Лучшие люди города - Кожевина Катерина

– Ну чего вы расстроились? – Светлана Гарьевна протянула ей кружку чая. – Идите домой, все образуется. Вот увидите, они еще в очереди к вам стоять будут. А сначала всегда так. Все новое в штыки.

Ну что ж, остается надеяться. Лена спустилась по лестнице ДК и погрузилась в пряную темноту октября. Кричали чайки. В воздухе были намешаны запахи моря, пыли и уже прелой травы. На улице не было ни души. Вдруг она услышала за спиной шорох гравия. Лена свернула на соседнюю улицу. Ошибки быть не могло – вслед за ней медленно ехала машина. По спине пробежал холодок. Что делать – бежать, кричать или остановиться?

Машина затормозила, и из нее, судя по голосам, вышли двое. Лена ускорила шаг, перешла на бег. Сзади тоже побежали. Ей хотелось обернуться, но это слишком большая роскошь. Кто-то с силой дернул ее за запястье:

– Стой!

Лена начала извиваться и выкручивать руку. Из темноты буркнули:

– Мы просто поговорить хотим.

Свет фонаря выхватил длинного жилистого парня, у которого на шее блеснула жирная змейка цепи. Он отпустил ее руку, и боль волной докатилась до кончиков пальцев. Она нащупала в кармане ключи.

– Побежишь – будет хуже.

Сзади медленно двигалась полная фигура, как будто перекатывалась по ночной дороге.

– Ну что ты бегаешь здесь? Хотели бы что с тобой сделать, у подъезда бы встретили, и всё. А так на центральной улице, в безопасном месте. Пойдем в машину поговорим. – Колобок оказался мужчиной с гладким широким лицом и редкими, еле заметными бровями.

– В машину не пойду. – Лена проверяла пальцами в кармане, какой ключ из связки острее.

– Ладно-ладно. Два слова тебе скажу. А то ты тут шныряешь, что-то крутишься. И папикам своим передай, – колобок перевел дыхание, – вы возить на свой завод кого угодно можете, хоть пингвинов с Антарктиды. Но мужиков местных не трогайте, ясно? Это мои мужики, они на меня работают. И перебежчикам я житья не дам.

Лена поняла, что перед ней стоит сам дядя Паша, директор рыбзавода.

– Крепостное право отменили уже. Где хотят, там и будут работать. – Все это вырвалось у нее случайно, против собственной воли.

– А ты, как я посмотрю, грамотная, историю любишь? А я вот литературу люблю. Знаешь, как у Гоголя в «Мертвых душах»? Все, что ни видишь, – все это мое. И даже весь этот лес, и всё, что за лесом, – все мое. – Он подошел вплотную и флегматично произнес: – И ты сейчас, шмакодявка, тоже моя. Захочу – и задушу тебя своими руками.

В ушах зашумело. Стало страшно даже сделать вдох, не то что ответить.

– Ладно, расслабь булки. Шучу. Мы же культурные люди. Разговоры высокие ведем. Я думаю, ты поняла меня. Хозяевам своим передашь. – Он кивнул дылде с озлобленным лицом. – Пойдем, Саня.

Они развернулись и зашуршали к машине. Потом объехали Лену и мигнули аварийкой – вежливо прощались.

Глава 16

Лена добрела до дома без единой мысли в голове. Страх еще не отпустил и засел глубоко в теле. Она упала на кровать и провалилась в сон.

В пять утра раздался звонок, Лена машинально потянулась за телефоном, случайно уронила его, пришлось шарить рукой по липкой пыли под кроватью. Утренние звонки гораздо тревожнее прочих – в голове за секунды пронеслись смутные мысли о смерти матери, кота, Лёши. В полусне нащупала прохладный металлический корпус, включила экран. Оттуда таращилась самодовольная морда Макара, и ни одного пропущенного. Неужели показалось? Но через несколько секунд звук повторился. Иерихонская труба заливалась в прихожей. До Лены наконец дошло, что звонили не на телефон, а в дверь. Твою мать. Накрыла голову подушкой, попыталась представить, что ей это снится. Может быть, звонки прекратятся? Но они не прекратились, более того – стали сопровождаться угрожающим стуком тарана. Кто-то ритмично бил в дверь то ли ногой, то ли крепким кулаком. Лена проскользнула на кухню и достала тупой кухонный нож. Бросила, схватила молоток для мяса. Звуки стихли. Подошла на цыпочках к дверям и заглянула в глазок.

