Лучшие люди города - Кожевина Катерина

– О-о-о, Ленок. – Шеф взял трубку почти сразу, на заднем фоне слышался хохот, шум, живая музыка. Кажется, он тоже порядочно набрался. – А я только вот товарищам про тебя рассказывал. Игорь Иванович, Катенька, рад видеть, рад видеть. – Корольков, похоже, с кем-то обнимался. – Как тебе там на краю света, а? Обустроилась уже?

– Вам нужно найти другого человека вместо меня. Я хочу вернуться в Москву.

– Ну что там у тебя могло случиться, а? – он пытался перекричать скверный женский вокал.

– Да ничего, знаете. Каблук сломала. Вот и звоню вам в шесть утра, – Лена тоже невольно перешла на повышенный тон.

Ее прорвало. Она задыхалась, то шипела, то кричала в трубку, рассказывая, что происходит в Крюкове, – даже во времена каторги на Сахалин почти не отправляли женщин. А она просто хочет нормально работать, не бегать по ночам от уголовников, заходить в свой подъезд и видеть там хоть что-то. Если не консьержку, то хотя бы лампочку. И ей плевать, кто тут живет, крюковцы или крюковчане. Деревенщиной родились, деревенщиной и помрут. А если Корольков хочет, пусть сам сюда приезжает и разбирается со своим заводом и ест йогурт по 300 рублей, а с нее хватит. Баста. Суши портянки, командир. Она покупает обратный билет.

В трубке эхом раздавался звон бокалов и женский наигранный смех, как маячок из ее прошлой жизни. Корольков будто набрал воздуха в легкие, чтобы ответить. Лена приготовилась к его контратаке, к тому, что он смешает ее с грязью, назовет слабым звеном, ничтожеством, сбитым летчиком, прогнившей лозой. Но Корольков начал смеяться. Он ржал и не мог остановиться минуты полторы. Лена совершенно не поняла, что происходит. Кажется, в ее жизни на острове не было ничего смешного.

– Ох, Ленка. – Он никогда раньше не называл ее так. – Ну ты даешь. Что, правда? На Сахалине есть машина времени? Ну, этот мужик, как его, дядя Паша? Он реально существует?

– Реальнее некуда. – Лена посмотрела на свежий синяк на запястье.

– И вот так с предъявами подкатывает на улице? В малиновом пиджаке?

– Нет, пиджак дома забыл, – Лена огрызнулась.

– Ладно, вот что я тебе скажу, только на свежий воздух выйду. – Звук вечеринки сменился звуком мчащихся машин, в одной из которых Лена мечтала бы оказаться. – Я тебе завидую. Правда, без шуток, я хотел бы сейчас на твоем месте быть.

– Я бы тоже с вами махнулась местами с удовольствием.

– Ты не понимаешь, Лен. Это ведь и есть настоящая жизнь. Реальная. Когда перед тобой всё нутро вывернули. Местные – перед тобой. Ты – передо мной. Не надо лебезить, наглаживать рубашечку, прокурорским сынкам руки жать. Вот у меня сейчас знаешь какой спектр эмоций? Брезгливость, презрение, скука. Нет, есть, конечно, и имитация страсти, но это надо пить. А мне много пить уже нельзя, понимаешь, не встает. Виагра – тоже вредно для сердца, – Корольков по-старчески запричитал. – А утром просыпаешься в постели с тупой селедкой. И всё по кругу. Брезгливость, скука, жалость к себе. Ты прости, что я с тобой так. Но ты хорошая девчонка, чего-то мечешься, ищешь. Только маленькая еще. А разве тут, в Москве, у мамки вырастешь?

Лена потеряла дар речи от такого похлопывания по плечу и интимных откровений. В ответ промычала что-то невнятное.

– Вот и я так думаю. А теперь по фактам. Ну, с алкашней местной ты и так разберешься. Сама их тут привечала и опекала больше всех. А по дяде Паше такой расклад. Это только в фильмах каждая стрелка заканчивалась стрельбой. Нормальные мужики всё решали на словах, на авторитете. У кого сильнее аргументы. У меня товарищ, так скажем, деловой партнер из Нижнего Тагила был. Так они в девяносто третьем делили городской рынок с ингушами, какие-то там яблочные развалы. Им эти кавказцы забивают стрелку у Ледового дворца. Так наши ребята приезжают на полигон «Уралвагонзавод» и угоняют танк, новейшую секретную модель. Все менты на ушах, дороги перекрыли. Короче, остановили наших пацанов, они всего ничего до стрелки не доехали. Но никто, ни одна гнида не посмела и пикнуть поперек. Рынок нашим перешел. Потому что они показали, у кого тут яйца. А яблоки местным бесплатно раздали.

