбоины да кочки, а вместо былых домов — заросшие бурьяном да покрытые мусором проплешины.

Хотя сама улица неузнаваемо изменилась, добрые взаимоотношения двух соседних домов, слава Богу, изменений не претерпели.

Вообще-то, Сарсен родом из Мукура. Он приходится старшим сыном жирному Канапие, которого знают все в этой округе. Женившись на средней дочери Кабдена Али он прожил в Мукуре еще около года, а может, и меньше, по потом вдруг вместе с женой перебрался в аул тестя.

Откуда я мог знать, что Четвертая бригада станет неперспективной? — говорит теперь Сарсен, огорченно качай головой. — Трава здесь под боком, прекрасные пастбища по соседству, вот мы и переехали сюда — думали, заведем кучу скота, разбогатеем и будем как сыр в масле кататься... Эх, нельзя все-таки в этом обманчивом мире поддаваться агитации жены! Теперь я это крепко усвоил.

Еще в Мукуре у Сарсена с Алипой родился малыш, но вскоре ребенок заболел и умер. С тех пор, а живут они вместе уже больше двадцати лет, Алипа так больше и не беременела. Куда только ни обращалась, какому только врачу ни показывалась, толку все равно не было. Как-то даже в прошлые годы ездила пару раз в Алматы, лечилась там, но и из этого ничего не вышло.

— Бесплодная ты! — укорял жену Сарсен, когда бывал пьян.

Раньше Алипа молча сносила брошенное супругом в лицо обвинение в бесплодности, смягчая слезами саднящую в сердце боль. С годами смирилась со своей участью и стала каменной, а плакать взахлеб, как прежде, и вовсе перестала.

— Сам ты бесплодный! — перешла она в наступление на мужа. — Как ни искали, врачи ничего у меня не нашли. Это у тебя что-то не в порядке. Иди да проверься сам, ясно?

Вступать с ней в спор в такие моменты Сарсен не решался, совершенно терялся от ее натиска и порой даже начинал сомневаться. «А что если в ее словах есть доля истины?» — опасался он. Однако пойти на осмотр к доктору и пройти обследование стеснялся: не один, так другой увидит, растрезвонят всем — позору потом не оберешься.

Как-то несколько лет назад он подсадил в свой трактор врача из санатория «Арасан» и подвез его до автобусной остановки. По дороге познакомились, разговорились о том о сем. Между прочим Сарсен спросил:

— Вам ведь многое известно... Скажите, а может мужчина оказаться бесплодным?

— Еще как может! — заверил врач. — Посиди-ка всю ночь на какой-нибудь ледяной поверхности — и бесплодие тебе обеспечено!

— Выходит, это от простуды бывает?...

— И оттого что холодом прохватит, и вследствие инфекции — короче, причин множество. А у некоторых детородная функция от рождения нарушена.

«Навряд ли такой человек будет болтать направо и налево», — подумал Сарсен и повел разговор в открытую:

— У нас уже много лет нет детей. Врачи ничего у жены не нашли. Значит, теперь мне нужно провериться?

— Конечно, обследоваться в такой ситуации совсем нелишне.

— А как же тогда мог появиться на свет наш первенец?

— Какой такой «первенец»?

— В тот год, когда мы поженились, у нас родился ребенок. Назвали сынишку Болатом. Правда, через три месяца мы его потеряли — малыш умер.

— Вот как... Слушай, а может, это вовсе и не твой сын? — Врач громко расхохотался, но тут же осекся и, похлопав Сарсена по спине, виновато сказал: — Прости, это шутка, братишка... Вполне допустимо, что подобный недуг привязывается к человеку по определенным причинам с течением времени. Скажи честно, ты налево частенько хаживал?

— Да вроде нет... языком больше трепал...

— В таком случае, видимо, что-то застудил... Впрочем, откуда мне точно знать: я не уролог, анализы твои тоже не видел... — добавил врач и недоуменно пожал плечами.

Хотя этот случайный разговор, а точнее, неожиданное предположение врача, Сарсен посчитал вначале несуразным и бредовым, потом все же крепко задумался.

В те годы спиртного в магазинах было хоть отбавляй. А Сарсен, надо сказать, как раз пристрастился к бутылке. И что странно, стоило ему выпить, как в ухе тут же начинал надоедливо жужжать недавний разговор с врачом.

Однажды, напившись в стельку, он приволокся посреди ночи домой почти невменяемым, настежь распахнул дверь и прямо с порога спросил у жены заплетающимся языком:

Ты, Алипа, не морочь мне голову, а правду скажи: отцом Болата был я или кто-то другой?

Алипа не стала возмущаться, скандалить, просто схватила стоящую на печи сковородку и плашмя ударила ею мужа но лбу. Потом выкатила упавшего навзничь (пресна за порог и с треском захлопнула дверь.

Наутро, проснувшись с гудящей головой, Сарсен обнаружил, что лежит, свернувшись калачиком, во дворе и крепко обнимает своего старого облезлого кобеля Жолдыаяка.

Когда спиртное из этих мест исчезло, Сарсен, слава Богу, завязал пить и перешел к праведному образу жизни. Хотя с пьянством и было покончено, ссоры и стычки, скандалы между супругами не затихли. Время от времени, то разгораясь, то угасая, они продолжаются и сейчас.

Как только закрылась бригада, Сарсену пришлось сдать свой синий трактор марки «Беларусь». Хотел было снова перебраться в Мукур, но Алипа уперлась.

— Хочешь — переезжай сам! — сразу завелась она. — Я не собираюсь быть бельмом на глазу у свекра со свекровью! Они и без того меня на весь Мукур ославили: бездетная, мол, бесплодная... Не сдвинусь с этого места! Да и здоровье уже не прежнее, а мне покой нужен.

— Как знаешь... Дело, конечно, твое, Алипа, — свесив голову, сказал Сарсен, — а меня не держи, я все равно отсюда уеду.