Мальчик, который приносит счастье - Белкина Марина

Материал для полировки Платон покупал в магазине «Ткани», которые, как и сами дагерротипы, каким-то чудом сохранились с былых времен, и это был целый спектакль! Платон придирчиво рассматривал товар, трогал, подносил к лицу, разве что не нюхал! К нему подходила продавщица, тетка с «химией», и строго спрашивала: «Вам на что?» Лицо Платона становилось непроницаемым, как у шпиона, который хранит гостайну, и он отвечал трагически: «На лифчик и трусы».

Маруся присела на краешек кровати, разглядывая сына. С непокорными кудрявыми волосами, которые не укладывались в приличную прическу, и темными глазами, Платон сильно вытянулся за последний год. Голос стал ломаться. Сын никогда не смотрел человеку в глаза, отводил взгляд.

– Устал, сынок? – спросила Маруся.

Сын не ответил. Он покончил с полировкой и сдул остатки пыли резиновой клизмой. Еще одно ноу-хау Платона. Он вытер пот со лба, любуясь зеркальной пластиной, отливающей серебром.

– Можно посмотреть? – Маруся протянула руку.

Платон прижал даг к себе, опустил голову, сгорбившись, точно улитка, готовая спрятаться в свой домик. Платон так делал всякий раз, когда Маруся протягивала руку, чтобы погладить его по голове. Об объятиях не было и речи!

– Прикасаться к заполированной пластине нельзя. Осмотическая диффузия.

– Что это значит?

– Если вещи долго находятся в одном положении, как эта ваза на полке, их сложно оторвать друг от друга. А если оторвать, на дереве останется след от вазы. Любое прикосновение чего-то к чему-то оставляет след на обоих.

Ее четырнадцатилетний сын знал вещи, о которых Маруся не имела ни малейшего понятия. Ему достаточно было прочитать страницу один раз, чтобы запомнить текст дословно. Выучил английский язык, хотя таким, как он, это сложно. При этом Платон не мог справиться с навыками бытового общения.

– Не стоит спрашивать посторонних об их возрасте, – заметила Маруся. – Тем более женщин.

– Ты провела с посторонней женщиной Олесей четыре часа двадцать минут.

Платон склонился над пластиной еще ниже и скосил глаза.

– Прости, дорогой. У меня был сложный день. Я иду спать, и ты не засиживайся. Двенадцатый час, тебе давно пора быть в постели. Я люблю тебя.

Маруся неловко потопталась на пороге и вышла из комнаты.

Сначала Платон развивался, как другие дети. Вовремя сел, вовремя пошел. Поддерживал зрительный контакт. В три года стал нервным, не смотрел в глаза. Когда они с Платоном приходили в гости, бросался из одного угла в другой в поисках заинтересовавшей его вещи, раскидывал игрушки, лез к взрослым с неуместными вопросами. Казалось, мальчик плохо воспитан. Платону поставили диагноз РАС (расстройство аутического спектра). Аспергер поставили позже, в «шестерке,» психиатрической детской шестой больнице. Марусе было важно, чтобы это было официальное медучреждение, чтобы не забрали в армию.

Жизнь Платона складывалась из типичных сценариев. Ничто не должно было нарушать привычного распорядка и заведенных правил. Он боялся резких и громких звуков: взрывов хлопушек и петард на Новый год, звона разбивающейся посуды. Тогда он забивался в дальний угол, обнимал себя руками и раскачивался из стороны в сторону.

Платон не распознавал лиц, мог подойти к незнакомой женщине на прогулке и принять ее за маму, потому что у нее похожая прическа или платье.

Маруся закончила МГИМО. Работала в международном отделе известной газеты, делала карьеру. Она носила вызывающе дорогие костюмы, ходила по пресс-конференциям и встречам, писала статьи. Словно богиня, поднималась и опускалась в стеклянном лифте шикарного офиса в центре города. Синдром Аспергера разделил жизнь Маруси на до и после. И карьеру разделил тоже. Маруся ушла из известного издания, стала фрилансером и посвятила себя Платону. Бассейн, логопед, нейропсихолог, с девяти утра и до шести вечера это была ее новая работа, тяжелая и кропотливая. В семь Платон был уже не тем, что в три. В четырнадцать не тем, что в семь.

