Общество самоубийц - Хэн Рэйчел

Лия отвернулась. Правая рука у нее пульсировала от тупой боли — ручки пластикового пакета с овощами, которые она так тщательно выбирала, врезались в подушечки пальцев.

В ушах все еще шумело, но Лия действовала четко и спокойно. Она тщательно распаковала каждый лист салата и сложила их все в дуршлаг, чтобы ополоснуть. Баклажаны и кабачки она аккуратно разложила на кухонном столе, потом свернула пакет.

— И вообще, — добавил Тодд, — неплохо бы обходиться с ними полюбезнее. Они вполне разумные ребята.

Лия насыпала чечевицу в миску с водой. Большинство зерен опустились на дно, но несколько плавали на поверхности, словно крошечные кувшинки. Лия погрузила руки в миску и принялась мыть чечевицу. Зерна были твердые, как камешки, а вода восхитительно холодная.

Поскольку Лия не ответила, Тодд тихо вышел из комнаты.

— Психологическое состояние… напряженная работа… вызывает выработку кортизола. — Говорил он тихо, но поскольку музыка больше не играла, обрывки разговора доносились до кухни.

Закончив с чечевицей, Лия принялась чистить луковицу. Ее поверхность под шелухой, которую Лия сняла, казалась натянутой, словно напряженная мышца, которая вот-вот спружинит. Лия погрузила нож в середину луковицы. Почему-то очень приятно было слышать, как при этом хрустнула под лезвием бледная мякоть. В глазах, пока Лия резала лук, привычно щипало, но каждое отрезанное кольцо получалось прозрачным и тонким, как лист бумаги.

Странная штука луковицы. Если их разрезать, они пахнут не овощами, а потом животных, едким и сладким — странно успокаивающий запах. Когда Лия разделалась с первой луковицей, негромкий голос Тодда, доносившийся из гостиной, больше не привлекал ее внимания.

Она вдруг почувствовала, что проголодалась, и начала резать лук быстрее, кольца стали более толстыми и менее ровными. Лия решила, что, когда нарежет лук, вымоет руки, вытрет их пушистым белым полотенцем, висевшим возле раковины, выйдет из кухни и спокойно пожмет руки незваным гостям. Она улыбнется им спокойной доброжелательной улыбкой — никакого гнева, никакой истерики. Ни капли раздражения от того, что они сидят в ее гостиной и пачкают ковер своей уличной обувью. Нет, ничего такого.

Она даже спросит их, как им понравились «Страсти по Матфею», и похвалит Тодда за то, что выбрал эту запись. Это Нильссон, скажет она любезно, как хозяйка на большом светском приеме, шведское контральто. Да, та самая, с рассогласованием, пояснит она заговорщическим шепотом, каким обычно говорили о таких вещах. Эта музыка меня успокаивает, скажет она. Но у меня, конечно, есть и альбом «Мандолина», и вся «Морская серия». Вот, видите? Небрежно достав планшет, Лия покажет Наблюдателям статистику прослушивания, чтобы они поняли, насколько чаще она слушает легкую фоновую музыку, чем классику.

Пальцы ее блестели от едкого липкого сока. Лия залюбовалась тем, как они красиво вылеплены, какие у них гармоничные пропорции, как изящно каждый подстриженный ноготь на стройном пальце заканчивается идеальным полукружьем. Пальцы, такие свежие и розовые, чем-то похожие на маленькие сросшиеся морковки, лежали на разделочной доске. Лия осознала, что в другой руке держит нож с керамическим лезвием, недавно тщательно заточенным. Очень логично было совместить эти две поверхности — нежный отросток безымянного пальца и четкую беспристрастную линию лезвия. Нацелив острый край так, чтобы он не зацепил кончик ногтя, она осторожно и с любопытством надавила. Нож оказался таким острым, что Лия не почувствовала, как он режет ее палец, пока на безупречно белой разделочной доске не оказался красный и влажный лепесток плоти.

Потом пришла боль, жаркая, эгоистичная и требовательная. Внезапно от Лии ничего не осталось. Все ее мысли и чувства устремились в этот пульсирующий от боли кончик пальца, всем своим существом она хотела только одного — чтобы боль прекратилась. Она охнула и выпустила нож из рук.