– А что, ваших пацанов потом не посадили?

– Ну, там парню предъявили «угон автотранспорта». Но отмазали быстро. Про угон танка в кодексе ничего не написано. Вот и дядя Паша твой проверяет нас на вшивость, он же не беспредельщик какой, иначе не дожил бы до пенсии. Я ему тут по своим каналам подкину аргумент, но и ты не дрейфь. Седлай танк, поняла?

– Я хочу вернуться.

– Возвращайся, если хочешь. Вот правда. У зама по строительству секретарша в декрет уходит. Могу тебя на ее место взять. Тут кого-нибудь оседлаешь. Полгодика поработаешь и тоже пойдешь демографию улучшать.

Лена молчала. Стекла гудели от ветра, вторя старому холодильнику.

– Эх. У тебя ж там красота такая. Море, сопки. Хоть фотографии шли. Не то что мы тут, в каменных джунглях. – Корольков о чем-то задумался, и несколько секунд они молчали вместе. – Ладно. Ты не теряйся. Про дядю Пашу я понял. Успехов!

– Спасибо, и вам.

Глава 17

Лена не понимала, что делать: плюнуть на работу, брать билет на самолет, бежать в офис, искать танк? Она достала турку и поставила на огонь кофе. Запах арабики действовал лучше нашатыря. Весь сон растворился. Забралась на подоконник и с удивлением обнаружила, что небо усыпано звездами. Она без труда нашла Альтаир, самую яркую звезду в созвездии Орла, чуть выше – Лебедь, а слева – ромбик Воздушного Змея. Это Дельфин, или «Гроб Иова». А за ним – Малый Конь, Водолей и Пегас. Говорят, жители Москвы никогда не смогут увидеть Млечный Путь. Из-за фонарей, горящих вывесок, автомобильных фар, которые отражаются от дорог и застилают небо светом. Когда ей в детстве сказали об этом в планетарии, Лена разрыдалась. Непонятно, зачем жить в городе без звезд. А здесь – пожалуйста, можно достать учебник по астрономии и сверять вид за окном с картинками на рыхлых выцветших страницах. Лена потеряла счет времени, Альтаир растаял между розовым и синим слоем небесного желе.

Мигнул телефон. Сообщение от Лёши: «Спишь? Можно позвонить?» За чередой странных событий она и не осознала толком, что два дня жила под прессом неотвеченных звонков. Думала, повторяла: «Да неважно, мы взрослые люди, каждый живет сам по себе. Ну молчит и молчит». А сейчас поняла, что все это время ждала хоть слово, хоть букву, хоть знак препинания, лишь бы чувствовать связь, неважно какую.

С минуту смотрела на лампу под потолком, которая все еще светила, но электрическое сияние уже не имело смысла. Широкий солнечный луч вычертил дорогу от окна до прихожей. В нем, как бешеные, метались пылинки. «Сейчас говорить не могу, прости».

Не осталось сил думать, спорить, мучиться от тоски. В походе Лену учили, что, если упадешь в горную реку и окажешься в самом водовороте, не пытайся грести, бороться с течением. Так погибают лучшие пловцы. Набери побольше воздуха и ныряй в него как можно глубже. Поток сам вытолкнет тебя в спокойную воду, главное, не паникуй. Но у Лены не было никакого доверия к потоку. Она натянула джинсы, свитер, пальто и вышла на улицу. Стая ворон сорвалась с проводов, как будто кто-то бросил горсть зерна в небо. Лена пошла за воронами и добрела до Крюковского рынка. Еще не было девяти утра, а здесь уже кипела жизнь.

На раскладных табуретах сидели бабульки в треугольных косынках, разложив на ящиках связки чеснока, разнокалиберные кабачки, горки яблок и картошки. В больших кадках продавали на развес кимчи, капустные листы в перечном маринаде, с морковкой, специями, какими-то морепродуктами, свиными ушами, пять или шесть видов. Прямо на земле валялись кучи сушеной рыбы, которую можно было взять за копейки. Рядом в прозрачном, набитом до отказа чане, плавала живая рыба, еле шевеля плавниками. Между рядами то и дело возникали пробки из пенсионеров с сумками-тележками. Лену привлек прилавок, над которым висела странная табличка «КЛОПОВКА, 800 руб. за кг». Она протиснулась ближе.