Платон до сих пор не улавливал скрытых смыслов, подтекстов, все воспринимал буквально. Ему сложно было ориентироваться в городе. Ходил только привычными маршрутами, исключительно при помощи приложения на мобильном телефоне. Определенного, раз выбранного приложения. В гардеробе Платон не признавал других цветов, кроме черного и белого. У него была отличная память. Сын читал запоем и все, что попадалось под руку. Особенно любил Артура Конан Дойля, «Алису в Стране чудес» знал наизусть.

Международный символ аутизма – дерево, у которого пазлы вместо листвы, потому что окружающий мир для людей с РАС, как картинка, из которой вынули один из пазлов. Им сложно устанавливать контакты, выражать свои эмоции. Маруся делала для своего сына все, но из их отношений тоже будто вынули пазл. Несмотря на все ее усилия и жертвы, Платон любил только отца, а между нею и собой словно выстроил невидимую стену.

Художник с претензией, известный в узких кругах, но не более того, Семен был яркой и неординарной натурой со своими странностями. Он занимался дагерротипами. Технология их создания добывалась, подобно секрету философского камня, многочисленными экспериментами и беседами с духом изобретателя дагерротипа Луи Дагером, который, на минуточку, умер в 1851 году! Дагер просто так не выдавал своих секретов. Семен торговался с ним и всегда делал что-то приятное: пил эль, который Дагер очень жаловал, «водил» на фотовыставки и даже писал письмо французскому президенту, чтобы он перенес в другое место ночлежку из фамильного особняка Дагера. Луи приобрел его на пожизненную пенсию, которую король назначил ему за изобретение дагерротипа. Самым удивительным во всей этой истории было то, что президент Франции ответил Семену и обещал разобраться в сложившейся ситуации. Письмо от президента Маруся собственноручно достала из почтового ящика между первым и вторым этажами, поздоровавшись с тетей Машей, которая несла домой купленную на базаре курицу.

У Семена имелись и другие духи-помощники. Например, монахиня, которая являлась ему во снах. С ней была связана самая жуткая из заморочек мужа, в которую он втянул и Платона, но Марусе не хотелось об этом даже вспоминать…

Все это было необычно и чарующе. Маруся и сама когда-то влюбилась в странности будущего мужа и решила считать его чудачества оригинальностью. Ей нравились и его даги, запредельные, похожие то ли на гравюры, то ли на зеркало. Нравились и портреты, на которых Маруся напоминала русалку, что смотрит со дна реки. Она возненавидела даги, когда Семен забил ими голову Платону! Она боялась, что общение с духами повредит психическому состоянию сына и сведет все ее усилия на нет. Платон снова станет тем тревожным ребенком, который раскачивается из стороны в сторону, забившись в дальний угол. Было и еще кое-что. Маруся ревновала сына к отцу, к их общим секретам, к их миру, дверь в который каждый раз захлопывали перед ее носом.

Платон даже не обнимал ее. Это было особенно обидно, потому что за время совместной жизни Маруся четко поняла: Семен не любил никого, кроме своей камеры. На длинных ногах, как старинный фотоаппарат, с круглым глазом объектива, она напоминала космическую муху. Семен поклонялся ей, словно божеству. Покупал объективы за какие-то немыслимые деньги. Паковал свою космическую муху в кофр и пропадал на съемках. Он и Платона не любил, а просто, как и любой мастер, нуждался в ученике.

Впрочем, дагерротипы имели успех. Мужу удавалось продавать некоторые из них на аукционах за приличные деньги. Потом он бурно отмечал, гулял по-царски. Пару раз в год у Семена случались запои. Тогда он уходил из дома, обретался в мастерских своих друзей-художников. Пил и играл – Семен был заядлым картежником. Платон становился нервным, скучал. Вечера просиживал на подоконнике в ожидании отца. Запой – как штормовое море. В него гораздо проще войти, чем выйти. Через пару недель звонил кто-то из друзей. Маруся забирала Семена, вызывала нарколога. Мужу ставили капельницы. Приходилось проводить всю ночь возле его постели. Зато Платон был счастлив, что папа снова дома.