На площадке сидел мужик в камуфляже. Кажется, тот самый, которого Лена встретила в первый день. Он обхватил колени и раскачивался из стороны в сторону. На ногах не было ботинок, только рваные носки. Мужик как будто почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Он поднялся, отошел к противоположной стене и с разбегу шибанулся головой в Ленину дверь.

– Людмила-а-а-а! Открой двери, падла!

– Идите домой, здесь нет никакой Людмилы! – Лена старалась говорить как можно строже и убедительнее.

– Людка, кончай голову морочить, открывай.

– Я сейчас полицию вызову, если не перестанете.

– У-у-у, сука. Вот только открой мне. Я тебя все мозги повышибаю.

– Да не собираюсь я открывать.

– Ну хоть ботинки отдай, тварь неблагодарная. Я тебе за картошкой в гараж пошел? Пошел. А ты обувь на фига сбондила?

Он снова разбежался и саданул плечом дверь. Замок встревоженно лязгнул, но осаду сдержал. Лене было и смешно, и страшно. Она набрала номер полиции.

– Младший лейтенант Рябчиков на проводе.

– У меня тут пьяный мужик в дверь ломится. – Лена задумалась и добавила: – Незнакомый.

– Адрес?

– Пуркаева, пять, квартира двадцать три.

– Та-а-ак. – Послышалось, как он медленно отхлебнул из кружки. – Дэнчик, Пуркаева, пять, твой участок?

– Ну мой, а чё?

– Да тут баба какая-то звонит, говорит, к ней алкаш ломится.

– А чё за алкаш? Дай трубку.

Лена быстро описала Дэнчику, как выглядит ночной гость. В это время удары головой в дверь возобновились.

– Угу. Понял вас. Но вы не парьтесь, сейчас разберемся.

– Приедете?

– Зачем? Жене его позвоним. Если Людку зовет, белобрысый, на Пуркаева, это, поди, Жека Поршень, одноклассник мой.

– С него еще кто-то ботинки снял. Он босой ходит.

– Так Людка и сняла. Он, поди, завалился где-то пьяный, в подъезде там или на улице. Она ботинки сняла, чтоб он, как очухается, домой топал. А не по бабам.

– Дальновидная, – Лена искренне восхитилась находчивостью соседки.

– Ага. Людка нормальная баба у него. В общем, ждите, сейчас все будет. – И Дэнчик повесил трубку.

На площадке воцарилась тишина, боязливо пощелкивала лампочка. Через глазок Лена видела только растопыренные ноги. С одной ноги теперь исчез еще и носок. Видимо, Женя Поршень сидел, прислонившись к ее дверям. Через три минуты на четвертом этаже скрипнула щеколда. На площадку поднялась растрепанная женщина в тапочках с голубыми помпонами из меха. Она наклонилась и залепила пощечину своему полубосому мужу.

– Ба, Людка. А ты откуда это? С соседом жарилась, сука?

– Ты чё тут исполняешь, урод? Это не наш этаж. Пошел вниз быстро.

Началась какая-то возня. Людмила пыталась поднять его с пола.

– Так это чё я, получается, заплутал?

– Заплутал-заплутал. Скоро на тебя ошейник буду с биркой вешать.

– С пути сбился?

– Это я с пути сбилась, когда замуж за тебя, козла, вышла.

Судя по всему, Женя Поршень смог подняться на ноги и поскреб за женой по лестнице.

– Картошку где просрал, мудила?

– Так это…

– Так то. Иди давай.

– Ах ты моя красавица, пришла за мной. Не бросила. Дай поцелую.

– Меня от тебя тошнит.

– Людочка, любовь моя.

– За перила держись, горе луковое, – в голосе Людмилы послышалась нежность человека, которому собака погрызла пульт от телевизора.

Лена сидела в прихожей и кусала щеку. Вспомнила про Лёшу. Он почти никогда не говорил, что она его любовь. Вообще слишком бурно выражать чувства у них негласно считалось дурным тоном. Не верилось, что все происходящее сейчас – это всерьез. Перед глазами кто-то крутил пленку диафильма. Вот она на сцене и не знает, что говорить. Вот на нее тяжело дышит дядя Паша и грозится задушить. Потом этот ночной алкаш со своим ментом-одноклассником и дырявым носком. Пожалуй, хватит. Всё. Она на такое не подписывалась.

– Андрей Андреевич, вам удобно говорить? – В Москве сейчас глубокий вечер пятницы. В любой другой ситуации она отказалась бы от звонка, но только не сегодня.