Это длилось несколько секунд, не более. Потом Лия почувствовала, что снова может дышать. Жгучая боль превратилась в легкую, ноющую. Вытерев посудным полотенцем кровь с кончика пальца, она увидела, что кожа, которой мгновенно затянулась ранка, чуть светлее и более гладкая и мягкая, чем неповрежденная. Лия подняла руки перед собой, словно рассматривая новый маникюр. Кровь свернулась, кожа отросла заново, но палец все же был чуть-чуть короче, чем раньше, с плоским квадратным кончиком. Никто не заметит. Может, ничего и не случилось?

Тодд все еще разговаривал с Наблюдателями. Здесь же Наблюдатели! Лия заторопилась. Она принялась быстро и тихо избавляться от улик. Вымыла нож и разделочную доску, завернула посудное полотенце в пластиковый пакет и бросила в устройство для прессовки мусора. Вскоре кухня снова стала безупречно чистой.

Только неся миску с нарезанным луком к холодильнику, она заметила, что кольца порозовели. Кровь впиталась в их пористую мякоть, прозрачную и теперь почти человеческую на вид.

Глава двенадцатая

Кто-то принес его на урок «Покажи и расскажи». Он был белее белков ее глаз и мягче облачка, а нервно подергивающийся его нос напоминал влажный перевернутый треугольник. Дети осторожно и трепетно передавали зверька по кругу, даже высовывая при этом языки от усердия, и боялись лишний раз моргнуть. Звали его Домино.

Когда пришла ее очередь, Лия поднесла кролика поближе к лицу. Зверек был теплый и живой, он вертелся у нее в руках. Она чувствовала под плотью и мехом его изящные ребра, тонкие кости, которые переплетались, как детали головоломки, пряча подергивающуюся внутри тайну.

Лия провела пальцем вдоль его позвоночника. Копчиковые, крестцовые, поясничные, грудные, шейные, повторила она про себя. У человека в области спины более ста двадцати мышц, а у сколько у кролика?

Они учили про нервы, хрящи и скелеты на биологии, но тут было совсем другое. Она чувствовала, где в напряженных задних лапках зверька кость соединяется с сухожилиями, где заканчивается грудная клетка и начинается провисшее нежное брюшко. Она потрогала его уши, свернутые, как листья, а потом, взяв одно ухо большим и указательным пальцами, легонько потянула.

— Ну же, Рыба, — заныл кто-то, — давай быстрее. Ты здесь не одна.

Лия передала Домино дальше, ощутив укол потери, оттого что больше не чувствует в руках его мягкое тельце. Она смотрела, как одноклассники воркуют, гладят и нянчат кролика, а внутри нее словно горело крошечное пламя.

На перемене Лия прокралась обратно в пустой класс, осторожно прошла между разбросанными в проходах рюкзаками, неаккуратно отодвинутыми из-за парт стульями, валявшимися на полу кофтами и шарфами. Она отыскала троттер с кроликом и, не издав ни звука, открыла его.

Лия снова взяла Домино на руки и снова почувствовала гибкость и податливость его ребер. Словно клетка с волшебной птицей в какой-то сказке — легкие прутья из потускневшего золота изящно изгибались вокруг невидимого сокровища.

Она ощутила силу своих детских рук и сжала пальцы. Сначала легонько, таким движением, будто проверяла, насколько апельсин твердый. Домино завозился и задергался, пламя у нее в животе вспыхнуло жарче и ярче, и она нажала сильнее, еще сильнее.

Зверек пытался вырваться до тех пор, пока кости наконец не треснули и его маленькие черные глазки не вспучились, словно головастики. Кровь у Лии кипела, в груди пылало огнем какое-то странное чувство. Она сжимала руки все сильнее и сильнее, даже когда Домино уже замер и тельце его обвисло, даже когда ее ногти покраснели от крови.

Наконец жар утих. Лия слышала собственное дыхание, слышала, как стучит кровь у нее в ушах. Она слышала крики и смех одноклассников дальше по коридору — они сейчас сидели в кафетерии, ели обогащенный железом шпинат и яйца. Лия вдруг отчетливо представила, как заплачет Бетти, а все остальные будут в ужасе смотреть, как она держит на руках застывший комок меха. Может, и еще кто-нибудь заплачет.

Она представила, как во всем признается. Как помашет запачканными кровью ногтями перед носом у хорошенькой веснушчатой Бетти. Как Бетти перестанет плакать, а в ее кукольных глазах появится страх. Лию перестанут звать Рыба-рыба-рыба. И хотя весь класс давно втайне завидует золотистым кудряшкам Бетти и тому, сколько у нее дома разных пушистых зверушек, теперь одноклассники зааплодируют, восстанут и провозгласят Лию своей королевой.